– Вылезай, урод, – хрипло сказал Малышев. Через переднее стекло он видел, что Лупоглазый шарит по бардачку, что-то ищет. Его движения были быстрыми и судорожными, как в немом кино.
Малышев выдернул монтировку из капота и шарахнул ею по боковому стеклу. К его удивлению, стекло выдержало удар. Малышев ударил еще раз. И еще. На стекле не осталось даже царапины.
Черт возьми, это был не триплекс, а самое настоящее пуленепробиваемое стекло.
Малышев огляделся. Он подумал о том, что можно было бы прицепить машину Лупоглазого тросом к его «копейке» и доставить его в Шиченгу, а там ребята помогут выковырять начинку из скорлупы. Правда, у Соловьева могли возникнуть вопросы.
И тут у него возникла идея получше.
– Ладно, паразит, посмотрим, как тебе вот это понравится.
Малышев поднял канистру, открутил крышку и стал поливать «Волгу» бензином. Сначала капот. Потом переднее стекло. Потом крышу. А то, что осталось на дне, плеснул в боковое стекло. Стекло тут же покрылось радужными разводами и Малышев самодовольно ухмыльнулся, увидев сквозь эти радужные разводы по-прежнему ничего не выражающее лицо Лупоглазого. Малышев достал из кармана зажигалку и показал ее Лупоглазому. Тот смотрел на зажигалку, но не двигался с места. Малышев крутанул большим пальцем ребристое колесико зажигалки. В его руке вспыхнул и заплясал маленький огонек.
Дверь «Волги» щелкнула и открылась. Лупоглазый вышел из машины.
– Давно бы так, – удовлетворенно сказал Малышев и убрал зажигалку в карман.
Лупоглазый стоял прямо перед ним.
– А теперь-то что? – спросил он.
Малышев положил ему руку на плечо и развернул лицом к машине.
– Руки на капот, – скомандовал он. Лупоглазый подчинился.
Малышев поднял монтировку и ударил Лупоглазого по затылку. Тот ткнулся лицом в капот и замер.
Несколько секунд Малышев смотрел на Лупоглазого, распластавшегося на капоте. У Малышева был вид человека, который хорошо сделал свою работу и теперь хочет отдохнуть. Однако его работа еще не была закончена.
Первым делом он снял с правой руки Лупоглазого его часы. Это были «Ролексы», настоящие, золотые, тяжелые и красивые. Малышев не удержался и надел их себе на руку. Затем он открыл дверцу «Волги», взял Лупоглазого подмышки и перетащил его с капота в машину. Усадил его на водительское сиденье.
За его спиной послышалось гудение.
– Этого еще только не хватало, – проворчал Малышев.
Со стороны поселка по трассе ехала фура. Усатый водитель в зеркальных очках, восседавший за рулем фуры, покосился на Малышева и спокойно перевел взгляд обратно на трассу. Фура проехала мимо. Малышев посмотрел ей вслед и на всякий случай запомнил номер.
Потом положил руку на дверцу машины и повернулся к Лупоглазому. И замер. Лупоглазый исчез. Секунду или больше Малышев смотрел на пустое водительское сиденье, а потом послышался негромкий звук – нечто среднее между скрипом и шипением. Малышев наклонил голову и увидел, как из его груди вылезло окровавленное острие монтировки.
Лупоглазый, стоящий за спиной Малышева, толкнул его сзади ногой и Малышев упал на водительское сиденье лицом вперед. Монтировка, проткнувшая его насквозь, торчала из его спины. Лупоглазый засунул руку в карман Малышева, достал зажигалку, щелкнул ею и бросил ее на крышу машины. По крыше влево и вправо пробежала синяя волна огня.
Лупоглазый, не оглядываясь, быстро пошел в сторону желто-синей «копейки» Малышева, сел за руль, завел ее и вырулил на трассу. Через секунду он ехал в сторону поселка.
Зашипела рация, прикрепленная к приборной панели и женский голос передал сообщение всем патрулям о том, что в Волоковце угнана серебристая «Волга», государственный номер А 142 МР 35. Лицо Лупоглазого ничего не выражало. Он выключил рацию и посмотрел на свое правое запястье.
Желто-синяя милицейская «копейка» резко затормозила, развернулась и поехала обратно. Она остановилась на пригорке примерно в полукилометре от места встречи Малышева и Лупоглазого. Лупоглазый вышел из машины и встал посреди трассы. Он смотрел на объятую пламенем «Волгу».
В нескольких шагах от нее стоял человек в комбинезоне защитного цвета. В одной руке у человека была корзина, в другой – длинная палка.
Лупоглазый сел в машину, завел двигатель и сдал назад.
Трасса опустела.
Глава 4
Нина проснулась от ужаса. Она не помнила точно, что именно ей приснилось – что-то липкое, клейкое, инопланетное, от чего она пыталась убежать, но, как это бывает во сне, ноги ее не слушались. И когда она проснулась, ее ужас, который она только что пережила во сне, странным образом остался с нею, никуда не ушел.
Нина не сразу поняла, где она находится. За окном было темно. Она была голая и лежала на диване, накрытая одеялом. Рядом спал Алексей. Нина почувствовала боль между ног и все вспомнила – кухню, Эккерзли и то, чем они только что занимались с Алексеем. Она вылезла из-под одеяла и вышла на кухню. Нашла свою одежду и быстро оделась. Взяла учебник и вернулась в комнату. Положила руку на плечо Алексею.
– Леша, просыпайся.
Алексей застонал.
– Сейчас, мам.
– Леша, сейчас твои родители придут с работы.
Алексей открыл заспанные глаза и посмотрел на Нину.
– Сколько времени?
Нина нашла глазами часы на телевизоре.
– Без пятнадцати шесть.
– Да. Сейчас отец придет, – подтвердил Алексей. – хочешь, я тебя провожу?
– Нет, – сказала Нина, – сама дойду.
– Ну ладно, – легко согласился Алексей, – захлопни дверь.
Нина поцеловала его в щеку и вышла из квартиры.
Она шла по вечернему поселку и думала о своем сне. Это был не просто сон, это было предупреждение. Но о чем?
После смерти матери Нина жила со своей тетей в маленьком синем домике на берегу реки. Каждую весну река разливалась, и вода подходила почти к окнам их дома. Нина думала, что когда-нибудь вода поднимется чуть выше, чем обычно, их синий домик оторвется от фундамента и уплывет.
Когда Нина переходила реку по шаткому навесному мосту, она снова почувствовала то, что пережила в своем сне – ощущение чего-то липкого, клейкого и страшного. Как будто за нею кто-то наблюдал. Она остановилась посреди моста и наклонилась вниз, опершись на дощатые перила. Отпустить сейчас руки – секунду будет холодно, еще секунду – больно, а потом все кончится.
Нина резко выпрямилась. Она вспомнила, откуда взялось это ее ощущение. Она думала, что это давно прошло и забыто, но нет – не прошло и не забыто. Оно снова было здесь и если она не сделает что-то прямо сейчас, оно останется с нею навсегда.
Придя домой, Нина первым делом подошла к телефону, стоящему на холодильнике и набрала номер. В трубке послышался недовольный мужской голос.
– Алло?
– Сергей Семенович, это Нина.
– Какая еще Нина?
– Репетитор Алеши. Передайте ему трубку, пожалуйста, я забыла ему сегодня кое-что сказать по домашнему заданию.
– А, сейчас. Ладно. Леха! Эй, двоечник, иди сюда, тебя твоя учительница!
Отец Алеши был простой работяга в коммунальной службе поселка – ремонтировал мостки и копал канавы для водопроводных труб.
– Нина, привет, – послышался в трубке голос бодрый голос Алексея, – что, забыла что-то?
По его слишком бодрой интонации Нина поняла, что отец Алексея стоит рядом. Но это было не важно. Ей нужно было, чтобы Алексей ее услышал. Что он скажет в ответ – было не так важно.
– Слушай меня внимательно, – сказала Нина, – я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.
Глава 5
Павлу Пшеницыну в начале лета исполнилось двадцать два. Это был очень толстый молодой человек, рыжий, с большим, круглым, густо покрытым веснушками лицом. Он с детства хотел работать в милиции. Собственно, никакие другие варианты он даже не рассматривал. Несмотря на его внушительные габариты, милицейская форма сидела на нем, как вторая кожа. Трудно было представить его в чем-то другом.
Непонятно, как Пшеницыну это удавалось, но он всегда выглядел, как представитель власти и закона. Даже когда пил пиво в пятницу вечером в баре «Улыбка» на берегу реки. Или когда копал грядки. Или когда чинил машину. Или когда перелезал через забор жилого дома на улице Подгорной.
Пшеницын спрыгнул с забора и подошел к дому. Он посмотрел в окно комнаты, приложив ладони к лицу, чтобы не отсвечивало.
– Мать моя женщина, – негромко сказал он и перешел к соседнему окну. Заглянул в него и ничего не сказал. Обошел дом и без стука вошел внутрь.
Его глазам открылась следующая картина: стол был заставлен пустыми бутылками, немытой посудой и завален всякими объедками и огрызками. Рядом лежал опрокинутый стул, а под стулом лежал мужчина в белой рубашке. Рубашка была испачкана кровью, голова мужчины была в крови, и пол вокруг него тоже был залит кровью.
Перед ним стоял на коленях другой мужчина. Он был лохмат, усат и одет в тельняшку с длинными рукавами. Он обнимал себя за плечи и раскачивался из стороны в сторону. Мужчину в тельняшке Пшеницын знал. Это был Валера Шаврин, бездельник, вор и пропойца. Пшеницын подошел к нему ближе. Шафрин поднял глаза на Пшеницына и тихонько зашипел.
– Тихо, тихо, – успокоил его Пшеницын, – сиди где сидишь.
Он медленно обошел Шаврина слева и через открытую дверь вышел в спальню. В спальне из мебели была только широкая двухспальная кровать, стоявшая у стены. Постельного белья на кровати не было, она была покрыта каким-то ворохом тряпья, среди которого можно было разглядеть, скажем, занавески. А поверх этого тряпья лежала голая женщина, бесстыдно раскинув ноги и руки во все стороны. Пшеницын встал над ней и несколько секунд стоял, наклонив голову и смотрел. На вид женщине было лет тридцать-тридцать пять и ее, наверное, можно было бы назвать даже симпатичной, если бы не следы многолетнего употребления некачественного алкоголя на ее лице.
Пшеницын подошел к ней ближе и, протянув руку вперед, потрогал ее грудь. Грудь была твердая и холодная.
– Понятно, – сказал Пшеницын и повернулся к двери. В дверях стоял Шаврин и улыбался.
– Я тебе сказал где сидеть? – спросил Пшеницын, – вернулся на место, живо.
– Я за Любку любого порву, – сказал Шаврин.
Пшеницын взялся за край занавески, выдернул ее из-под лежащей женщины и накрыл ее сверху. Это было не по инструкции, но Пшеницыну сейчас было наплевать на инструкции.
– Ты кто, – сказал Шаврин. Пшеницын подошел к нему и толкнул его в плечо.
– Пошел, давай, – сказал он.
– Сам пошел! – заорал Шаврин и взмахнул рукой. Пшеницын увидел в его руке большой кухонный нож. Он легко перехватил руку с ножом, пару раз стукнул ее о дверной косяк, пальцы Шаврина разжались, нож упал и воткнулся прямо в босую ногу Шаврина. Шаврин заорал, оттолкнул Пшеницына и кинулся к окну.
– Стоять! – крикнул Пшеницын, но Шаврин с разбега нырнул в окно. Стекло с грохотом разлетелось и Шаврин застрял в окне. Его передняя часть туловища оказалась на улице, а ноги остались в комнате.
– Замечательно, – сказал Пшеницын, – просто замечательно.
Пшеницын отвез истекающего кровью Шаврина в районную больницу, а сам поехал в райотдел. Райотдел размещался в большом трехэтажном кирпичном здании на берегу реки. Рядом стоял небольшой деревянный домик – здесь размещался райотдел до восемьдесят шестого года. Говорят, что это было первое здание, построенное в Шиченге в 1936-м году, когда район отделили от Архангельской области и сделали самостоятельной административной единицей. Здание это было примечательно тем, что в конце семидесятых из него сбежали трое заключенных, отбывавших 15 суток. Они ухитрились прорыть тоннель до реки. Конечно, их сразу поймали и добавили всем по два года за побег. И после этого решили построить новое здание, со стальными решетками на окнах и бетонными полами. Отсюда так просто не сбежишь.
– Тебя Соловьев искал, – сказал Пшеницыну дежурный на входе.
– Он еще у себя?
– Вроде да.
Пшеницын поднялся на второй этаж и, пройдя через пустую приемную, вошел в кабинет начальника райотдела Геннадия Сергеевича Соловьева. Кабинет был просторный, в три окна, выходивших на площадь перед универмагом.
– Разрешите?
Соловьев сидел за столом и читал какое-то письмо. Когда вошел Пшеницын, он бросил на него короткий взгляд, неопределенно махнул ему рукой и вернулся к письму.
Пшеницын встал у двери.
– Присядь, не маячь – сказал Соловьев. Пшеницын сел на стул у окна.
Полковник Соловьев был седой, как лунь, хотя ему было совсем немного за пятьдесят. На первый взгляд это был очень спокойный, тихий и осторожный человек. Но это впечатление было обманчивым. Пшеницын знал, что полковник умеет быть разным, и бывают у него настроения, в которые лучше держаться от него подальше. Сейчас было именно такое настроение.
Соловьев дочитал бумагу и отложил ее в сторону.
– Что там на Подгорной случилось? – спросил он, не глядя на Пшеницына. Он смотрел прямо перед собой, погруженный в свои мысли.
– Значит, что там случилось. Докладываю, – начал Пшеницын, – Валерий Шаврин, неработающий, тридцать шесть лет, вместе со своей женой Любовью, возраст тридцать два года, продавщицей ОРСовского магазина, и неустановленным мужчиной примерно сорока лет выпивали на квартире Шавриных по адресу улица Подгорная, дом шесть. Дальше произошло, вероятно, следующее. Шаврин выпил лишнего и заснул. После чего гость поимел его жену. То ли в процессе, то ли после этого Любовь Шаврина скончалась.
– Причина смерти?
– Нужно ждать вскрытия. Видимых повреждений тела нет. Предварительно – алкогольная интоксикация. Затем Шаврин проснулся и нанес гостю один или несколько ударов тяжелым предметом, предположительно, стулом. В результате гость скончался.
– Это тебе Шаврин рассказал?
– Он пока не очень может говорить.
– А что такое? Что он, пьяный, что ли?
– И это тоже.
– Что это значит? Где он сейчас? В допросной?
Пшеницын вздохнул.
– В больнице.
– Что случилось? Ты что?.. Ты его?..
– Нет, что вы! Я его пальцем не тронул! – Пшеницын решил не упоминать про нож, – Шаврин пытался удрать с места происшествия через окно. Ну и… неудачно там все получилось. Порезался слегонца.
Соловьев пожевал губами и передвинул через стол письмо, которое только что читал.
– Прочти.
Пшеницын встал, подошел к столу, наклонился, нависая над столом и, не прикасаясь к листу, прочитал то, что на нем написано. Это было не письмо, а заявление.
– Прочитал? – спросил Соловьев.
– Так точно.
– Что думаешь?
Пшеницын пожал плечами.
– Сложно сказать. Трасса рядом. Если с трассы кто, тогда искать бесполезно.
– Займись.
– А как же Шаврин?
Соловьев поморщился.
– Что Шаврин? Скажи Кустову, пусть съездит в больницу и заберет его.
– А раскрытие кому? – в голосе Пшеницына зазвучали обиженные нотки, но он ничего не мог с собой поделать.
– Тебе, тебе раскрытие, – усмехнулся Соловьев, – давай, не тормози, займись девчонкой. В таких делах обычно первые несколько часов – решающие.
– Слушаюсь, – сказал Пшеницын, – разрешите идти?
– Иди.
Пшеницын вышел из кабинета.
Глава 6
Белая «Нива» ехала по трассе «Москва-Архангельск». За рулем сидел журналист областной газеты «Русский Север» Андрей Розанов. Его правая рука лежала на руле, а в левой он держал сигарету «Мальборо лайт», которой он время от времени затягивался.
Розанов неплохо заработал на только что прошедших президентских выборах. Вместе с несколькими лучшими областными журналистами его пригласили в штаб поддержки Бориса Ельцина и он несколько месяцев сидел в небольшом кабинете на первом этаже областной администрации и писал пресс-релизы для районных газет.
Розанов был совершенно убежден в том, что он делает очень важное и нужное для страны дело. Его совершенно не смущало то, что время от времени ему приходилось нарушать закон. Например, когда его просили передать конверты с деньгами представителям других СМИ. Розанов принял это задание, как само собой разумеющееся. И очень удивился, когда один пожилой редактор из довольно консервативной газеты, вдруг начал упираться.