В течение своей жизни я видела трех таких человек.
Не скажу, где я их видела.
«Тренинги профессора Д. С. Легиона. Психогеометрия – управление реальностью».
– И что? – я была в легком недоумении. – Мало этих коучеров нынче? Вся чертовщина повылезала. Шумак, Шапировский… Подумаешь, еще один.
Мишка с Анечкой молчали. Лера ухмыльнулась.
Мишка протянул мне бутылку «Ольмеки».
– Выпей, Рита. И расслабься. У тебя морщины на лбу.
– И что?
– Ничего! – сказал он. – Морщины на лбу – это вредно.
Я не стала сопротивляться.
Приближалась окраина. Небо цеплялось серым брюхом за трубы заводов. Становилось все сумрачнее, и снег валил все сильнее.
Впереди, почти на самом выезде из города, на дороге проявилась черная кошка. Она торопливо семенила по блестящему от слякоти асфальту прямо под колеса.
– Кошка! – сказала я громко, дергая Леру за плечо. – Притормози.
– Не дай бог перебежит! – Лера надавила сильнее на газ. – Ненавижу черных кошек!
Все вздрогнули, услышав удар.
– Дерьмо! – Выругалась Лера и нажала на тормоз. «Хаммер» с визгом остановился.
Мы вышли из машины, ожидая увидеть окровавленный бампер, но бампер был чист, и кошки нигде не было.
– Че за дела? – нахмурился Мишка.
Анечка пожала плечами и забралась обратно в салон.
Снова сев за руль, Лера сказала:
– Поставь нашу.
Мишка полез в бардачок за дисками.
Изредка ритм R&B прорезало ворчание нереально низкого саксофона, и кто-то зловеще шептал нечто типа «song diabolo», но мне казалось, что это была фраза «Сын Дьявола». В конце концов, послание мы можем прочитать и на обрывке туалетной бумаги – если оно нам послано. Я давно пришла к выводу – если ты слышишь «Сын Дьявола», то значит так и есть.
Хрен ее знает, откуда взялась и куда делась эта кошка.
На берегу заснеженного озера, в уютной ложбине приветливо, как в рождественской сказке, светился окнами двухэтажный дом, собранный на европейский манер из камня и толстых деревянных балок.
Металлические ворота отъехали, пропуская «Хаммер» внутрь. Через двор наискось шел мужик в телогрейке со шрамом на лице.
Где-то за лесом крикнула электричка, и эхо долго оседало среди елок, засыпанных снегом.
Не стану вдаваться в подробности. Задача драматурга выудить из жизни соль, а не описывать каждую ее ухмылку. Жизнь ведет сразу множество параллельных историй, и они врастают друг в друга, становясь толстым жгутом истории, но наша задача выудить одну из ниточек.
Оставлю Мишку и Анечку во дворе – ржать, валяться в снегу и целоваться. Вместе с Лерой мы переместимся внутрь милого альпийского домика.
Не буду описывать весь шикарный реквизит, которым был переполнен интерьер Лериного логова. Это не важно. Важно, что каждая деталь кричала: «Я – дорогая! Я – бренд! Рухни перед моей ценой!» Хотя не спорю – все было красиво. И даже демократично. Но дико дорого.
Лера сидела, поджав ноги, на леопардовой шкуре.
– Этому стеклу двести лет, – сказала Лера, покачивая бокал с коньяком в руке. – Ни один человек столько не проживет. Люблю вещи. В отличие от людей, они не предают.
– Бывает, вещи портятся, – возразила я. – Стекло бьется.
– Все бьется, если бить.
Она посмотрела на меня так, будто собралась проглотить.
– Зачем тебе статья? – спросила Лера.
– В смысле? – я вытаращила глаза в недоумении. – Я – модный журналист модного глянца. Я пишу статьи.
Лера поелозила по мне глазами и вздохнула:
– А ты не врешь? Может, тебе что-то иное надо от меня? Ты какая-то… непонятная. Глаза у тебя какие-то.
– Да просто со зрением проблемы, – соврала я, не моргнув.
Знаете? Такое состояние, когда ты шутишь все время. Просто интонацией не выдаешь, что шутишь. Ну это и не вранье. Просто игра.
– Дано. Идем, покажу тебе коллекцию. А потом познакомлю тебя с Лоером, он расскажет о проекте «Психогеометрия».
В галерее у Леры было все, как в хранилище музея – стеллажи, заставленные холстами, влагомеры. На пустой стене несколько работ – очевидно, постоянная экспозиция.
– Это Пилот, – сказала Лера, остановившись у небольшого холста. – Дух дерева. 1991 год. По мотивам блокадных стихов Геннадия Гора.
Пробирало. Это трудно объяснить, но пробирало до костей. Дух дерева, точно блокадный ленинградец или грибной бог, пробирался в мозг до самого мозжечка. Пляска бешенных линий цепляла в мозгу за какое-то колесико, и адские визги кикимор и леших колотились о черепную коробку внутри.
– Напиши про Пилота. Я тебе все расскажу про него.
Я достала фотоаппарат.
– Убери, – сказала Лера. – Фотки есть. Я тебе дам.
– Мне нужно пять или шесть художников.
– Я подумаю. После нового года познакомлю. Есть у меня еще одна девица на примете. Лиза Кошкина. Такая. Как надо. Живет в космосе. Скоро она прогремит на весь мир, ты можешь быть первой, кто напишет о ней. Я хочу купить у нее коллекцию. И она тоже будет участвовать в проекте.
– Круто! Спасибо, Лера.
– Идем.
Мы вернулись в каминную. Мишенька и Анечка терзали леопардовую шерсть голыми ягодицами.
– Сколько можно? Как кролики! – пробормотала я. – Так-то я не осуждаю, конечно.
– Молодость. Гормоны, – вздохнула Лера. – Я люблю их. Они мне напоминают о жизни.
– Что? Напоминают?
– Да. Я ведь бессмертна. Я – кукла. Я не могу умереть. Мертвые не умирают.
– Это… метафора? – осторожно спросила я.
– Нет. Это факт жизни, – выражение Лериного лица никак не изменилось.
Затем Лера внезапно схватила нож для колки льда и полоснула себя по предплечью. Рана раздвинулась, и сквозь тонкую, почти прозрачную пленку я увидела провода, трубочки.
– Ад. Так не бывает! – меня чуть не стошнило.
– Бывает.
– И что теперь?
– Ничего, – Лера достала из сумочки лазерный брелок, посветила на место разреза, и он затянулся.
– А мозг?
– У меня нет мозга, – сказала Лера. – Мой мозг лежит в хранилище, в ванной с биораствором. В моей голове только транслятор. Пойдем, я тебя с Малышкой познакомлю.
– Кто это?
– Увидишь.
Я так и не поняла – отчего Лера мне столько внимания уделила. Почему она мне все это рассказывала? Словно услышав мои мысли, она задумчиво пробормотала:
– Даже не знаю. Устаешь от постоянного напряжения. Знаешь. Без тела гораздо легче. Нет дрожи в руках, колени не подгибаются. Голова не болит. Ну и врать легче. Мы ведь все вранье… точнее вы.. Вы вранье телом переживаете. От этого – рак, искривления всякие, кисты… Фу. А у меня нет рака и не будет. Теперь я чиста. Я – чистая мысль. Понимаешь? Эмоций нет, конечно. Только из памяти. Но иногда почему-то надо забекапиться об кого-то. Понимаешь?
– Понимаю, – машинально сказала я. – Фокус с рукой меня впечатлил. Я допускаю, что это протез.
– Перестань. Ты должна это понять. Ведь твой мозг тоже лежит в коробке, в сейфе у начальника. Да?
– Что?
Она расхохоталась.
– Прости. Я пошутила. Не пугайся так.
Мы подошли к небольшому строению во дворе.
– Не пугайся, – голосом Данаты Лавиновой произнесла Лера и нажала на кнопку. Дверь отъехала. Пахнуло зверем и страхом. Адреналин. Запаха сена не было.
Я осторожно последовала за стуком Лериных каблуков.
Малышка оказалась гиеной. В темноте сарая был большой вольер, и она там бегала. Увидев нас, гиена подбежала к прутьям, виляя хвостом и улыбаясь. От нее пахнуло гнилым мясом. Я отступила.
– Боишься? – Лера оглянулась на меня и стала искать в моих глазах признаки страха.
– Нет. Она ж в клетке.
– Она пахнет убийцей. Чувствуешь? Она чувствует запах страха. Она смотрит и ждет страха.
– Зачем она тебе?
– Так. Напоминает.
– Что?
Лера сжала своими силиконовыми пальцами прутья решетки.
– Дорого, кстати, тело заменить?
– Нормально. Не твое дело. Осуждаешь меня? – Лера смотрела на меня стеклянными глазами.
Или она дурит меня?
– Ну-у, почему же.. – неуверенно протянула я. – Борьба видов и все такое.
– А-а… Дышишь ты по-настоящему?
– Да. Вентиляция. И батареи на окислении работают. Все как у вас, мясных.
В помещение вошел мужик со шрамом. Он нес клетку с кроликом. Лера посмотрела на него. Мужик открыл клетку и подала кролика Лере. Та приласкала его.
– У, ты мой холосенький.
И осторожно опустила его в пищеприемник клетки.
– Такова жизнь, – сказала Лера. – мы все – в чем-то кролики, в чем-то гиены. Я уже выбрала путь. И свернуть нельзя.
Кролику пришел Армагеддон. Гиена облизнула морду, измазанную кровью, и завиляла хвостом.
– Идем отсюда, – Лера схватила меня за рукав. – В сауну. Надо расслабиться.
– Ты же кукла.
– Тебе. Тебе надо расслабиться. – На улице она закурила и, снова уставившись на меня пристальным взглядом, процедила:
– Все равно, не верю я тебе.
– Лера. Расслабься, а? – поморщилась я. – Ты ведь уже решила, что я – агент.
Я улыбнулась.
В сауне я пристально разглядывала тело Леры, пытаясь понять, где крепится протез руки. Нет. Тело было однородным. Единственное, что меня смутило – в пупке у Леры торчал странный пирсинг.
– А ты ничего не знаешь? – спросила я тихонько у Аньки. – Лера – эээ… Она… Она тебе говорила? Что…
– Что?
– Ну-у… Да нет. Ничего, – я передумала спрашивать.
Я иду по Малому проспекту и меня осеняет. Я вспоминаю труп Леры в комнате у нигеров. Ведь у меня был такой чудесный шанс – распотрошить мертвую Леру и понять – кукла она или нет.
– Вот идиотка, – говорю я сама себе…
…звуки сабвуферов без устали отбивают огромный человеческий бифштекс на одной из дискотек Купчино. И мы трясемся в этом месиве. Я все смотрю на Леру. Иногда у меня даже вылетает из головы цель моего пребывания. Конечно, в тайных лабораториях уже чего только нет, но, чтобы так. Хотя, в чем-то она права. Мои мозгу точно у шефа в сейфе лежат.
Лера отходит к барной стойке за коктейлем. Нет. Она живая. Зачем кукле коктейли? К ней подходит высокий тип, похожий на Пьера Ришара. Они вместе идут к столику.
– Кто это? – спрашиваю я у Мишки.
– Это? А, это компаньон Леры. Лоер. Они над проектом работают вместе. Саша Лоер. Это он гранты пробивает.
– А-а, – говорю я и направляюсь к столику.
Едва я подхожу, Лоер случайно смахивает со стола на колени Лере бокал с коктейлем. Просто совпадение. Руками он махать любимтель.
– Ой! Лерочка! Прости!
– Твою мать! – Лера вскакивает и роняет сумку на пол, из нее выпадает пистолет. Ган. Пушка. Ствол.
Крутясь, он катится по стеклянному танцполу и останавливается около лаковых туфлей танцующего мальчика.
Грохот выстрела перекрывает звук музыки.
Небольшая драка, в которой побеждают Лоер и Мишка. Ствол возвращается к хозяйке.
– Бежим! – кричит Анечка.
И мы все быстро смываемся, рассекая волны перепуганных криков.
Розовый «Хаммер» несется пулей сквозь метельную темноту ночи. Внезапно мне становится плохо.
Я прикрываю глаза и прижимаю лбом к холодному стеклу «Хаммера». Мимо проносятся ночные дома, деревья, обвитые светящимися гирляндами и расцвеченные неоном витрины.
Сквозь дрему я слышу:
– Египтяне знали правду жизни. Все в мире навоз, а что не навоз, то бред. Это мудро – поклоняться навозу. Поэтому символ богатства – навозный жук. В сущности, все, что есть – это навоз. Недаром же слово «кал» и «Кали» однокоренные. Кал, окалина… Вся жизнь – это кал или окалина богини Кали. Бог сидит на корточках и высирает мироздание.
– Фу! – это голос Леры.
– Если задуматься, – возражает ему Анечка. – то навозный шар – это эссенция солнечной энергии последовательно переработанной сначала растениями, а затем коровами. Скарабей собирает конечный результат солнечной энергии.
– Разница в том, что те, кто смотрит на солнце, – проворковал Лоер, – не замечают, как под их ногами собирают навозные шарики те, кто не витает в облаках. Так что, все как всегда – пока народ поклоняется солнцу, мы скатываем шарики. Да, Лера?
– А, точно! – смеется Мишка. – К деньгам почему-то говно снится. Всегда. Вот почему. Я один раз провалился в унитаз с фекалиями, противно было, но на следующий день я получил заказ на статью. Гонорар заоблачный – я полгода жил на эти бабки.
– А тебе, Лера, снилось говно? – слышу я голос Лоера.
– Оно мне все время снится.
– Потому ты по часу утром в душе торчишь? – ухмыльнулся Лоер.
– На что ты намекаешь? – хмыкнула Лера. – Тогда Золотович должен, не вылезая, в ванной сидеть.
Я отрубаюсь.
И мне начинает сниться сон. Все, что происходит дальше – просто сон.
– А что наша гостья? – снится мне голос Леры.
– Спит, – отвечает Мишка и наклоняется ко мне. – Рита! Рита! Ты спишь?
Я не отвечаю. Может, я бы и ответила, но мне лень. Я в состоянии расслабленного кота.
– Спит. Как хорек, – говорит Мишка. – А что?
– Она точно журналистка? Обыщите ее, что у нее там в карманах?
– Может, потом? – неуверенно спрашивает Мишка.
– Лера. Зачем ты ей про куклу сказала? – снится мне голос Анечки.
– А что? Будешь мне указывать? – возражает Лера.
Дальше – не помню. Какие-то медленные стекла калейдоскопа вращаются перед моими глазами.
Холодный воздух пахнул в лицо и разбудил.
– Выходи, – Анечка потащила меня за руку из машины.
Было тихо, свежий белый снег покрывал асфальт абсолютно ровным ковром.
Откуда не возьмись, появилась черная кошка и быстро засеменила через двор. Лера остановилась и подняла ствол.
– Эта сучка преследует нас.
– Ну, Лера. Прекрати. – Лоер стремительно несется к Лере и пытается схватить ее за руку. – Что ты творишь? Ты хочешь всех ментов собрать?
Они дерутся. Падают на землю. Кошка ускоряет бег.
Я смотрю на Анечку с Мишкой. Они такие каменные. Тоже куклы что ли?
– Они с ума сошли? Парочка эта? Какой-то Тарантино бесконечный.
– Ну-у… Лоер ревнует Леру, а Лера… – неуверенно-бодро поясняет Мишка.
– А Лоер тоже кукла?
– Что??? – Анечка с Мишкой переглядываются и хором говорят. – Никогда не произноси это слово. Никогда.
Выстрел.
Кошка исчезает. Не падает замертво, а просто исчезает. В воздухе. Ее следы замирают недалеко от стены дома, у подвального окна. Но с такого расстояния она не успела бы запрыгнуть.
Лера поднимается на ноги и начинает пинать Лоера.
– Сука! Сука! Ты мне за все заплатишь! Тварь!
– Не надо! Не надо! Лера! – Лоер блажит трубным голосом, похожим на рев слона.
Успокоившись, Лера подает Лоеру руку и помогает ему подняться.
– Урод!
Они идут в обход, огибают следы кошки, протискиваются в узком пространстве около стены, и Лера оглядывается:
– А ты чего стоишь? Кукла московская?
– Сейчас, – говорю я и направляюсь наперерез следам.
Все они кричат:
– Иди вокруг! Иди вокруг!
Но я не слушаю, тогда Лера поднимает пистолет и стреляет в меня. В тот момент, когда я переступаю линию следов, на землю падает лиловый свет. Пуля делает дырку в моем капюшоне, но мне не страшно.
– Это же сон! – говорю я и начинаю смеяться. – Вы что? Вы чего? Мы сейчас проснемся и все будет нормально!
Я смеюсь. Маршрутка внезапно останавливается.
– Кто просил Опочинина? – Голос водителя возвращает меня к реальности.
– Я, – говорю я и машинально трогаю капюшон, чтобы проверить его на наличие дырки. Дырка имеется.