Кем был для меня Джордж Мэллори? Человеком, который предпринял самую смелую попытку подняться на Эверест – и этим открыл невозможный ранее путь для всех остальных.
Я с превеликим удовольствием прочитал (и перечитал) текст Тима Скоренко, который автор именует романом и который романом скорей всего и является. Но только не таким, что когда-то изучали в школе, и даже не тем, что попадает в шорт-листы нынешних литературных премий от чинного «Букера» до хулиганского «Нонконформизма». Здесь, слава богу, новое письмо, а не заезженная виниловая пластинка традиционной русской литературы, каким бы словесным экспериментам не подвергали её нынешние творцы, чьи имена на слуху. Ибо суть текста Тима Скоренко не в слове, а в деле, и это искусное сплетение фикшн и нон-фикшн – несомненно удавшийся поиск языка новой классики, вновь разворачивающейся к человеку, которому в принципе начхать на войны, революции и другие глобальные явления, которые должны бы спасти заблудшее человечество, да боюсь, скоро его окончательно загубят. Ну, и со словом здесь всё в полном порядке, читается это на одном дыхании. Одним словом, «Эверест», господа!
Часть 1. Морис Уилсон
Глава 1. Зона смерти
Цеванг Палжор1 лежит на северо-восточном склоне в небольшой пещере. Головы его снаружи не видно – он уткнулся в стык между полом и стеной, обняв себя руками. На нём красная куртка (капюшон прикрывает лицо) и синие штаны. Раньше были ещё и белые лыжи, но их, видимо, кто-то отстегнул. Ногами Цеванг Палжор лежит к выходу, и первое, что бросается в глаза, – это его салатовые, ядовитые бутсы. По ним ориентируются все экспедиции. Это восемь с половиной тысяч метров. Осталось немного. Мы почти добрались.
Если войти в пещеру Зелёных Ботинок, то вы встретите ещё одного её обитателя. Это Дэвид Шарп. Он сидит, опираясь на колени сцепленными руками в голубых перчатках. На нём синяя куртка, капюшон поднят, до носа лицо завёрнуто в шарф, глаза закрыты. Кажется, сейчас Дэвид Шарп откроет глаза, поднимется и выйдет из пещеры, чтобы спуститься в базовый лагерь. Впрочем, стоп. Дэвида уже нет – его всё-таки похоронили по-человечески. Но раньше он действительно здесь сидел.
На кадрах документального фильма канала Discovery группа альпиниста Марка Инглиса находит ещё живого Шарпа. Он открывает глаза, мигает, шевелит головой, смотрит в камеру. Даже называет своё имя. Но его нельзя взять с собой, потому что на самом деле он мёртв. Гипоксия и гипотермия превратили его тело в кусок льда. Даже глаза, глядящие в камеру, мертвы. Группа Инглиса уходит, а потом мимо проходит ещё одна группа, и ещё одна, и всё это время Дэвид Шарп умирает. Потом его выносят из пещеры и хоронят в каменном саркофаге.
Их много. Вы пройдёте мимо Роба Холла, мимо Скотта Фишера, мимо Ханнелоры Шматц и Рея Дженета, мимо Фрэнсис Арсентьев и других. Мимо болгарина Христо Проданова, который шёл наверх соло, без кислорода, и добрался 20 апреля 1984 года, чтобы на следующий день погибнуть во время спуска. Вы пройдёте мимо сотни тел, лежащих в десяти метрах от маршрута, и вы не будете знать, кто это. Для вас это просто ориентиры. Да, мы идём верно. Да, здесь должен быть вот этот, сорвавшийся. Да, здесь должен быть вот этот, с черепом вместо головы. Да, всё верно.
Всего их двести восемьдесят один, по крайней мере – пока. Кого-то спустили вниз и похоронили, но большинство – там, среди снега и льда. Завтра может стать больше на одного, на два, на десяток. И они навсегда останутся там. Никто не спасёт их, никто не принесёт горячего чаю или дополнительный баллон с кислородом, пока они ещё живы, и никто не потащит их вниз, потому что это невозможно. Они нашли для себя лучшую могилу, о какой только может мечтать альпинист. Замёрзнуть в позе, которую выбираешь сам. Служить другим – тем, у кого вершина ещё впереди.
Историки до сих пор спорят, добрался я до вершины или нет. Погиб я во время восхождения или всё-таки на спуске. Достиг ли я своей нирваны. Говорят, моё тело нашли на семи с половиной тысячах метров и даже пристойно похоронили, сбросив в одну из трещин. Я горжусь тем, что моим надгробным камнем стала высочайшая вершина мира. Тем не менее, мою палатку видели километром выше – ошиблись? Может, это была не моя палатка? Не всё ли равно? Я не претендую ни на реальные лавры Хиллари, ни на условные лавры Мэллори. Пусть они спорят между собой. Хотя, будем честны, я бы мог разрешить этот спор, находись я в каком-либо другом месте, а не в недоступном ущелье.
Неважно, право слово. Эта история затрагивает меня лишь отчасти. Я играю роль стороннего наблюдателя, который знает гораздо больше, чем вы, и может более или менее объективно изложить свои знания в форме монолога. Конечно, я мёртв, а вы живы. Но значит ли это, что я должен молчать? Нет.
Райнхольд Месснер в книге «Хрустальный горизонт» рассказывает о первом – с его точки зрения – бескислородном восхождении на вершину мира. Он шёл медленно-медленно, делал десять шагов, затем длительное время отдыхал, рассчитывая время так, чтобы не застояться. Застоишься – придётся сесть. Засидишься – придётся лечь. Ляжешь – встать уже не придётся. Месснер всё делал правильно. Он шёл на пределе, на упорстве, на безумном желании, преодолевая трудности и преграды. В лагере его ждала Нена, которую он позже никак не мог узнать. Он не понимал, кто это, зачем эта женщина помогает ему и где все его друзья. Нена была красивая, я помню её милое личико, её вздёрнутый носик, глазищи на пол-лица. Таким женщинам не место в горах. Впрочем, и на кухне им не место. Нену я хорошо представляю, например, ловящей бабочек на каком-либо британском лугу. Пасторальная картина. Впрочем, той, юной Нены уже нет. Я даже не знаю, жива ли она.
К сожалению, я привязан к определённому ареалу и не могу его покинуть. Меня сдерживает не то чтобы какая-то невидимая стена, в которую можно врезаться лбом. Нет, что вы. Скорее, это та самая граница, которая не позволяет идущему по маршруту альпинисту сойти с тропы и напоить чаем из термоса умирающего товарища. Вот он, казалось бы, в пяти метрах, сделай несколько шагов и приложи к его обмороженным губам тёплое горлышко. Но это невозможно. Потому что если ты сделаешь шаг, ты умрёшь. Если ты попытаешься спасти кого-либо, ты умрёшь. Если ты сойдёшь с тропы, ты умрёшь.
Я, к слову, не сходил с тропы. Я шёл правильно, потому что меня вела моя вера. Но, несмотря на это, я умер.
Теперь я знаю, как это называется. Горная болезнь. В моём сознании собираются термины, придуманные человечеством за годы, прошедшие со дня моей смерти: гипотермия, гипоксия, цианоз. Я ничего не знал обо всём этом, когда шёл наверх. Но скажу честно: знание не помогает. Помогают антигипоксанты2: гутимин, ранолазин, пергексилин, убихинон, оксибутират натрия – я могу перечислять их долго. Потому что каждый принимает что-то своё, а я впитываю его знания и предпочтения.
Сначала появляется утомление. Казалось бы, ты несёшь на себе пять чёртовых килограммов, а создаётся ощущение, что их не пять, а сто. Ещё одышка – нужно много отдыхать. Ещё головокружение. Ещё сонливость и бессонница одновременно. Тебе страшно хочется уснуть, когда ты просто садишься на привале, но как только ты раскладываешь палатку и упаковываешь себя в спальный мешок, сон куда-то пропадает. Это только начало. К нему можно приспособиться, пожив несколько дней в базовом лагере.
Потом начинается вторая стадия. Симптомы значительно усиливаются, вдобавок к ним появляются новые. Один из них – эйфория. Тебе кажется, что всё легко. Ты начинаешь болтать с попутчиками, если таковые имеются, ты бежишь там, где следует ползти, рюкзак, кажется, весит считанные граммы. Только это ложь, которую ты выслушиваешь от собственного организма, и эта ложь ещё аукнется. Когда из носа начинает идти кровь, ты понимаешь, что есть какой-то предел. А потом тебя начинает рвать. И ещё не забудьте про понос. К пяти тысячам метров ты измождён и хочешь только одного – чтобы прекратилась боль. Страшная, чудовищная, разрывающая головная боль.
Потом начинается сухой, раздирающий горло кашель. Желудок скручивает узлом, живот пучит. Дыхание сбивается. Лицо синеет, начинается кровохаркание.
На такой стадии уже нельзя подниматься. Даже на второй нужно срочно идти назад. Я этого не знал и потому полз вперёд. Современные альпинисты это знают – и всё равно идут, чтобы найти свой последний приют в пещере Зелёных Ботинок.
В моё время не было ацетазоламида. Не было дексаметазона, дибазола и, как ни странно, виагры. Ничего смешного. На уровне моря виагра помогает справиться с женщиной, здесь же виагра улучшает кровоснабжение и позволяет одержать значительно более серьёзную победу – над горой. Нет, у вас не будет хронической эрекции, съешь вы хоть целую упаковку за раз. Во-первых, виагра – не афродизиак. Во-вторых, на таких высотах не до секса.
У Дэвида Шарпа, каким его увидела камера канала Discovery, была абсолютно синяя кожа. Он вряд ли мог лежать – из-за удушья приходилось сидеть. Возможно, он просто замёрз. Возможно, он умер от отёка лёгких – так погибает четверть всех невозвращенцев. И ещё четверть от отёка мозга. У меня было первое. Страшно, когда ты ложишься от усталости, но тут же поднимаешься, потому что лёжа ты вообще не можешь дышать.
В принципе, ты уже мёртв, дружок.
Джордж Мэллори обещал в случае успешного восхождения оставить на вершине портрет жены, Рут Тёрнер. Но не оставил. Это является основным аргументом тех, кто уверен в первенстве Хиллари, поднявшегося на гору тридцатью годами позже.
Аргументов в пользу Мэллори тоже хватает. Его тело найдено на высоте 8155 метров. А его кислородный баллон и ледоруб Эндрю Ирвина, напарника Мэллори, – значительно выше, на 8480 и 8460 метрах соответственно. Значит, они добрались как минимум до этих высот. Мэллори – опытный альпинист – умер не от гипоксии или ослабления организма. Он умел справляться с такими вещами. Нет, он просто разбился. Переломы и ушибы означали только одно: Мэллори забрался достаточно высоко, а затем начал спускаться и сорвался на спуске. Неужели он развернулся бы, не дойдя 400 метров до вершины? Вряд ли.
Нередко бывает так, что до вершины остаются считанные метры – и альпинист впадает в состояние эйфории, я уже упоминал о ней. Он чувствует прилив сил, он может даже побежать, если тропа позволит. А потом он умрёт – на обратном пути, когда силы будут растрачены на бессмысленный бег и восторг.
В принципе, я умер именно так. Я не знал ни о горной болезни, ни об ослаблении организма, хотя чувствовал их в полной мере, меня рвало кровью и несло по двадцать раз на дню, но когда до вершины осталось чуть-чуть, всю боль как рукой сняло. Я добежал, добрался, дополз и упал лицом в снег, разгребая его руками, отталкивая его от себя. Сил поднять глаза и посмотреть на окружавшую меня красоту не было. Да и в любом случае я потерял свои солнцезащитные очки. Если бы я посмотрел наверх, я бы ослеп. Странно, но блеск снега мои глаза выдержали.
Да, именно так. Я был на вершине, просто вся эта история – не обо мне. Я лишь наблюдатель, способный превратить картинки в слова. Я вижу всё. Я смотрю на туристов, которые поднимаются до Кала Паттар и не идут дальше, потому что это всё, что им нужно, – поглядеть на гору со стороны. Я смотрю на то, как альпинисты, уже выйдя из базового лагеря, спускаются обратно, чтобы вернуться ни с чем, потому что жизнь им дороже вершины. И, если честно, все они кажутся мне одинаковыми. В мои времена сюда шли, чтобы стать первыми. Это удалось Хиллари, аплодисменты. Официально, конечно.
Потом шли, чтобы стать первым без кислорода (официально – Райнхольд Месснер и австриец Петер Хабелер), первым в одиночку (снова Месснер), первым без ног (Марк Инглис), первой женщиной (Дзюнко Табэи), первой женщиной без кислорода (Лидия Брэйди), первым слепым (Эрик Вейхенмайер) и так далее. Рекорды, рекорды, рекорды. Все эти рекорды высосаны из пальца. Мне кажется, что главное в этом деле – подняться, зафиксировать своё пребывание на вершине и спуститься. Есть галочка в зачётной книжке. Одна из четырнадцати необходимых. Другое дело, что все предметы в этом университете – факультативны.
Бывают, правда, интересные студенты. Например, Дидье Дельсаль. Его трудно назвать альпинистом, хотя он побывал на самой вершине и окинул взглядом окрестности. Просто он не шёл наверх по одному из склонов, а поднялся на вертолёте Eurocopter Ecureuil/AStar AS350 B3. Он пробыл на вершине горы две минуты 14 мая 2005 года, а затем ещё столько же на следующий день. Теперь эту модель вертолёта показывают в рекламе не иначе как на фоне гор, а продажи возросли в десятки раз. Никто и никогда не смог повторить двойной трюк Дельсаля. Он был единственным человеком, поднявшимся на гору вообще без альпинистского оборудования. Даже без рюкзака. Признаться, я с интересом наблюдал за ним. Если бы двигатель вертолёта заглох, Дельсаль бы погиб. Его бы сразу смело в пропасть, потому что на вершине нет ровной площадки, а посадка засчитывается просто двухминутным касанием поверхности горы при вращающемся винте. Конечно, он мог бы успеть выбраться. Но тогда его смерть растянулась бы на много часов.
Удивительно, но в моё время вертолёты были чем-то диковинным, не способным пролететь более нескольких сотен метров. Обладай я такой машиной вместо приснопамятной развалюшки De Havilland, всё было бы значительно проще. Я бы просто приземлился на вершине, и всё. Но в любом случае, мой мотылёк конфисковали ещё в Индии.
Человека, о котором я хочу рассказать, звали Джоном Келли, и он родился в Мобберли. Да, в той самой деревушке Мобберли, где почти за сто лет до него появился на свет Джордж Мэллори.
Я странно познаю мир. События, которые давно всем известны, могут достигнуть моей расщелины с полувековым опозданием. Помнится, в 1982 году я был поражён переговорами советских альпинистов – впервые в жизни я сумел углубиться в психологию русских, послушать их разговоры и узнать много нового об их удивительной стране. Когда меня не стало, Союз был в стадии становления, его (да и всю Европу) ещё не опалило пламя войны, а теперь он был могущественным государством, занимавшим половину мира и постоянно находившимся в негласном конфликте с Америкой.
Вернёмся к Джону Келли. Он появился в базовом лагере на высоте порядка 5310 метров с четырьмя шерпами. Один из них остался чем-то недоволен и отказался идти дальше. Остальные трое планировали двигаться к вершине. Одного звали Пемба, второго – Дава, а третьего – Ками. Я никогда не отличал шерпов друг от друга. Мне они казались и продолжают казаться одинаковыми, точно близнецы.
Вся эта компания выглядела совершенно обычно. Альпинист хочет взойти на гору, нанимает группу проводников-носильщиков, берёт с собой приличный запас еды и кислорода – и вперёд, наверх. Естественно, никто не собирается бить безумный рекорд Пембы Дордже, который умудрился подняться на вершину из базового лагеря за восемь часов. 99% людей не выдержало бы такого темпа чисто физически. Нет, Келли собирался просто идти наверх – аккуратно, без лишнего экстрима, как получится.
Я не приглядывался к нему. Сколько их прошло мимо меня – разных, сильных, слабых, уверенных в себе и трусливых. Сколько их не вернулось обратно. Сколько их сошло на середине маршрута, сдалось, сползло вниз, чтобы никогда больше не вернуться. Келли был одним из тысяч, и он не был мне интересен. Когда Пемба Дордже сочетался браком со своей девушкой на самой вершине – это было интересно. И когда Аппа Тенцинг «брал» гору в двадцать первый раз – тоже. А рядовое восхождение Келли первоначально не вызвало у меня азарта. Пусть он даже был моим соотечественником. Таких, как он, было слишком много.