Казалось, Ланца ещё сильнее потряс этот, последний Иванов монолог. И даже осталось не понятным, что теперь его удивило больше: или новый угол рассмотрения вопроса о религии, который он доселе не видел, или же логичное и холодное её отрицание, как нечто не нужное, и действительно пустое, при современном развитии человека.
– Это похоже на нигилизм, – после недолго молчания, заметил Ланц.
– Почему же? Совсем нет, – ответил Политов. – Я верю. Верю в то, что пока мы живём на этом свете, и пока мы можем действовать и рассуждать, нам просто необходимо искать этот высокий смысл бытия, – и, усмехнувшись, Политов добавил. – Но не такой высокий, как жизнь после смерти, однако ж, и не такой низкий, как деньги и слава, любовь, дружба и другие надуманные прелести.
Между собеседниками наступило молчание.
– Идея хорошая, спорить не стану, – вымолвил, наконец, Ланц. – Но, Иван, согласись, какой толк от того, что ты лежишь у себя в комнате, на диване и отправляешь в пустоту свои мысли. Ведь ты не пишешь, не издаёшься, тебя даже на телевидение-то не пустят, чтобы ты свою идею раскрыл.
Политов докурил и снова подвинул к себе тарелку с пастой.
– Ну и что, – ответил он, деловито нанизывая на вилку макароны, а затем отправляя их в рот. – Пока это совершенно не важно.
– Знаешь, ты поразительный человек, – в нетерпении перебил Ланц. – Наверное, за это я тебя так и люблю, и стараюсь хоть как-то тебе помочь. Ты мне рассказываешь невероятные теории вселенского масштаба, и тут же, по-детски, говоришь, что всё это пока не важно. А что, когда, когда это станет важным?
– Когда придёт время, – усмехнулся Политов.
Ланц только махнул рукой и обиделся.
– Андрей, не сердись, – смягчился Политов, воткнув вилку поглубже в гору не понравившейся ему пасты, и протёр рот салфеткой. – Но идея твоя с моим устройством на службу мне кажется бессмысленной.
Ланц молчал и, хмурясь, тщетно пытался разглядеть сквозь мутную полиэтиленовую плёнку, что происходит на улице.
– Хорошо, что ты хочешь? Чтоб я пошел служить в Минкомпресс? Я ведь думаю, что ты не зря меня так сильно пытаешься продвинуть туда, – Политов поднял указательный палец и наставнически помахал им. – У тебя наверняка есть на меня планы. Так ведь?
Ланц оживился.
– Собственно я и не собираюсь скрывать от тебя то, что свой человек в известном тебе ведомстве был бы мне очень полезен, – Ланц улыбнулся. – Очевидно же, что мои интересы весьма близко лежат, если не сказать больше, рядом с полем деятельности этой конторы. Ты же человек толковый, понимающий. Но я вижу, что ты встал в позу, и хочешь сидеть со своими вселенскими мыслями в своей жалкой конуре и плесневеть там вместе со своим сыром. Так?
Политов вдруг в этот момент почему-то почувствовал себя очень хорошо. Быть может это от того, что он смог выговориться, рассказав свою, как ему казалось, оригинальную теорию, и даже, в некотором смысле, вознестись тем самым. А может быть, это вино так подействовало на него своими чарующими свойствами – неизвестно, но так или иначе, а Политов смягчился.
– Ну что ж, давай попробуем, – добродушно сказал он, и рассеянным движением вновь достал сигарету и закурил. – Ведь, чёрт возьми, действительно было бы не плохо вот так сидеть в ресторане, есть, пить и не думать, у кого на завтра занять денег! К слову – ты мне одолжить сможешь?
– Смогу, – с облегчением вздохнув, успокоил его Ланц. – Тогда вот, звони.
С этими словами он наклонился под стол и, достав оттуда коричневый портфель, перетянутый двумя ремнями с желтыми пряжками, поставил его себе на колени. Из портфеля он вынул мобильный телефон и, щёлкнув по нему пальцами, пустил его скользить по столу, пока аппарат не оказался в руках Политова.
– Куда? – удивился Иван Александрович. – Туда? – он взглянул на часы. – Может завтра. Ведь сейчас уже поздно, наверно.
– Ничего не поздно, – возразил Ланц и снял с колен портфель. – Он раньше семи никогда не уходит. Позвони, представься и договорись. В телефоне он таков и есть: «Жигин, секретариат».
– Как его имя-отчество? – переспросил Политов, пока искал нужный номер.
– Евгений Павлович, – напомнил Ланц.
Сначала в трубке раздавались странные, необычные гудки, а потом равнодушный женский голос ответил:
– Приемная Жигина. Я вас слушаю.
– Добрый вечер! Это Политов беспокоит, – представился Иван Александрович. – Как мне связаться с Евгением Павловичем?
– По какому вопросу? – спросил женский голос.
Политов замялся и посмотрел на Ланца, который, не слыша разговора, тоже растеряно поглядел в ответ.
– По вопросу трудоустройства, – нашёлся Политов. – Мне сказали, что…
– Секунду, – перебил женский голос и в трубке послышалась электронная мелодия ожидания.
– Да, я вас слушаю! – вдруг в аппарат ворвался грубый мужской баритон.
– Здравствуйте, Евгений Павлович! Это Политов, – вновь представился Иван Александрович. – Я от Андрея Ланца. Он с вами обо мне разговаривал и вот я позвонил.
– Да, да, – смягчившись, ответил Жигин. – Конечно, помню. Вчера было? Я сейчас немного занят. Вы завтра сможете подъехать? Часам к двенадцати?
– Смогу, – удивившись, ответил Политов. Он почему-то не ожидал таких простых переговоров. Впрочем, он так же не смог бы ответить себе, а как именно должен был бы сложиться их разговор.
– Ну, вот и отлично! Где мы находимся – знаете?
– Знаю, – зачем-то соврал Политов.
– Ну, совсем хорошо! Тогда я пропуск вам закажу. Получите пропуск, тогда из холла позвоните по местному 1213 – вас встретят, – и, не дожидаясь ответа, Жигин попрощался и положил трубку.
– Договорился? – спросил Ланц.
– Да. Завтра, в двенадцать.
Ланц заулыбался.
– Недаром я тебе коньяка не давал пить. Чтоб завтра был как огурец! Значит, тогда слушай, – завтра встань пораньше и отправляйся в парикмахерскую – постригись, побрейся, а сегодня приведи одежду в порядок. Погладь что ли. А то если ты завтра явишься в таком виде, Жигин больше со мной говорить не захочет. Слышишь?
Политов, задумавшись, крутил в пальцах мобильный телефон. На веранду налетел очередной порыв мокрого ветра, и из невидимых щелей пошёл легкий, неприятный сквозняк.
– Да, Андрей, – ответил Политов, возвращая телефон скорее машинально, нежели осознанно. – Я понял.
Глава 2. Минкомпресс
Министерство коммуникаций и прессы, а сокращенно Минкомпресс, находилось возле станции метро Китай-Город. Политов и без карты горда, которую он, по наставлению Ланца, всё ж таки предварительно изучил, легко бы нашел это здание. Это было высокое длинное строение, растянувшееся почти во всю короткую улицу и уходящее своей громадой куда-то вглубь двора, отгороженного чугунными прутьями ворот. Высокий, в человеческий рост цоколь дома был облицован гладким коричневым мрамором, а над ним поднимался тяжёлый, выкрашенный в белый цвет фасад с жёлтыми пилястрами и широкими пластиковыми окнами.
Этажей у здания Минкомпресса было девять, но, по всей видимости, потолки в кабинетах и коридорах были такие высокие, а лестничные пролеты такие большие и просторные, что высота строения казалось равносильной высоте жилой башни, имеющей в себе этажей как минимум пятнадцать. Все эти массивные архитектурные качества здания существенно увеличивали вес и придавали суровость и значимость организации, которая там располагалась.
Было безветренно. Политов стоял у ступенек главного подъезда министерства и, подняв лицо к верху, навстречу падающему дождю, задумчиво разглядывал учреждение. Часто летящие с неба капли сливались в тонкие водяные линии и перспективой спускались вниз на Политова откуда-то сверху, с серого и однотонного потолка туч. Иван Александрович ощущал, как влага уже начала пропитывать его волосы, заползать за ворот плаща, а с лица начали скатываться первые холодные ручейки, но он, однако, не уходил. Он словно всматривался сквозь, пытаясь угадать, что именно может скрываться за этими толстыми стенами, и что ожидает его самого, если он только переступит порог Минкомпресса. Но всё было тщетно, – министерство оставалось непреступным и, очевидно, делиться своими тайнами, вынося всё на вид перед каждым мимо идущим зевакой не собиралось. Тогда постояв так минут с пять, Иван Александрович легко взбежал по ступенькам, открыл податливую стеклянную дверь и очутился внутри, в шумном и тёплом холле Минкомпресса.
Было многолюдно. Посетители и служащие, поодиночке или же мелкими группами, стояли, рассредоточившись по всему широкому, отделанному серым мрамором холлу и громко разговаривали, подняв под потолок многозвучный гомон. Те, кто был в одиночестве, говорили либо по мобильным аппаратам, либо по местным телефонам, которые крепились на стене в углу, а те же, кто был в обществе – вели беседы, шелестели бумагами, пожимали руки и то и дело восклицали в приветствиях. Чувствовался разгар рабочего, бюрократического дня. Политов, после нескольких месяцев плотного одиночества даже застыл на месте в растерянности от многолюдья перед ним представшего. Очнулся он не сразу, а когда это произошло, первое что привлекло его внимание, это была отдельная группа граждан, которая выстроившись в очередь, расположилась возле окошка с надписью «Бюро пропусков». Иван Александрович больше не стал медлить и занял место в хвосте этой человеческой вереницы. Предъявив в окошке паспорт, Политов получил от вежливой сотрудницы небольшой листок со своей фамилией, временем прибытия и номером кабинета, куда он должен был проследовать. После этого Иван Александрович пересек холл, и, сняв трубку с одно из местных телефонов, набрал номер 1213.
– Алло, – почти сразу ответил безразличный женский голос, но уже совсем не той женщины, с которой Политов говорил намедни.
– Добрый день, – ответил Политов. – Меня зовут Иван Политов. Мне назначено сегодня на двенадцать. Мне сказали, чтобы я позвонил по этому номеру и тогда меня встретят.
– А… – лениво протянула девушка на другом конце провода и как-то смягчилась. – Да, сейчас. Только вам, скорее всего, придётся ждать.
– То есть? – переспросил Политов.
– Жигина в данный момент нет на месте, и когда он будет – неизвестно. Ждите, сейчас спущусь.
Политов остался несколько расстроенным, потому что терять время на ожидания чиновника ему совсем не хотелось и это даже при отсутствии иных дел запланированных на сегодня. Дивный парадокс: только становясь безработным, человек по-настоящему начинает ценить свое время.
Через несколько минут у проходной, где вблизи хромированных створок пропускного пункта и рамки металлоискателя сидел седой круглолицый охранник, появилась тоненькая фигурка миниатюрной девушки. Фигурка без каких-либо замешательств и оглядывания посетителей прямиком устремилась к Политову, словно хорошо его знала, при этом юрко проскальзывая между собравшимися в холле людьми. Подойдя к Политову, девушка мягко в приветствии протянула ему руку и представилась:
– Меня зовут Марина. Я помощница Жигина. Пойдёмте?
Политов осторожно пожал руку и, не успев отрекомендоваться в ответ, поспешил за девушкой, которая, к тому времени, уже развернулась и начала быстро удаляться.
Иван Александрович несколько смешался от такой спешки и поторопился вслед за помощницей заодно стараясь рассмотреть её хотя бы со спины. Это была девушка очень небольшого роста, наверно по грудь самому Политову, хотя сам он не считал себя высоким. Длинные волосы её были каштанового цвета, совсем прямые и прилежно расчесанные лежали на спине и плечах. По виду ей было не больше восемнадцати-двадцати лет. Лицо, насколько успел заметить Политов, было широкое, но милое, и даже детское. За это говорили и весело вздёрнутый носик, и алые пухлые губки, и небольшие, но пронзительные тёмные глазки, которые смотрели очень внимательно и испытующе, так, как это часто делают дети. Да и в целом она была вся какая-то кукольная, хрупкая, с повадками, напоминавшими двенадцатилетнего мальчугана, впрочем, не обделенная вовсе и типичной женской утончённостью.
Между тем они прошли пропускной пункт с охранником, и зашли в зеркальный лифт. Марина нажал на кнопку с номером четыре и обернулась.
– Значит, к нам на службу? – с любопытством спросила она. – От Ланца?
– Да. А вы его знаете? – осведомился Политов.
– Конечно! Кто его здесь не знает?! Интересный мужчина.
– Чем же? – поинтересовался Политов.
– Сложно сказать. Наверное, костюмом, – усмехнулась девушка. – Сегодня мало кто так оригинально одевается.
При этих словах Марина как-то оценивающе оглядела Политова. Осмотрев гостя, она заметно расстроилась – это было написано на её лице. Иван Александрович несколько смутился от такого откровенного его исследования и машинально поправил галстук на всё такой же не глаженой рубашке и переступил с ноги на ногу в своих не очень начищенных ботинках.
– Весьма приятно, – продолжала Марина, – смотреть на мужчину, который умеет следить за собой.
– К тому же Ланц весёлый, – добавила Марина. – Умеет пошутить. Ты его друг?
В это время лифт остановился и просигналил, что приехали на нужный этаж, и Марина, не дожидаясь ответа, вышла на площадку.
– Да, друг, – вновь догоняя девушку, подтвердил Политов.
С лестничной площадки они вошли в какой-то длинный коридор со множеством выходящих в него кабинетных дверей и стремительно зашагали по нему, старательно обходя служащих, которые поминутно оказывались на пути. Вообще, как показалось Политову, вокруг царил аврал и хаос, отчего, в отличие от многолюдного холла, он испытал нечто похожее на тошноту, а на его лбу вдруг выступила холодная испарина.
Двери тут непрерывно стучали, клацали задвижки дверных замков, шуршала и цокала по паркету обувь сотрудников. Повсюду раздавали какие-то окрики, восклицания. Какие-то люди совсем не к месту стояли возле стены и, раскрыв на руках папки, водили пальцами по бумагам, другие же просто, будто соревнуясь, перебегали из одного кабинета в другой. В целом, создавалось впечатление, что все здание, весь Минкомпресс раскачивался и дрожал от подготовки второпях какого-то необыкновенного важного отчёта, который необходимо было сдать со сроком «ещё вчера», но работа над которым только-только начиналась.
Вдруг какой-то раскрасневшийся служащий в белой рубашке, но без пиджака, летевший по коридору им навстречу и поравнявшись с ними, неожиданно что-то буркнул девушке, очевидно, что-то похожее на приветствие, и сунул ей в руки какие-то бумаги, а затем также стремительно исчез за их спинами.
Всё произошло так внезапно, что Политов даже не сумел разглядеть этого бегуна, а когда обернулся, то тот уже успел скрыться в одном из кабинетов, добавив в общий шум ещё один звонкий хлопок дверью.
Марина невозмутимо и на ходу пробежала взглядом полученные бумаги, приподняла брови, и ничего не сказала.
Наконец коридор закончился, и они вдруг опять вышли на лестничную площадку, где стали быстро взбегать по лестнице вверх.
– А зачем мы опять тут? Разве нельзя было приехать сюда на лифте? – поинтересовался Политов.
– Нельзя, Иван. У нас тут просто хитрая архитектура: одна лестница только внутренняя, – вот эта, а вторая, которая была, – внешняя. Но это ничего. Сам потом разберёшься и привыкнешь. Но вот, мы и дошли.
Они остановились перед деревянными дверьми с непрозрачными стёклами, на которых чудаковато было изображено гусиное перо, воткнутое в печатную машинку. Марина достала своё удостоверение и приложила его к прямоугольному датчику на стене. Горящий на нём красный огонек сменился зелёным, раздался звуковой сигнал и, отворив дверь, двое молодых людей вошли в проём.
То, что увидел Политов внутри, по облику, сильно отличалось от всего того, что он наблюдал чуть ранее. Первое, что его поразило – эта была тишина. Тишина звенящая и одновременно глухая. Словно в одно мгновение, переступив через порог, он очутился в вакуумном пространстве. Тут уже не было той беготни и суеты, что преобладали на других этажах учреждения, да и людей тоже не было. Второе – это отделка, его окружившая. Хотя по назначению это был всё тот же коридор с выходящими в него дверьми, но вот только смысл его резко сменился. На место дешёвых офисных отделочных панелей пришло дорогое дерево. Кабинеты закрывали тяжёлые и массивные двери с вычурными золотыми натёртыми ручками. Под ногами стелился пушистый красный ковер.
Политов приподнял брови.