ТУЛЯКИ. Казаки-и! – Скачут!
Все – врассыпную, кто куда – к забору, под забор. С гиком и свистом влетают казаки на деревянных досках с лошадиными головами, с мочальными хвостами. ПЛАТОВ в санках, возле санок – свистовые с кнутами. Разогнались – Платов кричит: «Стой-стой-стой, дьяволы!» Из-под забора, из-за пригорков выглядывают головы – тройка остановилась – головы нырнули вниз.
ПЛАТОВ (стоит в санях, озирается грозно). А-а-а-а, нету? Попрятались тулячишки, в тараканьи норы забились? Эй, свистовые! Гони всех сюда!
СВИСТОВЫЕ (скачут, как зайцев – подымают спрятавшихся туляков). Э-эй, гони! гони! – Та-та-та-та-та! – Гони! Фью! – Эй-эй-эй!
Согнанные туляки, сгрудившись, выпирают вперед Егупыча – божественного вида старик, и Силуяна – быкобогатырь. Платов взлетает на сиденье саней и, хлебнув из фляги, выпятив грудь, начинает.
ПЛАТОВ. Вот, братцы, так и так. Как, значит, пришло нам время стать собственной грудью. В рассуждении, что, значит, наша матушка Расея. На поле-брани-отечества, согласно присяге. И ежели, например, ихняя аглицкая блоха супротив нашей, то, стал-быть, обязаны мы до своей последней капли все как один. И приказано мне передать вам его милостивое царское слово... (Орет.) Чтоб у меня была сделана! (Кротко.) Как, значит, он отец, мы – дети... (Орет.) А в случае ежели у меня – так во! (Грозит кулаком.) И, стал-быть, православные, поклянемся жизнь свою положить на месте преступления – все как один. Ма-алчать! Ур-ра!
Лошади у Свистовых шарахаются. Туляки выпихивают вперед Егупыча.
ЕГУПЫЧ (скидывает гречневик, прокашливается). Да оно конечно, мы его милостивое царское слово чувствуем. Ка-ак же! А только сомнительно нам, про что это ты говорил-то. Мы народ тихий, невоенный.
ПЛАТОВ (невоенным, человеческим голосом). Да это я так – для строгого порядка. А дело, братцы, вот: должны наши тульские мастера ихним разным Европам нос утереть. Как, значит, ихняя невозможная техника, а наша – тульская, то оно и выходит... Да. Ну, которые тут у вас есть самолучшие мастера? Говори, не бойся!
ТУЛЯКИ (выкрикивают). Левша! Левша! – Силуян! – Старик Егупыч! Левша! – Силуян! – Левша! Левша! Он, он у нас самый... – Левша!
ПЛАТОВ. А где же этот самый Левша?
ТУЛЯКИ. А вот он – с Машкой! – Мухрыш-то, ну вот – в картузе. – Он у нас самый...
ПЛАТОВ (Свистовым). Доставить его!
Левша старается унырнуть. Свистовые его ловят, волокут к Платову.
(глядит на Левшу). Н-да. Не тово... не казист... (Берет, открывает шкатулку.) Ну, мастера, глядите: тут вот оно все и есть.
Подходят Егупыч и Силуян.
ЕГУПЫЧ. Ах, ты мать... пресвятая, сподручница грешных – да это блоха никак?
СИЛУЯН. Живая – аль колелая?
ПЛАТОВ. То-то и есть, что не живая, а, стал-быть, подлецы эти англичане из чистой стали ее в изображении блохи построили... И, значит, в середке у ней, у гадины, завод с пружиной, и завести – она, стерва, пойдет танцевать. И как, значит, согласно присяге, то и пообещал я Царю: так и так, наши-де тульские еще и почище диковину сделают. Ну? Можете?
Оружейники переглядываются, перешептываются.
ЛЕВША (скинув картуз, почесываясь). Оно хотя-хоть, конечно... Кромя всего прочего... Но ежели, это самое, технически, например, так оно и не... и не то чтобы как, а вроде как как...
ПЛАТОВ (орет). Что-о? Я на вас голову прозакладывал, а вы... Да я вас – в кр-рохи пирожные! (Подымает кулачище.)
ЕГУПЫЧ. Ты, ваше превосходительство, говори словесно. Мы – народ невоенный, но против ихних мастеров, конечно, не уступим. А только аглицкая нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и против нее надо взяться помоля Богу – подумавши, да. Ты нам эту блошку оставь, а сам поезжай на Тихий Дон с Богом, заживляй раны, за отечество приявшие, а когда будешь вертаться, авось мы к той поре свое дело сделаем.
ПЛАТОВ. Авось! А это слыхал: авоська веревки вьет, небоська петли затягивает? Нет, вы мне толком скажите: чего вы такое сделаете?
Оружейники шепчутся.
ЕГУПЫЧ. А уж что мы сделаем, того мы в одну минуту преждевременно сказать тебе не можем.
ПЛАТОВ (орет). Как, такие-сякие, не можете? Да как же я вам это аглицкое удивление оставлю, коли я не знаю, чего такое вы с ним сделаете?
ЕГУПЫЧ. Не оставляй, батюшка, – не хочешь, не оставляй: воля твоя. Бери с господом! Нам это хоть бы хны – нам все едино. И без этой блохи проживем: своих довольно.
ПЛАТОВ (освирепел). Да я всех... д... т... Ппашли вон!
Все шарахаются, стоит один Силуян.
Стой-стой-стой! Эй, ты, богатырь, как тебя? Поди-ка сюда, садись.
Силуян лезет в сани.
Вот. Ну, так и так: водку принимаешь?
СИЛУЯН. Могу.
ПЛАТОВ (наливает из фляжки). Ну-ка?
Силуян пьет и молча подставляет чарку снова. Пьет и опять подставляет. Платов хочет налить и себе, но фляжка уже пуста.
Эх! Л-ловок! Ну, ладно, пес с тобой. Рассказывай, чего вы такое с блохой придумали?
СИЛУЯН (не спеша утирается, отдает чарку Платову). Ф-фу! Благодарим покорно. А сказать – не могу. Это – аминь.
ПЛАТОВ. Ах т-ты... Слезай – вон отсюда! Задарма все вылакал. Гл-лотка! Слезай-слезай-слезай! (Егупычу.) Ну-ка ты, старичок почтенный, иди садись.
Егупыч подходит, садится. Платов набивает огромную трубку табаком, хитро поглядывает на Егупыча.
Д-да... Так и так, придется мне, видно, к павловским замошникам ехать: не хуже вашего сделают. Хоть и неохота, а придется, – делать нечего. Да, придется, придется...
ЕГУПЫЧ. Что ж, поезжай с господом. А только павловским – чтоб им... Бог здоровья послал и в делах скорого поспешения – им против наших не выстоять, нет! У нас вот Левша есть – да-к он тебе что хошь: из башки у тебя, как из часов, все колеса-пружины вынет, маслицем смажет и назад положит.
ПЛАТОВ. У меня, брат, пружины и так вертятся, и маслица твоего не надобно. А вот надобно знать, чего вы такое придумали: у вас пружины годятся ли? Да, вот что. (Хитро глядит на Егупыча, запаливает трубку.)
Егупыч не спеша встает, вылезает.
Стой-стой, куда?
ЕГУПЫЧ. А мы, батюшка, кержацкой веры, от этого самого табашного зелья у нас головокружение в ногах происходит, да. (Идет.)
ПЛАТОВ. Тьфу! Эх! (Выглядывает Левшу.) Ну, ты чувырло чумазое, как тебя... Левша, иди-ка, садись.
Левша влезает, садится.
Жуков табак куришь?
ЛЕВША. Оно хотя-хоть и... пользуемся... технически... А только я нынче... уж восьмушку – это самое... В грудях копоть, не могу больше.
ПЛАТОВ. Ишь ты! А водку принимаешь?
ЛЕВША. Кромя всего прочего... ежели... А только я нынче, это самое... вроде как... (Договаривает руками – что, мол-де, нынче выпил довольно.)
ПЛАТОВ. О, да ты, брат, вижу хитрее всех. Ну, а девок любишь?
ЛЕВША. Вот это да... Это – технически!
ПЛАТОВ. Ну, слушай, Левша. Так и так: ты мне очень по нраву пришелся. И, стал-быть, хочешь, я тебе вон энту девку, усватаю? (Показывает на Машку.)
ЛЕВША (вскрикивает, картуз об земь). О? Неужли ж верно? Машка, а Машка!
ПЛАТОВ. Нет, брат, стой! Сперва хомут, а потом подпругу. Ты мне наперед скажи, чего вы такое с блохой придумали.
ЛЕВША (чешется). Эх! (Глядит на Машку, на Платова, косится на Егупыча.) Конечно, хотя-хоть... (Поднимает с земли, решительно нахлобучивает картуз.) Эх! То есть – ну... никак! Что-что, а это никак. То есть вот – ну!
ПЛАТОВ. Та-ак? Эй, Свистовые!
Левша кидается наутек.
Стой-стой-стой!
Платов пробует налить себе из фляжки – фляжка пуста, с сердцем об земь ее, вдребезги.
Тьфу! Ну, тульские, видно, делать нечего: будь по-вашему. Нате, берите, стервецы, у-у-у! (Тычет Левше шкатулку с блохой. Кротко.) Братцы, голубчики, уж вы как-нибудь, так и так... (Орет.) У меня чтоб в аккурате! Чтоб для нашей русской полезности – ни одна чтоб минута! (Кротко.) Как, стал-быть, она мать – Расея... Костьми – на престоле-брани-отечестве... И мы, которые убиенные... (Орет.) Ммал-чать! Через сорок дней – сорок ночей я вашу работу Царю предоставить обязан. Чтоб у меня – в срок была-а! А то... (Подымает кулак.) Поняли?
ЕГУПЫЧ. Благодарим покорно – поняли.
ПЛАТОВ. Тррогай!
ТРОЙКА. Куда прикажете?
ПЛАТОВ. На Тихий Дон!
С песней, гиком, свистом казаки уезжают. Левша, разинув рот, стоит с шкатулкой в руках. Бойкая девка выбежала, смотрит вслед, приложив козырьком руку.
ТУЛЯКИ. Кулак-то, видел? – Страхота господня!
Расходятся.
ЕГУПЫЧ. Ну, братцы, надо за дело: вода бежит, время идеть. Ты, Левша, мозгуй поживей, как нам и что...
ЛЕВША. Технически – это самое – ежели...
ЕГУПЫЧ. Во-во-во! А я пойду свечку поставлю Николе Кузнецкому да Зосиме-Савватию, братьям-разбойничкам.
Занавес
1-Й ХАЛДЕЙ (выходит на авансцену перед занавесом). Представление продолжается! А именно: происходит расцвет промышленности в городе Туле нашего отечества. Слышите: молоточками тюкают? (Уходит.)
Музыка, тюкают молоточки оружейников.
Картина 2-я
Та же Тула, что и раньше, но посередине стоит теперь изба оружейников. Туляки, Раёшник, Девка Машка – подслушивают, подглядывают: что такое в избе.
1-Й ТУЛЯК. Стучат.
2-Й ТУЛЯК. Постукивают.
3-Й ТУЛЯК. Не питые, не етые сидят.
1-Й ТУЛЯК. Никого не допущают.
2-Й ТУЛЯК. Что делают – неизвестно.
3-Й ТУЛЯК. Ну-кось, дайте-ка я попробую...
3-й Туляк идет к избе, стучит в окошко. Окошко чуть приоткрывается. Голос Егупыча: «Кто там?»
(чужим голосом.) Человек божий, странник прохожий. Прикурить огонька дайте.
ЕГУПЫЧ (высовывается – и тоном сперва божественным, потом свирепым). Пойди ты... к господу с чертовым твоим куревом на рога! Некогда нам: время идет. (Захлопывает окно.)
Почесываясь, 3-й Туляк уходит.
2-Й ТУЛЯК (идет к избе с медным тазом, колотит в таз и кричит). Ой, братцы, горим! Ой, горим, пожар! Вали, лей, ломай!
ЕГУПЫЧ (высовывается). Где пожар?
2-Й ТУЛЯК (показывает вбок). Тама. И-их, чешет!
ЕГУПЫЧ. Ну – с Богом, горите, а нам недосуг. Срок вышел, то и гляди – Платов назад будет. (Захлопывает окно.)
2-й Туляк уходит.
ДЕВКА МАШКА (идет к избе, кличет в оконце). Левша, а Левша! (Сахарным голосом.) Левша, красавчик ты мой! (Еще сахарней.) Левша, пойдем обожаться!
Окно раскрывается с треском, Левша высунулся по пояс, но изнутри две руки тотчас сгребли его за шиворот, две руки за вихры – втащили назад, захлопнули ставень. А с разных сторон уже бегут – кричат туляки.
ТУЛЯКИ. Казаки! – Скачут! – Девки, беги куда глаза глядят!
Прежним порядком, только еще отчаянней, въезжают КАЗАКИ и ПЛАТОВ.
ПЛАТОВ. Стой-стой-стой! Назад, дьяволы. Стой! Где оружейники? Ммалч-ать!
Туляки молчат.
Да вы что же: язык-то вам корова, что ли, сжевала?
1-Й ТУЛЯК. Да ты, ваше превосходительство, сам говоришь – молчать.
ПЛАТОВ. М-малч... Тьфу! Сейчас говори, где оружейники?
1-Й ТУЛЯК. Да вон там: слышь? – молоточками тюкают.
ПЛАТОВ. Как, такие-сякие, тюкают? Не готово еще? Дай – я их... д... т... (Подымает кулачище. Свистовым.) Чтоб живых ли, мертвых ко мне их – в момент доставить! У-у-у! (Свирепеет.) З-зубом загрызу!
Свистовые скачут к избе, стучат в окно, в дверь – им не отвечают. Возвращаются к Платову, стоят, вытянувшись перед ним во фронт.
(свистовым.) Круши!
Свистовые берут бревно, запевают «Дубинушку».
ТУЛЯКИ. Гляди, гляди! – Что делают! – С мясом рвут...
Свистовые поддели и сваливают крышу в сторону. Остается висеть одна лампадка – висит неизвестно на чем – и видны по пояс оружейники. Свистовых отшибает в сторону – стоят, зажав носы.
1-Й СВИСТОВОЙ. Да вы как же, подлецы, этакой спиралью ошибать смеете? На вас – что: креста нету?
ЕГУПЫЧ. Спираль – оно, действительно, скопимши – от нашей безотдышной работы. А вот вы кто такие, что нам в казенном деле препятствие производите?
1-Й СВИСТОВОЙ. Да вы ослепли никак? Ли не видите: донской казак Платов – вот он, вас к себе требует, чтоб сию секунду!
ЕГУПЫЧ. Передай ему от нас почтеньице и скажи: сейчас-де несут.
Свистовые бегут, оглядываясь. Оружейники за ними, на ходу застегивая одежду. Левша со шкатулкой.
СВИСТОВЫЕ (Платову). Идут! Несут!
ПЛАТОВ. М-малчать!
Туляки шарахаются, потом, любопытствуя, понемногу подходят ближе. Платов – оружейникам, грозно:
Н-нну-у?
ЕГУПЫЧ. Господи-Сусе-Христе сыне божий, помилуй нас...
ПЛАТОВ (свирепо). Ам-минь... ч-черт! Готово?
ЛЕВША. Га-га-га-тово.
ПЛАТОВ. Подавай сюда.
Левша подает. Платов открывает шкатулку, вынимает из нее табакерку, из табакерки – орех с блохой. Глядит.
ТУЛЯКИ (вытягивая шеи). Гли-кось, гли-кось! Бриллиант-то! – Чисто медный, глазам инда больно! – Ну и кулачище, страхота господня!
ПЛАТОВ (встает, грозно – оружейникам). Вы это что же это, а? Шутки шутить? А ваша работа где ж, а?
ЛЕВША. Ту-ту-тута... (Тычет пальцем в блоху.)
ПЛАТОВ. Где тута? Ну-у? (Сует блоху Левше под нос.) Нюхалом ткнись! Это, по-твоему, что?
ЛЕВША. Бло-блоха... Ета самая аглицкая блоха, конечно.