— Это же мисс Ингрэм! — воскликнула миссис Фэрфакс и помчалась на свой пост внизу.
Кавалькада, следуя извиву дороги, быстро завернула за угол дома, и я потеряла их из виду. Адель тоже запросилась вниз, но я посадила ее на колени и объяснила, что она ни в коем случае не должна показываться на глаза дамам, ни сейчас, ни в любое другое время, если ее не пригласят, и что мистер Рочестер очень рассердится, если она будет плохо себя вести. Она заплакала, но, видя строгое выражение моего лица, утерла слезы.
Через короткое время из холла донесся веселый шум. Низкие мужские голоса смешались с серебряными женскими, но поверх всего этого многоголосья разносился отчетливый зычный бас хозяина Тернфилда, приглашавшего гостей под свою крышу. Вот легкие шаги зазвучали по лестнице, по коридору, раздался негромкий жизнерадостный смех, хлопанье дверей, и на какое-то время стало тихо.
Затем из комнат Тернфилда начали один за другим появляться их блистательные постояльцы, радостные, в роскошных нарядах, сверкающих при свете громадной люстры.
Они на минуту собрались в дальнем конце коридора, оживленно беседуя, после чего спустились по лестнице, почти так же торжественно, как пелена тумана скатывается по склону холма. Общий облик этой компании произвел на меня впечатление невиданной мною до сих пор высокородной изысканности.
Я обнаружила, что Адель подсматривает за ними через приоткрытую дверь классной комнаты.
— Какие красивые дамы! — воскликнула она по-английски. — О, как мне хочется к ним! Как вы думаете, мистер Рочестер позовет нас на обед?
— Вряд ли. Мистеру Рочестеру и без нас есть о чем подумать. Забудь о них на сегодня. Завтра, может быть, ты их увидишь. Вот твой обед.
Я подозвала ее к столу, куда поставила тарелку с курицей и несколькими кусками пирога, которые стащила для нее из кухни. Пока она отвлеклась на еду, я подошла к двери, якобы для того, чтобы закрыть ее, но на самом деле чтобы самой посмотреть на нарядных дам.
Две из них, приметила я, задержались на площадке, чтобы спуститься последними. Обе были молоды и милы и двигались с той беззаботной плавностью, которую я давно уже приписала очень богатым людям, но до сих пор не имела возможности увидеть собственными глазами. Кожа их мерцала, оба платья из тафты, голубое и желтое, были отделаны оборками и украшены, очевидно, по самой последней моде, пышные бюсты немного выступали из декольте. Кроме того, в их облике сквозило осознание собственной безупречной красоты, что только подчеркивало ее.
Одна из них, блондинка в желтом платье, порхнула к зеркалу, чтобы насладиться своим отражением. Ее подруга в голубом встала у нее за спиной и положила подбородок ей на плечо, чтобы оба лица оказались рядом.
Из моего укрытия за дверью мне было видно прелестную картину, отразившуюся в зеркале. Обе они были явно уверены в себе и смотрели друг на друга с восхищением. Темноволосая без тени смущения вложила пальчик в белокурый локон подруги, и это движение особенно привлекло мое внимание.
Я уже хотела отвернуться, напомнив себе, что нехорошо совать нос в чужие дела, но девушка в голубом платье вдруг поцеловала щеку подруги в желтом, и та повернула голову так, чтобы следующий поцелуй пришелся на рот. Какую-то секунду они медлили, глядя друг другу в глаза, отчего у меня вспыхнули щеки, а потом их губы слились в поцелуе.
Наблюдая за этим мигом близости, я вдруг вспомнила девочек из Ловуда. Однажды мы с Эммой целовались вот так же. Но поцелуи, которыми мы исследовали друг друга, были столь невинны, столь юны… В ласках же этих утонченных девиц было нечто такое, что наводило на мысль о многоопытности. Чем-то они даже напоминали мой поцелуй с хозяином. Несмотря на мои настойчивые попытки стереть его из памяти, он преследовал меня, как наваждение, и сейчас, когда я наблюдала за двумя красавицами у зеркала, воспоминание о поцелуе с мистером Рочестером заставило мое лоно заныть от желания.
Потом девушка в голубом ущипнула сосок блондинки через шелковую ткань лифа. Та прыснула, в ответ ущипнула подругу пониже спины, игриво хлопнула ее веером и побежала к лестнице, где скрылась из виду.
Я поспешно закрыла дверь и снова обратила внимание на Адель, но образ двух очаровательных дам не покинул меня, и сердце продолжало учащенно колотиться. «Интересных гостей пригласил мистер Рочестер в Тернфилд!» — подумалось мне.
Я позволила Адели задержаться со мной намного дольше, чем обычно, потому что она заявила, что не сможет заснуть, пока в доме хлопают двери и суетятся люди. К тому же, прибавила она, вдруг мистер Рочестер пошлет за ней, а она будет неодета, et alors quel dommage!
Я читала Адели сказки, пока ей не надоело, а потом вывела ее в коридор. Лампа в холле уже горела, и девочке нравилось смотреть через балюстраду на снующих туда-сюда слуг. Поздно вечером звуки музыки донеслись из гостиной, куда был переставлен рояль.
Мы с Аделью сели на верхнюю ступеньку и стали слушать. Через какое-то время к богатому, насыщенному звуку инструмента присоединился голос. Пела женщина, и голос ее звучал необыкновенно нежно. Соло сменялось дуэтом, а в перерывах до нас доносился приглушенный гомон радостных голосов. Я долго слушала, а потом вдруг заметила, что среди неразберихи голосов стараюсь уловить тембр мистера Рочестера, и когда это мне удалось, я стала пытаться облечь его знакомые интонации, смазанные расстоянием, в слова.
Часы пробили одиннадцать. Я посмотрела на Адель, которая сидела рядом, положив голову мне на плечо. Ее сонно опущенные веки были почти закрыты, поэтому я взяла ее на руки и отнесла в кровать. Был уже почти час пополуночи, когда леди и джентльмены начали расходиться по своим комнатам. Я не ложилась, надеясь, что мистер Рочестер постучит в мою дверь, но часы шли, а я оставалась одна.
10
Следующий день прошел так же весело, как и предыдущий. Гости посвятили время прогулке по окрестностям. Выехали они рано. Некоторые верхом, остальные — в колясках. Я наблюдала и за отъездом, и за возвращением. Мисс Ингрэм, как и прежде, была единственной всадницей, и мистер Рочестер снова скакал рядом с ней чуть поодаль от остальных. Я указала на это миссис Фэрфакс, которая стояла со мной у окна.
— Вы говорили, что они не собираются жениться, — сказала я, — но смотрите, мистер Рочестер явно предпочитает ее остальным дамам.
— О да. Он неравнодушен к ней, вне всякого сомнения.
— А она к нему, — добавила я. — Смотрите, как она наклонила к нему голову, как будто они о чем-то шепчутся. Хотела бы я увидеть ее лицо. Мне до сих пор не удалось ее толком рассмотреть.
— Сегодня вечером вы увидите ее, — ответила миссис Фэрфакс. — Я рассказала мистеру Рочестеру, что Адель безумно хочет познакомиться с дамами, и он сказал мне: «Приводите ее в гостиную после обеда. И попросите мисс Эйр ее сопровождать».
Нужно сказать, что приближения часа, когда мне предстояло войти со своей ученицей в гостиную, я ждала с некоторым трепетом. Адель, услышав, что вечером ее представят дамам, от восторга весь день была как на иголках и, лишь когда настало время одеваться, немного остыла.
Осознание важности предстоящего действа, видимо, успокоило ее, и к тому времени, когда ее локоны были уложены в гладкие, ниспадающие каскадом волны, когда розовое атласное платье было надето на нее и перепоясано длинным кушаком, а руки — облачены в кружевные перчатки, она сделалась очень серьезной. Когда с одеванием было покончено, Адель с кротким видом села на свой маленький стул, предварительно подняв юбку, чтобы та не помялась, и заверила меня, что не двинется с этого места, пока не буду готова я.
Ждать ей пришлось недолго. Я быстро облачилась в свое лучшее платье (серебристое, купленное на свадьбу мисс Темпл и с тех пор ни разу не надеванное), причесалась и приладила к платью свое единственное украшение, жемчужную брошь. И мы пошли вниз.
К счастью, у гостиной имелся еще один вход и нам не пришлось идти через столовую, где обедала вся блестящая компания. Комнату мы нашли пустой. В мраморном камине бесшумно пылал огонь, посреди изысканных цветов, которыми были богато украшены столы, горели свечи. Арку скрывал пунцовый занавес, и сколь тонкой ни была бы эта стена, отделявшая нас от обедающих в соседнем помещении, их разговор звучал так тихо, что разобрать что-либо было невозможно — все звуки слились в мерный гул.
Наконец раздался шум отодвигаемых стульев, занавес раздвинулся и сквозь арку стало видно обеденный зал с зажженной люстрой, струящей свет на серебро и хрусталь роскошно сервированного к десерту длинного стола. В проеме арки стояло несколько женщин. Они вошли в гостиную, и занавес снова закрылся.
Было их всего восемь, но, когда все они собрались в комнате, мне показалось, что их гораздо больше. Некоторые из них были очень высокого роста, многие — в белом, и у всех платья ниспадали воздушными, широкими складками, которые придавали фигуре величественности, как туман придает величественности луне. Я встала и сделала реверанс. Две-три головы кивнули в ответ, остальные лишь молча посмотрели на меня.
Потом они разошлись по гостиной, легкостью и плавностью движений напомнив мне стаю больших белых птиц. Некоторые опустились на диваны и оттоманки, приняв расслабленные позы, остальные собрались у огня и заговорили, негромко, но с чувственными интонациями, что, казалось, было их обычным способом изъясняться.
Я услышала приглушенный смех. Немного повернув и слегка наклонив назад голову, я смогла заглянуть за край ширмы, скрывавшей одну из кушеток от взоров остальных дам. На ней расположились две женщины, и, хотя они были одеты по-другому, я узнала в них пару, целовавшуюся вчера вечером.
Одна из них выхватила из вазы павлинье перо и принялась щекотать плечо и шею другой. Я поразилась. Они настолько бесстыдны, что их не останавливает даже вероятность быть пойманными на горячем. Впрочем, пока они хихикали в своем укрытии, сбивая друг с друга туфли, остальные женщины не обращали на них никакого внимания. Мой взор переместился к камину, где теперь стояли только две дамы, и, когда одна из подруг к ним обратилась, я узнала, что это Бланш и Мэри Ингрэм. Мэри показалась мне слишком худой для своего роста, но Бланш была сложена, как богиня. Конечно же, я осмотрела ее с особенным интересом. Во-первых, мне хотелось проверить, соответствует ли ее внешность описанию миссис Фэрфакс, а во-вторых, выяснить, достойна ли она быть избранницей мистера Рочестера.
Внешне она была точь-в-точь такой, как ее описывала экономка: идеальный бюст, покатые плечи, грациозная шея, темные глаза и черные локоны. Возвышенные черты, горделивая посадка головы — кто-то назвал бы ее красивой, но я сразу поняла, что у меня она не вызывает ни восхищения, ни доверия.
Так что же, мог ли мистер Рочестер остановить свой выбор на такой женщине, как мисс Ингрэм? Этого я понять не могла, потому что не знала, что нравится ему в женщинах. Если его привлекала величественность, то она являла собою ее воплощение, к тому же была весела. Наверное, большинство мужчин восхищаются ею, подумала я. И у меня уже имелись доказательства того, что он не стал исключением. Чтобы прогнать последнюю тень сомнения, оставалось только увидеть их вместе.
Не думай, читатель, что Адель все это время сидела спокойно рядом со мною. Нет, когда вошли дамы, она встала, двинулась им навстречу, чинно поклонилась и с серьезным видом произнесла:
— Bonjour, Mesdames.
Мисс Ингрэм, посмотрев на нее, воскликнула:
— Какая милашка!
Одна из дам (позже я узнала, что ее зовут леди Линн) заметила:
— Это, я полагаю, воспитанница мистера Рочестера, французская девочка, о которой он говорил.
Эми и Луиза Эштон, еще две женщины из этой компании, вскричали в один голос:
— Ах, какое очаровательное дитя!
А потом они увлекли ее на диван, где она сидела и теперь, зажатая между ними, болтая то на французском, то на своем ломаном английском. Она прямо-таки сияла оттого, что всеобщее внимание было устремлено на нее.
За последние месяцы я всем сердцем полюбила Адель и имела основания надеяться, что это чувство взаимно, потому что и она, и я получали удовольствие от проведенного вместе времени. Я чувствовала, что между нами возникает привязанность (с оглядкой, конечно, на то, что я была старше и занималась ее обучением). Но она была протеже мистера Рочестера и потому пользовалась привилегиями, которые ставили нас на совершенно разный уровень. Адель чувствовала себя среди этих важных дам весьма привольно, как молодой лебедь, скользящий между своими сородичами.
Наконец принесли кофе, после чего позвали джентльменов. Я сидела в тени, за оконной гардиной, скрывавшей меня наполовину. Снова обнажился проем арки, и вот они вошли. Сердце, кажется, было готово выпрыгнуть у меня из груди, потому что я знала: сейчас должен показаться Он.
Одновременное появление группы джентльменов, как и дам, — оказалось зрелищем довольно внушительным. Все они были облачены в черное, большинство из них имели высокий рост, молодость и красоту. Генри и Фредерик Линны были особенно неотразимы, полковник Дент казался видным мужчиной солдатской выправки. Мистер Эштон, окружной судья, — истинный джентльмен, его темные брови и бакенбарды придавали ему вид père noble de théâtre. Лорд Ингрэм, как и его сестры, был очень высок и красив, однако безразличным, скучающим видом больше напоминал Мэри. Похоже, рост заменил ему все: и живость крови, и остроту ума.
А где же мистер Рочестер?
Он зашел последним. Я не смотрела на арку и все же заметила его появление. Я пыталась сосредоточиться на вязаном ридикюле, лежавшем у меня на коленях, чтобы не замечать ничего, кроме серебряных бусинок и шелковых нитей, но все же отчетливо увидела его фигуру и неминуемо вспомнила тот миг, когда видела ее в последний раз, после того, как он поцеловал меня.
Все то, что произошло с тех пор, — его поездка к друзьям и их нынешнее присутствие в его доме — совершеннейшим образом изменило в моем представлении отношения между нами. Какими же далекими, какими чужими мы были теперь! Настолько чужими, что теперь я и не ждала, что он может подойти и заговорить со мной. Поэтому меня вовсе не удивило, когда, не глядя на меня, он занял место в другом конце комнаты и завязал беседу с несколькими дамами.
Недаром говорят: не по хорошу мил, а по милу хорош. Смуглое лицо моего хозяина, его квадратный лоб, густые брови, глубоко посаженные глаза, твердая линия рта не считались красивыми по признанным меркам, но для меня они были более чем красивы. Для меня они были полны интереса и очарования, которое захватывало меня, отнимало у меня собственные душевные порывы и опутывало их его чувствами. Нет, любить его я не собиралась. Читатель знает, сколько сил я потратила на то, чтобы искоренить из своего сердца ростки любви. Но сейчас, когда я снова его увидела, он заставил меня любить себя, даже не посмотрев в мою сторону.
Когда мистер Рочестер улыбнулся, его суровые черты смягчились, глаза сделались ласковыми и засияли проникновенным и нежным светом. Сейчас он разговаривал с Луизой и Эми Эштон. Странно, но они не потупили глаза, как я ожидала, и щеки их не покрылись румянцем от этого взгляда, однако меня только обрадовала их холодность.
«Для них он совсем не то, что для меня, — думала я. — Он не такой, как они. Надеюсь, он такой, как я. Нет-нет, я уверена, что он такой, как я. Я чувствую родство. Мне понятен язык его лица и движений, и, хотя общественное положение и богатство жестоко разделяют нас в моей голове, в моей крови и в моем сердце есть нечто такое, что связывает меня с ним. Пока я дышу, я должна любить его».
Разносили кофе. С появлением мужчин женщины защебетали, как жаворонки, разговор оживился. Мистер Фредерик Линн занял место рядом с Мэри Ингрэм и теперь показывал ей какую-то большую красивую книгу с гравюрами. Она старательно смотрела, то и дело улыбалась, но иногда ахала и в изумлении прикрывала пальцами рот. Интересно, что на этих гравюрах могло так увлечь ее и заставить покраснеть?