Он пронесся мимо, и я сделала несколько шагов вперед, как вдруг мое внимание привлек какой-то скользящий звук, затем гулкий удар о землю и восклицание: «Вот дьявол! И что теперь?» Я обернулась. Лошадь и человек лежали на земле. Они поскользнулись на ледяной корке, покрывающей дорогу. Я подошла к всаднику, который пытался выбраться из-под своего скакуна. Мужчина так отчаянно дергался, что я решила: вряд ли он сильно пострадал.
— Вы не ушиблись, сэр? — спросила я.
Кажется, он выругался, но я не уверена. В любом случае он что-то бормотал, и ответа на свой вопрос я не разобрала.
— Могу я помочь вам? — снова спросила я.
— Просто отойдите подальше, — ответил он, поднимаясь сначала на колени, потом на ноги.
Что я и сделала, после чего человек начал поднимать лошадь. Процесс сопровождался фырканьем, топотом, бряцаньем сбруи и собачьим лаем (из-за источника последнего я опасливо держалась в сторонке). Но я все равно не ушла бы до тех пор, пока не убедилась бы, что лошадь стоит на ногах. Наконец собака была успокоена окриком: «Сидеть, Лоцман!»
После этого путник наклонился и ощупал ногу и ступню, как будто проверяя, целы ли они. Как видно, что-то там было не в порядке, потому что он прислонился спиной к ограде, в том самом месте, откуда только что встала я, и сел.
— Сэр, если вы ушиблись, я могу сходить за помощью в Тернфилд-Холл или Хей.
— Не нужно. Кости целы. Обычный вывих. — И снова он попытался ощупать ногу, но тут же непроизвольно охнул.
В воздухе еще сохранялись остатки солнечного света, да и луна становилась ярче, поэтому я смогла его хорошо рассмотреть. На нем был плащ для верховой езды с меховым воротником и металлическими застежками.
Я отметила про себя его средний рост и довольно широкую грудь. Темные волосы, строгие черты лица. Глаза и упрямо сведенные густые брови в эту минуту казались полными гнева. Он уже вышел из поры юности, но еще не достиг среднего возраста — ему могло быть около тридцати пяти лет.
Страха я не чувствовала, лишь некоторую застенчивость. Будь он юным красавцем, романтическим героем, я бы не осмелилась задавать ему вопросы и предлагать свои услуги, ведь меня об этом никто не просил. Правда, я не помню, чтобы когда-нибудь в своей жизни видела юных красавцев, и уж точно никогда с таковыми не разговаривала. Если бы этот незнакомец улыбнулся или приветливо ответил на мое обращение, если бы он отказался от моего предложения помочь с благодарностью, я бы пошла своей дорогой без дальнейших расспросов. Но его сведенные брови заставили меня заговорить снова.
— Сэр, я не могу оставить вас здесь одного в столь поздний час, не убедившись, что вы в состоянии снова сесть в седло.
После этих слов он повернулся ко мне. До этого он почти не смотрел в мою сторону, но сейчас его темные глаза встретились с моими, и от этого внимательного взгляда вся моя храбрость в один миг испарилась.
— Вам и самой в такое время пора бы быть дома, — сказал он, — если вы живете поблизости. Откуда вы?
— Поднимаюсь с долины. Мне не страшно ходить поздно, когда светит луна, и я с удовольствием сбегаю за помощью в Хей, если хотите. Я все равно туда шла. Мне нужно отправить письмо.
— Вы живете в долине… Хотите сказать, в том доме с зубчатыми стенами? — Он указал на залитый белесым лунным светом Тернфилд-Холл.
— Да, сэр.
— Чей это дом?
— Мистера Рочестера.
— Вы знакомы с мистером Рочестером?
— Нет. Я его ни разу не видела.
— Так он там не живет?
— Нет.
— А где же он сейчас находится?
— Не знаю, сэр.
— Вы, разумеется, не из слуг. Вы…
Тут он замолчал, окидывая взглядом мой наряд, как всегда простой: черный мериносовый плащ и черная шляпка из бобрового пуха, которые не надела бы не то что знатная дама, но даже ее горничная. Я почувствовала, как моя кожа будто загорается огнем под одеждой, там, где скользит его взгляд.
Похоже, он не мог решить, кто перед ним находится, поэтому я помогла ему:
— Я гувернантка.
— Ах, гувернантка! — повторил он. — Черт побери, а я и забыл! Гувернантка! — И снова, когда мой наряд подвергся осмотру, я почувствовала глубинный, непостижимый позыв плоти.
Он встал. Лицо незнакомца исказилось от боли, когда он попробовал двинуться.
— Я не могу посылать вас за помощью, — сказал он, — но не могли бы вы сами мне немного помочь?
— Конечно, сэр.
— У вас, случайно, нет с собой зонтика, чтобы я мог опереться на него, как на трость?
— Нет.
— Попробуйте взять за уздечку мою лошадь и подвести ее ко мне. Вы же не боитесь?
Сама бы я не решилась прикоснуться к лошади, но, когда меня попросили сделать это, пришлось подчиниться. Я положила свою муфту на ограду, приблизилась к рослому жеребцу и попыталась взяться за уздечку, но животное проявило норов и не захотело подпускать меня к своей голове. Как я ни пыталась, поймать ремни не удавалось, потому что я до смерти боялась его цокающих передних ног. Путник какое-то время наблюдал за мной, потом рассмеялся.
— Я вижу, — воскликнул он, — гора не придет к Магомету, так что единственное, что вы можете сделать, это помочь Магомету подойти к горе. Вас не затруднит?
Я подошла.
— Прошу прощения, — продолжил он, — необходимость вынуждает меня воспользоваться вашей помощью.
Он положил тяжелую руку мне на плечо и, опираясь, поковылял к лошади. Как только уздечка оказалась у него в руке, лошадь присмирела и он запрыгнул в седло с гримасой боли на лице. Когда я перестала чувствовать его вес, меня охватило странное ощущение: я как будто сама сделалась намного легче.
— А теперь, — сказал он, разжав зубы и отпустив прикушенную губу, — подайте мне мой хлыст. Он лежит под кустами.
Я нашла то, что он просил, и вручила ему. Он провел тонким кожаным ремнем хлыста по руке, затянутой в перчатку, и снова посмотрел на меня.
— Благодарю вас. А теперь поспешите с вашим письмом в Хей и возвращайтесь как можно скорее.
От прикосновения шпор его лошадь сначала вздрогнула и попятилась, но потом рванула по дороге. Собака бросилась за ними, и все трое быстро скрылись из виду. Я же глядела им вслед, чувствуя, как сердце бешено колотится у меня в груди.
Подхватив муфту, я сунула в нее руки и продолжила путь. Необычное происшествие случилось и осталось в прошлом, однако оно добавило вкуса моей пресной жизни. Лицо этого незнакомца было подобно новой картине, вывешенной в галерее моей памяти, и она отличалась от остальных висящих там картин. Во-первых, потому, что она была мужского рода, и во-вторых, потому, что была она такой сильной и такой сдержанной. Лицо это все еще стояло у меня перед глазами, когда я вошла в деревню и бросила письмо в почтовый ящик. Видела я его и когда спускалась с холма, спеша домой.
Возвращаться в Тернфилд я не любила, а в этот вечер мне этого особенно не хотелось. Переступить его порог означало вернуться к опостылевшей обыденности. Пройти по безмолвному холлу, подняться по темной лестнице, укрыться в моей пустой маленькой комнате, а потом встретиться с вечно спокойной миссис Фэрфакс и провести долгий зимний вечер с ней, и только с ней — означало погасить возбуждение, рожденное прогулкой.
Я задержалась у ворот и помедлила на лужайке перед домом. При виде парка, залитого лунным серебром, сердце мое наполнилось беспокойным огнем. Воображение унесло меня обратно на дорогу, ведущую в Хей, и я знала, что противиться бесполезно. Темная сторона моей фантазии поместила странного всадника на те картины, которые я созерцала на третьем этаже при свечном свете.
Более того, нагой бог на гобелене (в действительности это было единственное изображение обнаженного мужчины, которое я имела возможность внимательно рассмотреть) приобрел лик встреченного мною человека, отчего я, давно уже видевшая в морской деве себя, оказалась еще глубже втянутой в собственные пока еще бесформенные фантазии, причем — я была уверена в этом — им суждено оставаться бесформенными, поскольку незнакомец ускакал в ночь.
Впрочем, порой достаточно пустяка, чтобы вернуть нас на землю. Бой часов разрушил чары. Прогнав романтические помыслы, я отвернулась от луны и звезд, открыла боковую дверь и вошла внутрь.
В холле царила полутьма, освещен он был только бронзовой лампой под потолком. Теплый свет лежал на нижних ступеньках дубовой лестницы. Это красноватое свечение исходило из большого обеденного зала, через открытые двустворчатые двери которого было видно камин. Пылавший в нем веселый огонь отбрасывал блики на мраморную облицовку и медную каминную решетку и выхватывал из темноты пурпурные портьеры и полированную мебель.
Также он освещал группу людей, собравшихся у камина. Но едва я рассмотрела их, едва расслышала оживленный гомон голосов, среди которых, кажется, звучал и голос Адели, дверь захлопнулась.
Я поспешила в комнату миссис Фэрфакс. Там тоже горел огонь, но свечи зажжены не были. Самой миссис Фэрфакс в комнате не оказалось. Вместо нее я увидела сидящего на ковре и задумчиво созерцающего огонь большого черно-белого пса, очень похожего на встреченного мною на дороге «Гитраша».
Сходство было настолько сильным, что я вошла в комнату и позвала его:
— Лоцман!
Собака поднялась, подошла ко мне и обнюхала. Я погладила мохнатую голову, на что псина махнула своим мощным хвостом. Однако оставаться с таким зверем в комнате было как-то жутковато, к тому же я не знала, как он сюда попал. Я позвонила в колокольчик, намереваясь попросить, чтобы мне принесли свечу, и заодно разузнать о посетителе. Пришла Лия.
— Что это за собака?
— Она с хозяином пришла.
— С кем?
— С хозяином… С мистером Рочестером. Он только что приехал.
— Вот оно что! А миссис Фэрфакс с ним?
— Да. И мисс Адель. Они сейчас в обеденном зале, а Джона послали за врачом, потому что с хозяином случилось несчастье: его лошадь упала, и он вывихнул лодыжку.
От этих слов по моему телу разлился странный огонь, у меня даже закружилась голова.
— Его лошадь упала на дороге в Хей?
— Да, когда он спускался. На льду поскользнулась.
— О… Лия, принесите, пожалуйста, свечу.
Девушка принесла одну из новых свечей, недавно заказанных экономкой. Потом в комнату стремительно вошла сама миссис Фэрфакс. Она повторила рассказ Лии, добавив, что доктор Картер уже прибыл и занимается мистером Рочестером. После этого она так же быстро ушла распорядиться о чае, а я направилась к себе наверх, чтобы переодеться.
В комнате стоял холод, но, раздевшись, я поняла, что дрожу вовсе не от мороза, а от полыхавшего внутри меня огня. Когда я расстегивала корсет, моя рука нащупала затвердевший сосок и гусиная кожа по всему телу проступила еще отчетливее. Мои пальцы так и не смогли победить шнуровку, поэтому я оставила ее и стала смотреть на возбужденную грудь, выбившуюся из корсета. Я сняла нижние юбки, стянула панталоны… На мне остались только чулки.
Глядя в зеркало, я осмотрела силуэт своего тела, подсвеченный луной. В моем кулаке была зажата длинная толстая свеча. Я хотела заменить ею огарок в подсвечнике, но задержалась, чувствуя, как затрепетало мое тело.
Встретившись взглядом со своим отражением, я всхлипнула — мой разум испытывал невыразимые мучения.
Всадник на темной лошади — это сам мистер Рочестер! Мой работодатель. Я попыталась вычеркнуть его из своих фантазий, родившихся по пути из Хея домой, но не смогла. Помыслы, от которых я старалась отделаться, напротив, теперь заполонили мой разум. Не знаю почему, но новость поразила меня и возбудила, как никогда ранее. Я тяжело опустилась на кровать, чувствуя, как гулко колотится сердце в груди.
Я состою на службе у мистера Рочестера. Кем бы он ни был, как бы ни выглядел, в его присутствии я должна вести себя скромно и держаться от него на расстоянии в соответствии со своим положением. Теперь, когда он оказался под одной крышей со мной, мои тайные прогулки по третьему этажу с изучением картин, принадлежащих самому мистеру Рочестеру, стали казаться мне еще более постыдным занятием, и особенно из-за того, что в уме я уже прочно связала своего хозяина с ними. Я приняла решение покончить со всем этим и никогда больше не подниматься на третий этаж.
И все же… Все же я не могла забыть, как на дороге он обводил взглядом мое тело, не могла забыть вспышку возбуждения, от которого начало пульсировать мое лоно. Прежде чем я смогла осознать, что со мной происходит, вероломное воображение подчинило меня себе, и я поняла, что снова отдаюсь желанию тела. Превратившись в морскую деву, я легла на кровать, раздвинула ноги и, смотря на себя в зеркало, предалась ужасной, запретной фантазии.
Свеча все еще была у меня в руке. Я, прикрыв глаза и не в силах себя остановить, прижала ее тупой конец к своему увлажнившемуся лону и почувствовала, как он легко вошел в меня. Но меня охватило такое желание быть наполненной, что я стала вводить свечу глубже. Веки мои отяжелели, дыхание сделалось громким и частым, и вдруг я испытала мощное облегчение, такое неожиданное и такое бурное, что чуть не лишилась чувств.
4
В тот вечер мистер Рочестер, должно быть, по настоянию врача лег спать рано и на следующее утро встал поздно. Наконец спустившись, он сразу занялся делами, поскольку явились его управляющий и несколько арендаторов.
Нам с Аделью пришлось освободить библиотеку. Днем она использовалась как приемная для посетителей. В одной из комнат наверху зажгли огонь, я отнесла туда наши книги и приготовила все для предстоящих занятий.
В то же утро я убедилась, что Тернфилд-Холл стал другим. Неизменная келейная тишина осталась в прошлом, каждый час или два в дверь стучали или звонили. В холле то и дело раздавались шаги, а внизу шумели новые разнообразные голоса. С появлением хозяина река жизни внешнего мира потекла через дом, и мне это нравилось.
Заниматься с Аделью в тот день было нелегко. Ей было трудно сосредоточиться, она то и дело подбегала к двери и смотрела сквозь балюстраду лестницы, не мистер ли Рочестер пересекает холл. Потом она начала придумывать различные поводы, чтобы сходить вниз, как я подозревала, для того, чтобы заглянуть в библиотеку, где ей было не положено находиться.
Потом, когда я немного рассердилась и запретила ей уходить, Адель принялась без умолку болтать о своем «ami, Monsieur Edouard Fairfax de Rochester» , как она его называла, и гадать, какие подарки он ей привез, поскольку, оказывается, вчера вечером он намекнул ей, что, когда прибудет багаж из Милкота, среди прочего там будет одна коробочка, в которой девочка, возможно, найдет что-то интересное.
У меня и самой разыгралось любопытство. Его остужало лишь принятое накануне решение, которого я собиралась твердо придерживаться. Вернув свечу туда, где ей положено было находиться, — в медный подсвечник, я быстро надела ночную рубашку и накинула на зеркало платок. Потом опустилась на колени и принялась горячо молиться о том, чтобы мои черные фантазии перестали преследовать меня. И торжественно пообещала, что больше ни разу не взгляну ни на одну из распутных картинок в темной части Тернфилда и не стану больше искать в этих греховных изображениях удовольствия.
Проспав всю ночь крепким, беспробудным сном, наутро я проснулась посвежевшей. Суета в доме лишь подтвердила, что для меня началась новая пора, где не будет места моей тайной жизни.
Что же касается самого мистера Рочестера, я решила, что буду кроткой и неприметной гувернанткой. Я буду игнорировать его так же, как он игнорирует меня (в том, что интереса у него не вызвала, я не сомневалась). При свете дня я даже почувствовала некоторую обиду из-за того, что он так ловко провел меня на дороге и теперь знает, кто я, хотя у меня не было возможности представиться как следует. Но больше я не попадусь на его удочку!
Я и моя ученица как обычно пообедали в комнате миссис Фэрфакс. Во второй половине дня подул сильный ветер, замело, и мы до вечера оставались в классной комнате. Когда за окном стемнело, я позволила Адели отложить учебники и сбегать вниз, потому что относительная тишина и отсутствие звонков в парадную дверь наталкивали на мысль о том, что мистер Рочестер наконец освободился.