солнцем и в ночь под месяцем, и под частыми звездами, и во всей окружности Родовой.
Тем моим словам ключ и замок. А каки слова я узабыл, узапамятовал, то слово мое
буди в том же кругу вострее вострого ножа, булатного топора, быстрее ключевой воды
именем Рода и детей его Сварога, Даждьбога и Перуна».
Его товарищи предупредительно молчали, понимая важность происходящего. Когда
Ком сошел с камня, молодые паробки степенно, по-взрослому, спустились с обрыва к
затону. Берег здесь тянулся неширокой песчаной косицей, образовывая удобный пляж.
Ком, как старший, достал можжевеловую веточку, давно припасенную им для такого
случая и, чиркнув огнивом, высек на пучок сухой травы искру. Поджег высушенную
ветку и с усердием окурил невод дымом.
Потом первым подошел к самой воде, остальные остались стоять поодаль – а ну как
водяной вздумает жертвой самого Кома взять? Но Ком быстро скинув одежду
безбоязненно вошел в воду, распутывая на ходу бредень. Он не проронил ни слова:
водяной не любит шума да гама. Придя к его владениям, не кричат и не веселятся
понапрасну, да и к тому же каждый сам должен преодолеть свои страхи. Вслед за
Комом, практически след в след, последовал Рагоз – его верный товарищ. А уж за
ними, как будто устыдившись, быстро стаскивая рубахи и порты, последовали
остальные.
Каждый из ребят нес свою жертвенную птицу и, войдя в воду по колено, проговорил
заветные слова деду водяному: «Стану благословясь, пойду, чурам поклоняясь, из ворот
7
в ворота, на священное поле, во том поле стоят три дуба, под теми дубами три кумира:
первый Даждьбог, второй Стрибог, третья Макошь. Макошь, матушка возьми ключи,
отвори тюкачи. По реке плывут три лебедя, три утицы, три гуся; открой мне жертву».
Заручившись заступничеством светлых богов, они были уверены, что водяной и его
жены русалки не причинят им вреда.
Зайдя широким полукругом, парни медленно пошли против течения. Вскоре
подергивание сети показало, что в него попалось немало рыбы. Сердца рыбарей
учащенно забились: принял, принял водяной их подношение и позволил ловить рыбу в
своих угодьях!
Вдруг сильный рывок едва не вырвал из их рук древки невода, в котором вода уже и
так вскипала бурунами. Парубки, изо всех сил стараясь удержать рвущуюся из рук сеть,
тащили ее на берег.
Вот это удача! Вот так отблагодарил их водяной за щедрую жертву. Едва дыша от
напряжения и упираясь ногами в дно, с трудом вытащили сеть на песок. В неводе
билось, блестя чешуей, огромное количество рыбы, но больше всех большая
белорыбица.
Ком со значимым видом отобрал самую мелкую рыбешку, ловко распотрошив,
забросил назад в реку – водяному на угощение. Потом выбрал большую стерлядку и,
поцеловав, с поклоном отпустил в воду – пусть расскажет, что они не ради потехи, но
только ради пропитания охотились они во владениях подводного хозяина.
Самый младший и шустрый Вятко, с позволения Кома, бросился к большаку
рассказать об их удаче.
Вскоре на высоком берегу уже горел костер и над ним висел котел для общей ухи –
первый улов принято есть всем родом.
Ком был горд, он сидел в сторонке и, важничая, поглядывал на возящихся с рыбой
девушек и молодых жен. Шутка ли: ему посчастливилось начать рыбную ловлю всего
рода, и водяной не только принял его жертву, но и весьма щедро ответил ему.
Большак, дородный, богатырского склада мужчина, довольно похмыкивал: хорошее
место выбрали их пращуры для селища. Удобное, высокое, раздольное и на рыбу вот
щедрое. Ежели сладятся с лешим, так и охотники порадуют: не будут зимой голодать его
люди. А с времянками-землянками до зимы как-нибудь уж управятся – и не такое
поднимали. Леса здесь богатые, строевого дерева вокруг много. Сосновый бор,
растущий по холмам, и отсюда видать.
8
Уха была готова. Родичи уселись по издревле заведенному порядку: каждая семья,
включавшая в себя набольших и набольшух, их сыновей с женами и детьми, неженатую
молодежь и детишек, сидела своим полукругом. Ставриха – большуха рода – разлила по
семейным мисам густое жирное варево. Разложила по деревянным плошкам большие
куски белорыбицы и целиком рыбу поменьше. Матери семей приняли их и установили
перед своими мужьями. В роду Славичей было шесть больших семей.
Набольшие разом приподняли миски над расстеленными перед ними скатертями и
все дружно и громко провозгласили: нам на рушнике, а рыбакам на тоне!
Всеобщий заговор почли три раза, потом старшие матери плеснули в огонь
приношение предкам и бросили в огонь по куску рыбы. Отцы-набольшие, опустив в
мису деревянные ложки, начали трапезу. Ели степенно, не торопясь, каждый в свою
очередь, укладывая ложки на скатерть, чтобы предки ели вместе с ними, и лицом вниз
– дабы злые духи не лизали.
Род обосновывался на постоянном месте: соблюдение древних порядков – закон.
***
Стоглазая ночь опустилась на становище. Тонкий молодой месяц выплыл из-за
дальнего холма, от росших на нем сосен похожего на огромного свернувшегося ежа.
Где-то в лесу ухнула сова. Мыши, попискивая, возились в траве.
Воило, высокий кудрявый охотник, неслышно поднялся с брошенной у телеги кошмы
и потянул за собой жену Горицу. Молча провел ее мимо большого шалаша, где спали
малые ребятишки его отца – Жизнобуда; между нарядных березок, мимо молоденькой
елочки, расправившей лапы-оборки колючего сарафана, мимо отвернувшегося при их
появлении воина-стражника.
Они спустились с косогора, и вышли к речному плесу. На его берегу росла старая ива,
устало опустив руки-ветви к самой воде. В ночном шелесте ее листвы и тихом журчании
воды чудился тихий разговор о былом.
Воило провел жену немного дальше. Там, за широкой спиной старой ивы, росла ее
молоденькая дочь. Тонкие ветви дерева ажурным подолом прикрывали ее стройное
девичье тело.
Охотник отвел рукой зеленый занавес, и Горица увидела у ствола брошенную охапку
свежескошенной травы.
Воило нежно провел пальцами по лицу молодой жены, стянул с ее головы повой,
обнажая две туго заплетенные косы.
9
Горица молчала. Ее глаза влажно блестели в неверном свете молодого месяца.
Истосковавшееся по мужней ласке тело отозвалось на прикосновение, полные губы
слегка приоткрылись, обнажая ряд чистых белых зубов.
Тугая невидимая нить, таинственно, но вполне ощутимо протянулась между ними,
связывая воедино и дыхание, и биение сердец, и мысли.
Пальцы Воилы дрогнули, но он смирил нетерпение и, перекинув через плечо косу
Горицы начал медленно ее расплетать. Покончив с одной, принялся за другую. Затем
достал из-за пазухи новый широкий дубовый гребень, стал медленно и осторожно
расчесывать волосы жены.
Древняя магия двоих творилась сейчас между ними, и никто не посмел бы нарушить
это действо.
Горица склонилась к ногам мужа и медленно сняла с него сапоги, обнажая его ступни,
ласково растерла пальцы, подошву, нажимая на особые точки.
…
- Ладо моя, ладушка, – шептал разгоряченный Воило.
- Сокол мой быстрокрылый, – отвечала прерывисто Горица.
…
Они лежали на охапке остро пахнувшей травы. Он ласково перебирал ее пальцы, она
положила голову на его обнаженное плечо.
- Непраздная я, – тихо проговорила на ухо мужу Горица: а то не приведи чур услышат
злые духи.
Воило замер на миг, а потом прижал ее к своему бешено забившемуся сердцу.
- Мальца мне найдешь, ладо моя, – воскликнул вполголоса Воило, – коли первым
будет на этом месте – к праотцам пойдет, в милости и достатке жить будет, коли нет, так
вырастет – лучшим охотником станет!
- А ежели дочка? – усмехнулась Горица.
Ее сердце радостно стучало в груди: вот она магия женщины-матери,
продолжательницы рода, дающей новую жизнь, перед которой и самый сильный
неустрашимый из мужчин склоняет голову.
10
- Выживет – красавицей да лучшей мастерицей-умелицей, как мать, станет, – ответил
Воило, ласково прижимая к себе жену.
Незадолго до рассвета Воило отстегнул от своего пояса бронзовый амулет и, заплетая
волосы жены, вплел древний охранный амулет в ее косы.
Покидая иву, Горица с благодарностью погладила ее шершавый ствол и повесила на
ее по-девичьи тонкую руку-веточку яркую нить, выдернутую из сорочки.
Глава 2
Большак рода не был самовластным правителем. Он не распоряжался жизнью
родичей, а распределял работу, следил за соблюдением древних обычаев и разрешал
конфликты. При этом он сам был первым работником и в любом деле являлся
примером.
Наиболее трудные и важнейшие вопросы решались на общем родовом собрании –
этот совет и был высшей властью рода. На совете и мужчины, и женщины имели равные
права, и весомость каждого голоса определялась лишь личным авторитетом среди
сородичей.
Ставр был избран большаком еще до решения рода переселиться из своих исконных
мест. Трудное время переезда он руководил родичами твердой рукой и с железной
выдержкой. В походе это не раз спасало им жизнь.
И по давней традиции сегодня он после всеобщей молитвы у векового дуба и уже
вкопанными под его ветвями кумирами богов, не стал распределять работу, а отпустив
молодежь, остальных задержал на совет.
Он стоял перед родичами, могучий, рослый, с пробивавшейся сединой в темно-русых
кудрях, перехваченных на лбу ремешком. Родичи знали, по какому поводу был созван
совет: пращуры указали им место, но необходимо было выбрать тех, которые осветят
своей жизнью новое поселение на долгое и счастливое жительство.
Пока не будут принесены жертвы богам, лесу, реке, земле – нельзя считать эти места
родными, назвать их родиной. Только породнившись через кровь, можно стать своим и
лесу, и реке, и земле. Только тогда те будут оберегать и кормить пришлый род своими
плодами, как кровных родичей.
11
Поэтому древний обычай предков требовал не только животной, но и человеческой
жертвы. Новое поселение заложить – дело не шутейное, не каждодневное, тут одой
звериной кровью не обойдешься.
Никто из стоявших перед грозными ликами богов не содрогнулся от этой мысли.
Наоборот, каждая старшАя мать и ее муж-старшой с надеждой в сердце вознесли
мысленную молитву богам о милости их детям: быть посланниками к богам великая
честь. Каждая невинная девушка или паробок с радостью согласится выполнить такой
наказ, заступиться за род, не дать ему изойти голодной и лютой смертушкой. Родовая
жертва от того и считается священной и самой значимой, что идут на нее добровольно.
Тот, кому выпадет жребий навсегда останется в сердцах людей, никогда сородичи не
забудут его имени.
В военных же походах была другая жертва: убиение пленных врагов – услада для
богов. Был и третий вид жертвоприношения: детьми и стариками, но ему, как и
военному, сейчас было не место и не время.
Волхв в суровом молчании стоял промеж кумиров. Он не вмешивался до поры до
времени – его дело древний обычай делом завершить, требу кровавую богам
сотворить.
- Жребий дело решит, цё уж тут думать! – воскликнул Честимир, хмурый коренастый
пахарь.
- Верно говорит Честимир, – отозвался старый вой Борислав. – Жребий! Пусть боги
сами требу по душе выберут.
- Да, да пусть будет по совести, как наши деды в старину делали …
- Ну, что, Славичи, все так думают? – сурово спросил Ставр.
- Все, вящий, – хором отозвались родичи.
- Дык только прошедших-то посвящение ярения и лельника у нас и нету, – встрял в
разговор шустрый рыбак Воротил. – Два года, почитай, в беззаконии жили! Кого же
посылать-то?! Девки, посвященные уже замужние все, паробки тоже не холостякуют.
- А ведь верно, Ставр, говорит Воротил, – зашумели родичи. – Кого же в круг
поставим?
- А тех и поставим, – ответил Ставр, – кто подпоясывание и закосычивание прошел.
Невинные-то легче к предкам дорогу найдут.
12
***
Между тем, пока боги выбирали тех, кому суждено отправиться в мир предков, жизнь
шла своим чередом. Мужики рыли временные землянки, спешно заготавливали сено.
Охотники кормили общину. Женщины обустраивали жилье, защищая его своей особой
магией – временное не постоянное, здесь и домой вряд ли поможет. Вот и творили
женщины обережные ритуалы – старшие катались вокруг землянок нагишом по
полуночным петухам; девки чесали волосы на все четыре стороны; младшие матери
заклинали тараканов, мышей да мух, чтобы перенести на них чары злых духов.
Совершали, одним словом, только им известную магию, издревле передаваемую в
женских ритуалах старшими младшим.
Первой идти заступницей рода выпал жребий Веселке – двенадцатилетней девушке,
дочери пахаря Будилы. Русая, с заметной рыжинкой в длинной косе, Веселка была
душой девичьих забав. Хохотушка и первая певица в общине, она и работницей была не
последней.
В то утро пошла Веселка на реку, да и оступилась, упала на ровном месте, намочила
подол неподпоясанной рубахи. Так и осталась сидеть, с замиранием прижав руки к
сердцу: быть ей женой водяного, вечно молодой и красивой русалкой. Печься о том,
чтобы неводы ее соплеменников всегда были полны рыбы. Чтобы никто из речных
жителей не забирал понапрасну жизни сородичей; чтобы заступное слово молвить за
них перед водным владыкой. Велика честь, да сможет ли она? Справится ли?
Домой пришла сама не своя, потерянная и отрешенная – видимо водяной ждал уже
свою суженную, да отпустил с отцом-матерью попрощаться.
Свадебный пир удался на славу: готовились родичи заранее, знали, что не миновать
его в самое ближайшее время.
Обряжали молодушку по старинным обычаям с припевками, да страданиями. С
прощальными обрядами выводили из дому, да с девичьей песней-плачем по родимым
батюшке с матушкой. Потом пили-ели на высоком берегу, песнями да плясками
провожали избранницу водяного. Пьяна, весела была невестушка, опившись медовухи с
маком. Не помнила, как и привязали к белым ноженькам камень и как кинули с кручи в
озеро. Только круги и пошли по его глади. С тех пор и стала называться круча
Веселкиной.
Второй невестой стала Марушка, дочь охотника Говена. Пошли девушки по грибы-
ягоды, да там, в лесу и сгинула девица красная. Не пришла домой ни на тот день, ни на
следующий. Как ни искали ее, так и не нашли. Но через три дня сама явилася, косы
13
расплетены, рубаха порвана. Слова сказать не может, молчит, плачет да оглядывается.
Словно уж и чужой совсем в родительской-то землянке стала. Тоска ее гложет по
новому дому, по мужу – лешему, хозяину лесному.
Сыграли и ей свадебку, отвели в глухомань лесную с веселыми песнями да
залихватскими плясками и привязали к дереву крепко накрепко.
Теперь пришел черед отдать дань земле-матушке. Зорко следили за дочерьми
матери и отцы. Кто из них пойдет заступницей родичей?
Жребий пал на Дарьюшку, дочь крепкого хозяина, охотника, трудолюбивого и
добытного Далибора.
Довольны были селяне: хороший выбор сделали боги. Уж и красавицей, и умелицей
была Дарьюшка, не осрамит родовой чести, не опозорится.
Обрядили девицу, как полагается, и водили посолонь вокруг селища, по кромке поля
да леса ближнего, вдоль реки да озера. Обойти будущие поля и пастбища, речные и
лесные урочища босыми ножками должна заступница, чтобы не забыть о родной
сторонушке в горних чертогах богини Макоши.