Глава I Приличная девочка
Под ногами еле слышно шуршат мелкие камешки — ими усыпана вся дорожка, ведущая к детской площадке. Доносится издалека счастливый смех гуляющих малышей и взбудораженные голоса их мам. Солнце тоже смеётся — по–своему. Бьётся о колено при каждом шаге пакет со спортивным костюмом и кроссовками. Завтра, конечно, придётся объяснять, почему прогуляла физкультуру — но только завтра, а пока — свобода.
Не хочу домой.
Дома опять уроки, даром что впереди выходные, опять силой впихиваемый суп с разваренным луком, опять «Вика, не подходи к компьютеру, не читай глупые книжки, не смотри телевизор, не болтай по телефону». Да и болтать уже, в общем–то, не с кем. Я никогда не умела заводить друзей. Глупо даже звучит — «заводить». Они что, хомячки или морские свинки? Или существуют где–то такие магазины, куда приходишь и говоришь: «Дайте мне, пожалуйста, друга»? И продавец–консультант с вечной приклеенной улыбочкой ответит: «У нас широкий ассортимент, любой может выбрать друга на любой вкус».
Под ногой хлюпнула мелкая лужица, оставшаяся после вчерашнего ливня. Что–то подсказывает, что даже из такого магазина я бы в итоге ушла ни с чем.
Я раздражённо пнула пакет. Да ну её к зелёным ежам, эту меланхолию! Домой ещё не скоро: почти час свободного времени. Погрустить ещё успею, а вот порадоваться — когда ещё? Тем более уже освободились знакомые с детства качели. Вперёд–назад, вверх–вниз… И меняются местами небо и земля, кружатся в хороводе солнечные пятна и счастливые, улыбающиеся и смеющиеся лица. Как будто летишь по–настоящему — на крыльях или на помеле, не важно, главное — само ощущение полёта, ветер в лицо и улыбка, сама собой возникающая на лице. Ветер выбивает из головы всё — и тоску, и глупые и не очень мысли.
Хорошо! Зашвырнуть бы сейчас рюкзак и пакет с формой куда подальше, чтобы не мешались. Или вот если бы заколдовать их — чтобы, как в книжках про магию, сами летали рядом, а не тянули к земле.
— Девушка, имейте совесть! — слышится сквозь свист ветра возмущённый голос. — Пустите моего мальчика покататься! Вы–то уже взрослая, маленьким уступать надо!
Взрослая. Зачем постоянно об этом напоминать? И ещё это «девушка». Всего–то два года как переехала, а знакомый двор уже бороздят новые мамочки с незнакомыми детьми. А может, вон та серьёзная десятилетка с блестящими от блеска губами раньше была забавной пухленькой крохой, с которой мы увлечённо искали в сугробе домик крота. Или одна из молодых мамочек — та девочка, которая таскала меня, маленькую, на руках. Три простых слога, притягивающие ушедшую было меланхолию.
Взро–сла–я.
Ведь что это значит? Значит, что впереди выпускной одиннадцатый класс, а за ним — и институт, а там недалеко и до повседневной взрослой жизни, работы… Так и представляю — идёшь домой после рабочего дня, а там тебя ждёт новая волна недовольства: «не ходи по клубам, там только проститутки шляются, прочитай ещё разок «Войну и мир», а почему ты ещё не замужем, я хочу дожить до правнуков».
У проституток, если бабушку послушать, вообще жизнь весёлая. Вот бы немного больше свободы — бежать из дома, бежать, куда глаза глядят, а лучше лететь. Наверное, Москва оттуда, сверху, намного красивее; там нет бетонной рамочки из узких дворов, там только небо — и облака.
Хотя готова поклясться, что и в облаках обязательно найдётся кто–нибудь, кто обвяжет за пояс верёвкой и сдёрнет обратно на землю.
Хорошо быть бабочкой–однодневкой. Они умеют летать — и живут слишком мало, чтобы успеть разочароваться в жизни. Они не слушают голос мамы, путающейся в полузабытом русском, сквозь телефонную трубку раз в неделю; они не успевают злиться на себя за то, что всё никак не выучат немецкий; у них нет бабушек, которые нарочито громко обсуждают за стеной с гостями их провал на очередном кастинге.
Бабочка, за которой я наблюдала, опустилась на спинку скамейки. Тотчас рядом возник мальчишка лет четырёх в лихо сдвинутой набок кепке: такой мелкий, а уже на лице написаны криминальные замашки. За малолетним бандитом семенила его мама, похожая на собаку, которую тянули за невидимый поводок. Разве что не пыхтя от усердия, мальчишка принялся кидаться в сидящую бабочку камешками, подобранными тут же, под ногами, под растерянное блеяние родительницы:
— Витенька, Витюша, так делать нехорошо! Ой, Витюша, ну перестань уже, ну не надо, не расстраивай мамочку…
Шальная мысль, залетевшая в голову, мигом улучшила настроение — и я, подбежав к мальчику, шепнула:
— Знаешь, кто я, а, Витька?
Он уставился на меня младенчески бессмысленным взглядом — такой бывает, независимо от возраста, у всех людей, которые не привыкли думать о других. Наверное, ещё до рождения они продают свои души в обмен на что–нибудь — кто–то за талант, а кто–то за вот такую слабую мамашу, из которой при желании легко вить верёвки.
— Я — ведьма! Самая настоящая. У меня бабушка — Баба—Яга, мы с ней из избушки на курьих ножках в город переехали. Надоело в глуши жить–то! Будешь в бабочек кидаться — заколдую! Сам в бабочку превратишься, а я тебя тогда возьму… — для пущей убедительности я смяла в руке хрустнувший пакет, — и раздавлю!
Маленький Витя испуганно попятился, запнувшись о собственные шнурки, приземлился на пятую точку и тотчас в голос заревел — готова чем угодно поклясться, больше от страха, чем от боли. Те, кто унижает слабых, обычно трусливее зайцев.
— Девушка, ну что же вы! — всплеснула руками мамочка. — Как же так можно — с ребёнком–то…
С ребёнком! А я‑то, дурочка, никогда не делала скидок на возраст.
— Знаете, дрянь из человека надо выбивать, пока он маленький. А то потом маленькая дрянь вместе с ним вырастет в большую!
Мамочка не нашла нужных слов, чтобы ответить, хотя они пробегали в её глазах натуральной бегущей строкой. «Нахалка», «хамка», «не смейте делать замечания чужим детям»… А я уже побежала прочь, по знакомой улице, к моему новому дому.
Бабочка улетела. А таким, как Витёк, даже полезно немного испугаться.
Вот и подъезд. Теперь выпрямляем спину, стираем с лица ехидную ухмылку и прячем подальше шальные искры в глазах.
Теперь Виктория Романова снова приличная внучка приличной бабушки.
Глава II Лети
А дома, как обычно, с порога — поджатые губы и строгий голос:
— Виктория, объясни немедленно, с какой стати ты решила, что можно проигнорировать урок физкультуры.
Я молча стащила ботинки и поставила в угол рюкзак. Уже позвонили из школы? Вряд ли, физрук обычно и не замечает чьего–то отсутствия. Как же бабушка противно произносит моё имя. Вик–то–ри-я. По слогам, даже по буквам, вымачивая в желчи каждый звук. Словно стреляет из трубочки дротиками, смазанными ядом.
— Вы правы, Светлана Николаевна, — чирикает до боли знакомый весёлый голосок. — Конечно, физкультура — не самый интересный предмет, но ведь нельзя ходить только на те занятия, которые нравятся!
Руки сами собой сжимаются в кулаки. Спокойствие, как говорил Карлсон, главное — спокойствие. Бабушка, хоть и относит пресловутого Карлсона к тем самым «глупым книжкам», сама того не зная, постоянно говорит точно так же, разве что другими словами: настоящая леди должна в любой ситуации «держать лицо». Но само собой вырывается резкое:
— Ты что здесь забыла?!
Катюша, будь она неладна, моя одноклассница. И, на беду, живёт с нами в одном подъезде. Готова поспорить — она специально явилась сюда, чтобы сообщить бабе Свете о моей «вопиющей безответственности». Ябеда проклятая. Жаль, учёные не знают пока, как выглядит человеческая совесть. Я бы сдала Катеньку на опыты, чтобы самолично вскрыть, препарировать и доказать: у данного человеческого экземпляра совесть отсутствует как таковая.
— Виктория, будь вежливее с подругой! — рука в кольцах бесцеремонно сгребает за плечи и заставляет чмокнуть мило улыбающуюся дрянь в щеку. Ну и несёт от неё — нет, не грязью или потом, а мерзкими, удушливо–сладкими духами. Бабуля такие любит. А ещё Катенька и бабушка читают одни и те же книги — всё больше про сопливо–розовую любовь. И одеваются одинаково — никаких брюк, только юбки и платья. Иногда мне кажется, что аисты тоже промахиваются. С кем не бывает! Это ей, Катьке, надо было родиться Романовой, не мне.
— Ой, не ругайтесь, я уже ухожу! — зубы ноют от этой сладенькой улыбочки. Вышибить бы ей парочку зубов, а лучше — проклясть, чтоб сами выпали. А то ещё об её змеиные клыки порежешься. — Я просто забежала на минуточку, книжечку вернуть. Знаете, Светлана Николаевна, мне вторая часть «Поющих в терновнике» совсем–совсем не понравилась!
Убила бы эту тварь. Жаль, карманных денег мало. Почитать бы уголовный кодекс, парочку пособий по криминалистике — глядишь, и получилось бы сделать так, чтобы нашу дорогую Катеньку никто, никогда и нигде не нашёл. Люди имеют свойство пропадать без вести. Растворился же где–то в неизвестности мой папаша. Свалил за хлебом — и ищи ветра в поле. Я так думаю, что просто сбежал от «семейного уюта».
Катенька выскальзывает за дверь, а я снова стою под тяжёлым, укоризненным взглядом бабушки. Сейчас снова будет знакомое ощущение, когда тебя месят и мнут, как глину. Отрывают руки, ноги и голову, меняют между собой местами, чтобы слепить заново — слепить из глупого куска жёсткой глины приличную улыбчивую девочку. Отщипнуть немного тут и там, сломать вот здесь — и, может, выйдет толк. Больно? А ты молчи, терпи. Заплачешь — решат, что вылепили плохо, и начнут заново, и так до бесконечности.
Когда же процесс лепки закончится, бабушка брезгливо подожмёт губы, стряхнёт с них ошмётки глины и спросит:
— Как дела в школе?
Ответ «нормально» не устроит. Нужен список дневных достижений — как в какой–нибудь компьютерной игре: столько–то врагов убито, столько–то ранено. Вот только бабушке не интересны школьные драки или даже оценки.
— Пять за сочинение.
— А что у остальных?
И вот так всегда. Если весь класс получил пятёрки, то твоя хорошая отметка обесценивается разом. К чему нужны знания? Главное — обойти всех, стать не равной, а лучшей, чтобы было чем похвастаться в кругу таких же ухоженных пожилых дам. Как новой сумочкой среди гламурных модниц или элитной сукой на выставке.
Снова череда уроков — почти до вечера. Лишь изредка бабушка отходит — покормить толстую, презрительно мяукающую Руську. Вот уж кого она перелепила на свой лад: Руська никогда не попросится к вам на руки, никогда даже не подойдёт просто так. Вот только кошку, пусть даже персидскую, не отправишь на олимпиаду по математике и не заставишь танцевать и петь. Да и дежурные разговоры о погоде Руська, к несчастью для меня, вести не в состоянии.
В конце концов, бабушка уходит готовить ужин. Хоть какой–то шанс на время остаться без присмотра. Тем временем что–то шевелится на подоконнике. Прыгает, словно вовсе не боясь человека, маленький воробушек: наверное, залетел через форточку.
Говорят, если в дом залетела птица — скоро кто–то умрёт. Интересно, кто умрёт в нашем доме?
Может, я?
— Что там за шум?! — возмущается с кухни бабушка.
Я не отвечаю — лишь распахиваю окно. Птичка понимает, что преграды больше нет — и летит, летит настолько далеко, насколько может на своих маленьких крылышках.
— Лети. Лети быстрее!
Как же хорошо. Хорошо, наверное, быть воробьём: тоже не особо много забот. Интересно, у воробьёв есть школы, где их заставляют запихивать в голову все знания подряд, нужные и ненужные? У них свой мир, мир, где царят совсем другие законы — простые и не такие глупые, как в мире людей.
— Это так–то ты учишь историю?! — бабушка с полотенцем, перекинутым через руку, стоит в дверях. — А ну–ка хватит прохлаждаться!
Даже почти не больно, когда рука в кольцах — бабуля никогда их не снимает, даже когда готовит или моет посуду — тянет обратно к дивану, и почти швыряет в лицо давно зазубренный от корки до корки учебник. За окном весело чирикает воробушек.
— Да лети же ты, глупый.
Вторую часть фразы никто не услышит — только я сама.
— Лети. И, пожалуйста, забери меня с собой…
Глава III Сестра
При всех недостатках, есть у моей бабушки одно несомненное достоинство: совершенно пещерная компьютерная безграмотность. Кто–то посмеялся бы — мол, какое ж это достоинство? Сейчас даже в поликлинику без хотя бы минимальных познаний не сходишь, и волей–неволей даже древним старухам приходится приобщаться к техническому прогрессу. Но бабушка, как свойственно пожилым людям, предпочитает игнорировать всё новое. Болтать по Скайпу бесплатно? Зачем, есть же телефон! Заказать в интернет–магазине? Зачем, можно же пешком сходить и всё купить! И вовсе не тяжело, не выдумывай, Викуся, тащи себе и не возникай. Возникать имеет право только правильная девочка, которая в шестнадцать лет танцует партию Одетты—Одиллии, поёт лучше Марии Каллас или играет главные роли в топовых сериалах, периодически складывая на полочку многочисленные «Оскары». Другим права голоса не положено. Но я отвлеклась.
Ввиду своей совершенно замечательной безграмотности, бабушка уверена: в интернете можно только читать учебники, а всё остальное за деньги. В течение дня приходится поддерживать её уверенность — а как иначе?.. Но вечером, когда бабушка, посмотрев программу «Время», выпьет снотворное и завалится спать, наступает пора новой жизни.
Посмеиваясь, выпихиваешь из комнаты возмущённую Руську и захлопываешь дверь прямо перед её жирной, недовольной мордой — так и тянет хоть разок, хотя бы раз прищемить что–нибудь этой бабе Свете животного мира! Прислушаешься ещё раз — заснула? И, убедившись, наконец–то включаешь довольно урчащий компьютер. Кажется, он единственный в этом доме приветствует меня, не демонстрируя своё превосходство.
Вот — знакомый экран, знакомый сайт, где никто не знает Викторию Романову. Интернет — удобная штука. Пойдя гулять, можно случайно столкнуться с кем–то из знакомых — и скоро, ой как скоро все узнают, где ты была и что делала, как ни проси помолчать. В интернете же можно написать о себе что угодно — и, если исправно придерживаться своей легенды, никто не потребует доказательств.
Имя — Рогнеда. Возраст — столько не живут. Род деятельности — чёрная ведьма. Интересы — гадание, мистика, потустороннее.
Как бы перекосилось лицо у бабули, увидь она случайно чёрную с фиолетовым главную страницу, занавешенную паутиной и разрисованную черепами! А если бы она узнала, что её воспитанная Викуся лихо рассуждает о сатанинских ритуалах, знает по именам всех языческих богов и мечтает научиться гадать на картах Таро? Да её бы удар хватил, не иначе!
Рогнеда — моя лучшая, старательно взлелеянная маска. А может, она даже более настоящая, чем я по эту сторону экрана. Не только буковки в профиле: ещё и мой персонаж в форумной ролевой, суровая скандинавская ведьма. Сначала я хотела назвать её Хельгой. Почему не стала?.. Так теперь зовут мою маму. Она всегда любила всё иностранное, особенно немецкое; покупала немецкую одежду, при первой же возможности — немецкую машину, а после, во время одной из командировок, нашла себе немецкого мужа. Так Ольга Романова превратилась в фрау Хельгу Леманн и окончательно забыла дорогу в Россию.
Мигает в углу экрана маленькая, щёлкающая челюстями черепушка: новое сообщение. Хорошо хоть звук выключен: обычно оно ещё сопровождается равномерными щелчками и лёгким звоном, стоит только случайно навести мышку. А стоит ли волноваться? Бабуля всё равно не проснётся, даже если сейчас, как в одном детективном фильме, облить её бензином и поджечь.
«Svetozar: Здравствуйте. Я новичок, и никого тут не знаю. Вы не против пообщаться?»
Светозар. Наверное, тоже выдуманное — слабо верится, что где–то водится парень, которого родители обозвали столь диким образом. И вежливый–то какой, на «вы»! А может, это вообще девчонка — есть у нас тут и такие, играющие в ролевых за парней.
«Rogneda: Привет! Почему б и не пообщаться. И давай на «ты»?»
Печатается быстро, и даже интересно — кто же этот новенький, каким ветром его сюда занесло? Всего одно сообщение — а уже чувствуется: не свой. Чудится за его словами растерянность, сродни той, с которой смотрит по сторонам моя бабушка, если её вдруг случайно занесёт вместо дорогого ресторана в дешёвую забегаловку. А может, у меня просто богатое воображение: это же Интернет, лица не видно. И хорошо, что не видно.