«Svetozar: А ты тут давно?»
Нет, точно не свой: пишет культурно, без ошибок, все пробелы на месте… Порой, общаясь, забываешь о нудных правилах русского языка и привыкаешь не замечать опечаток и прочего неизбежного мусора; новичок пока счастливо избежал подобной участи.
«Rogneda: Да почти всю свою нынешнюю жизнь. В прошлой раз я жила в викторианской Англии, а там, сам понимаешь, с компами напряжёнка».
Кто–то предпочитает общаться серьёзно, писать о себе правду — вот только зачем? Серьёзности и приличий выше крыши хватает днём, а сейчас можно и, как говорится, постебаться. Снова прыгающая черепушка:
«Svetozar: В Англии, говоришь? И как там, нравилось?»
Вот и не поймёшь — то ли сарказм, то ли в ответ прикалывается, то ли всерьёз поверил: после одной бабки, свято уверенной, что лечиться нужно только керосином, я уже ничему не удивляюсь. Научить, что ли, человека ставить смайлики?
«Rogneda: А то! Вот только с платьями замучаешься. Я так и умерла: об юбку споткнулась, с лестницы кувыркнулась — и адью! В Москве сейчас хотя бы не будут коситься, если на улицу выйдешь в брюках».
Интересно, какая там всё–таки реакция собеседника? Посмеялся? Или заинтересовался всерьёз? А может, считает её идиоткой? Единственный минус интернета. С другой стороны, разве в жизни всегда можно по лицу понять, что человек думает? Есть же такие ехидны, которые в лицо лыбятся, а за глаза — хихикают.
«Svetozar: Так ты что, и в самом деле ведьма?»
Чрезмерно серьёзный тон забавлял: поверил! Нет, точно поверил! Я тихо хихикнула и тут же прикрыла рот рукой: показалось, или кто–то ходит у двери? А, нет, это просто Руська скребётся: не любит этот кусок кошатины, когда перед её царственным носом закрывают двери. Что ж, будем надеяться, Её Высочество потерпит до утра. Не хватало только, чтобы она приземлилась мне на лицо своим жирным боком с лезущей клочками шерстью. Иногда у меня такое чувство, что она хочет меня придушить, ей–богу!
«Rogneda: Самая настоящая. Или, думаешь, только в сказочках ведьмы бывают? В древности были, а потом — раз — и повымирали, как мамонты?»
Ответ пришёл едва ли не быстрее, чем я отправила сообщение:
«Svetozar: Нет, не думаю. Прости моё любопытство, сестра».
Сестра?! Пальцы сами собой забегали по клавишам, набивая просящийся сам собой вопрос — почему незнакомый человек назвал меня так? Но тут же взгляд упёрся в плотно закрытый гробик напротив его ника. Оффлайн.
Мигнув, погас экран компьютера. Отчего–то завыла, скребясь в дверь, Руська. Я бросилась к окну — и не увидела ничего, кроме черноты. Значит, не только у нас отключили электричество. И чего Руська–то развопилась? Странное для кошки качество — боязнь темноты, да и раньше она им не отличалась…
В дверном проёме показалась тень. Бабушка? Я всматривалась в смутные очертания человеческой фигуры — конечно, а кто ещё? Секундочку…
Сердце панически заколотилось, норовя вылететь через горло. Да какая бабушка! Она меня лишь немного выше, а этот — вон, под потолок… На всякий случай я схватила подушку, хоть и понимала, что толку от неё мало. Грабитель?! Да как он так ходит — неслышно, даже кошка громче топает…
Снова загорелся свет. За окном постепенно начали загораться огоньки. Зашумел компьютер. Подача электроэнергии возобновилась так же неожиданно, как оборвалась.
А в дверном проёме — никого: как прежде, закрытая дверь, и скребущаяся, отчаянно мяукающая Руська. Ни грабителя, ни даже, на худой конец, бабушки.
«Чертовщина какая–то», — подумала я.
Но вслух ничего не сказала.
Глава IV Не смешно
Первый урок начался вполне традиционно: учительница информатики, как всегда, опаздывала, и никто не мешал условно взрослой толпе жизнерадостно маяться дурью. Десятый класс, называется! Просвистела мимо скомканная бумажка — и тут же последовал ответный залп в виде мелкой монетки. В цель монетка, разумеется, не попала, угодив мне за шиворот. Я молча швырнула её обратно.
— Блин, княгиня фигова, ты об угол стукнулась?! — взвыл Костян, хватаясь за лоб. — Ещё б в глаз запулила!
«Княгиня», как же. Прозвище прочно прилипло ко мне с тех времён, как бабушка, однажды заявившись на родительское собрание, вздёрнула подбородок и важно протянула:
— Как вы можете так непочтительно говорить о моей семье? Я — Романова, понимаете?!
Она всем это говорит — пусть даже дураку понятно, что чепуха на постном масле. Какие там князья! Прадед всю жизнь работал простым машинистом, а прабабка — школьной учительницей. Впрочем, княгиней нынче быть модно, а прерывать бабу Свету всё равно бесполезно.
— Больная совсем! — продолжал надрываться Костян. «Сам виноват!» не успело сорваться с языка: дверь открылась, и стадо беснующихся бабуинов мигом превратилось в примерных мальчиков и девочек. Однако вместо вполне безобидной Инны Фёдоровны в кабинет величаво вплыла мадам Гитлер, по совместительству — наша классная. Сколько ей лет, никто точно не знает, мнения расходятся. Одни говорят, что она ветеран Великой Отечественной, другие — что ветеран Куликовской. Но не моложе, это точно. А уж голос у неё — чистый фюррер во плоти. Как гаркнет, так за окном воробьи с веток сыплются.
— Ой, а Инна Фёдоровна что, заболела? Как жалко–то! — Катенька состроила самую печальную из своих подлизывающихся мордашек. Мадам Гитлер осклабилась в жуткой гримасе, лишь отдалённо напоминающей улыбку:
— Не волнуйся, Катюша, с Инной Фёдоровной всё хорошо. Она просто слегка задерживается. Что ж, раз уж её пока всё равно нет, проведём время с пользой. Объявление!
Переход от прокуренного сюсюканья к привычному рявкающему тону оказался настолько резким, что я подскочила и едва не упала со стула. Тот самый редкий момент, когда над моей неловкостью никто не заржал: голос у мадам Гитлер не только воробьёв сшибает.
— В этом году нашему классу поручена организация крайне ответственного мероприятия! — каждое «р» тянулось с таким упоением, словно в родне нашей дорогой классной затесалась парочка львов. — Новогодний вечер с соответствующим случаю спектаклем!
О, нет! Опять эта «общественно полезная деятельность», и не отмажешься ведь! В школу ходят учиться, это да, но попробуй объясни стукнутым на голову активисткам самой любимой народом партии. Тем временем Костян поднял руку.
— Да?! — раздражённо посмотрела на него мадам Гитлер: терпеть не может, когда прерывают её вдохновенные монологи.
— Простите, Мария Валентиновна, а зачем готовиться к новогоднему вечеру в сентябре?
Ой, зря он это ляпнул, ой зря! Сейчас полетят во все стороны отрубленные головы. Я на всякий случай пригнулась. Интересно, если опрокинуть стол и спрятаться под ним, я доживу до завтра? Костяна–то уж точно уже не спасти, хоть и не сказать, чтоб было его жалко. Классная тем временем покраснела, посинела, позеленела, выпучила глаза… Всё, сейчас рванёт! Ложись!
— Вот! — обвиняющий перст ткнулся в грудь будущей жертвы. — Вопиющая недальновидность! Кажется, Константин, вы не осознаёте важности правильного подхода! Написать сценарий, распределить роли, отрепетировать так, чтоб от зубов — слышите, чтоб от зубов отскакивало! Подчёркиваю: нам нужен хороший спектакль, а не сляпанная кое–как самодеятельность! Всё серьёзно!
Ага, серьёзней некуда. Одни ученики будут корячиться на сцене в костюмах, изображая, что играют роли, а другие — корячиться в зале, усиленно делая вид, что им весело.
— Д-да я понимаю… — принялся мямлить Костян, а я окончательно утратила интерес к разговору. Чем хороши школьные компы — на всех есть выход в интернет. Медленно грузит, правда, но кому легко? Убедившись, что мадам Гитлер полностью поглощена очередной проповедью, я открыла знакомый сайт. В углу прыгала черепушка. Интересно, это рассылка? Или вчерашний собеседник выползал в онлайн и написал ещё что–то?..
Курсор едва полз по экрану, двигался неровно, рывками. Есть у школьной рухляди только одна серьёзная проблема: не ко всем компам прилагается нормальная лазерная мышка. Хоть свою покупай и с собой приноси, ей–богу! Когда рука в очередной раз соскользнула, я тихо выругалась и покосилась на мадам Гитлер — не заметила? Но она всё ещё бушевала, уже забыв, с чего начинался разговор, и перейдя на глобальные темы вроде долга перед государством, партией и президентом. Интересно, все исторички такие, или только те, которые в нагрузку ещё и давят мозг обществознанием?..
Краем глаза я уловила что–то чёрное и довольно крупное, стремительно надвигающееся. Повернула голову — и тотчас «что–то» врезалось в оконное стекло, прямо напротив моего лица. Кажется, я завизжала, отшатнулась, вскочила со стула, запнулась о его ножку…
А потом стало тихо. Я озадаченно моргнула, уставившись в потолок. Может, я оглохла?! Да чтобы мадам Гитлер заткнулась, по меньшей мере должен рухнуть весь мир!
Грянул взрыв хохота. Смеялись все, а я мечтала об отбойном молотке. Пробить пол, смыться на первый этаж, а там и фундамент, и зарыться в землю, глубоко–глубоко, где меня точно раскопают разве что археологи. Или тюкать по ржущим рожам, пока не треснут, как скорлупа грецких орехов. Бац. Бац!
— Ну ты, княгиня, блин, даёшь! — фыркая и давясь, выкрикнул Костян. — Так шугануться от вороны!
Мадам Гитлер посмотрела на экран компьютера, поджала губы и неодобрительно покачала головой:
— Я всегда говорила: увлечение мистической чушью не способствует наличию устойчивой нервной системы.
А дикий ржач со всех сторон, как будто меня запихнули в конюшню, наверное, способствует, да?! Почему ты не заставишь их заткнуться?! Или ты тоже ржала бы, если бы не почётное звание преподавателя?! Молотком тебе по башке. Бац. И помоев сверху. Представив суровую, ярко накрашенную мадам Гитлер со свисающим с уха рыбьим скелетом и кучкой плесневелой вонючей капусты, запутавшейся во взбитых накрученных волосах, я улыбнулась. А ей идёт!
Им всем на меня плевать. И почему каждый раз такое чувство, словно я узнаю это заново?..
А сообщение — чёрт с ним. Дома посмотрю.
Глава V Скоро
В нашем доме настроение бабушки легко определяется по качеству приготовленного обеда. Если содержимое тарелки отдалённо съедобно — где–то сдохла парочка медведей, произошло солнечное затмение, Луна оказалась на одной линии с Меркурием, ввиду чего баба Света лишь милостиво кивнёт на дежурный рассказ о том, как прошёл день. Если же оно плохо отковыривается, чёрного цвета и пахнет гарью, то понадобятся какие–нибудь очень хорошие новости, чтобы спасти свою бренную тушку от неминуемой расправы. Я отправила в рот очередную вилку малосъедобной бурды, некогда, очевидно, бывшей фасолью с луком: сегодня милостей от природы ждать явно не стоит.
Бабушка молчала, а воздух постепенно наэлектризовывался и звенел от нарастающего напряжения. Так, одежда вроде бы чистая, в вилках не запуталась, домой вернулась минута в минуту… А может, и не во мне дело? Маловероятно, конечно. Ведь это же очевидно — во всех бедах мира виновата одна только я.
— Нет, ну какая наглость! — неожиданный хлопок ладонью по столу, такой, что подпрыгнули тарелки, а у меня вывернулась из руки ставшая отчего–то скользкой вилка. Подпрыгнула, отлетела чуть в сторону — дзынь, дзынь — оставляя за собой жирный след. Бабушка фыркнула и встала из–за стола. За ней всегда в такие минуты наблюдаешь, как за диким зверем — например, за львом, который может наброситься и разорвать на мелкие–мелкие кусочки. Только вот московская кухня — это вам не саванна, в траве не спрячешься.
Московская львица не спешила набрасываться — нарезала круги вокруг будущей жертвы, делая вид, что просто переставляет сковородку с плиты в холодильник, а грязную тарелку — со стола на край раковины. Наконец, она остановилась, хлестнула разбегающийся в разные стороны воздух полотенцем и воскликнула:
— Какие, однако, встречаются неприятные люди! Вот уж от кого, от кого, а от Фаины не ожидала такой подлости!
Напряжение спало, а руки, сжатые в кулаки, разжались. Во имя Люцифера и зелёных ежей, всё–таки не я накосячила, а всего лишь наша квартирантка. Я наклонилась за вилкой, стукнулась второпях затылком о столешницу, а баба Света даже не заметила: от немедленной лекции на тему меня спас звонок в дверь. Уперев руки в боки, она направилась в прихожую, и я мысленно пожалела неизвестного человека: ему придётся туго. Тем временем бабушка вернулась; следом за ней в кухню вкатилась круглая и пухлощёкая старушка в очках на золотой цепочке. От обычного румянца Фаины Григорьевны не осталось и следа, как и от тихого, совершенно не учительского голоса. Теперь хоть понятно, как она приструнивает расшалившихся учеников. Оказывается, тихая учительница музыки всё–таки умеет повышать голос! Вот так открытие.
— Фаина, может, не стоит торопиться? — баба Света уже выдавила из себя насквозь фальшивую улыбку. В её стиле — сначала ругать человека, а при встрече превращаться в медовый пряник. Круглая старушка покачала головой:
— Нет, нет, и не просите! Всё уже решено. Я сегодня же съезжаю, сегодня же, слышите?
Вилка снова полетела на пол. С чего вдруг?! Фаина Григорьевна появилась полтора месяца назад, когда сняла принадлежащую нам квартиру по соседству, доставшуюся бабе Свете от её ныне покойной подруги. Я даже запомнила, почему она, коренная москвичка, вынуждена снимать жильё: всё дело в её сыне, который, не посоветовавшись с дорогой мамой, начал ремонт. И теперь она вдруг возвращается в родные пенаты? Словно подслушав мои мысли, бабушка всплеснула руками:
— А ремонт? Неужели уже закончился?
Круглая старушка отмахнулась:
— Да ладно — ремонт! Лучше уж, я вам скажу, краской дышать, чем жить в квартире с привидениями!
Я прикрыла рот рукой. Ну и ну! Вот уж точно — от тихой учительницы музыки такого не ожидаешь. Привидения! А может, она видела вчера того же ночного гостя, что и я? Значит, он мне не привиделся? Впрочем, вероятнее всего, что у Фаины Григорьевны проблемы со зрением. Или с нервами. Или и с тем, и с другим. В её возрасте простительно.
Бабушка фыркнула. Она не верит во всю эту, по её же выражению, «потустороннюю чепуху». Кажется, даже если ведьмы всего мира вдруг решат устроить шабаш не на Лысой Горе, а у нас в гостиной, она будет утверждать, что всё это — глупые выдумки.
— Привидения? Что за чушь!
— Чушь?! Да вам, я смотрю, всё чушь! — рука Фаины Григорьевны просвистела в опасной близости от стоящей на краю раковины тарелки. — Я пришла исключительно за своими деньгами. Я вносила оплату за три месяца. Так и быть, я прошу всего лишь вернуть деньги за последний месяц.
— Мы договаривались на три месяца, и ни днём меньше, — бабушка вздёрнула подбородок и заговорила подчёркнуто холодно — «включила княгиню», что называется. — Меня ваши обстоятельства не касаются. Помнится, вас изначально тоже устраивали условия.
— Вы мне соврали! — я подскочила. Да она не только говорить нормально, она и кричать умеет! Сегодня прямо день открытий. Круглая старушка нахмурилась:
— Вы не предупредили меня, что придётся делить квартиру с привидением! Привидением, надо сказать, крайне невоспитанным! Он явился в мою комнату, словно к себе домой, и сказал… сказал… Не могу повторить точно! Он мне угрожал!
— «Он»? Смею заверить, в квартире никогда не проживали мужчины, — отрезала баба Света. — Хозяйка, царствие ей небесное, была добрейшей женщиной, но, увы, одинокой.
— Но он был! — возопила Фаина, сделала шаг назад, взмахнула руками — и по полу разлетелись осколки всё–таки сбитой тарелки. Повисла тишина, настолько осязаемая, что так и хотелось отщипнуть от неё кусочек.
— Виктория, — бабушка царственным жестом указала на стоящий в углу веник. — Убери здесь и помой за собой посуду. Фаина, пройдёмте со мной в гостиную.
Ну вот. Как убираться — так сразу я. Напомнить, что ли, бабуле, что традиционно в знатных семьях за хозяйством следили слуги? Не, не прокатит, точно не прокатит…
Но, сколько ни страдай, осколки сами собой не соберутся. Я встала из–за стола, украдкой выкинула в помойное ведро остатки обгоревшей фасоли и потянулась к венику. Да так и замерла с протянутой рукой, заметив то, что не увидели бабушка и Фаина Григорьевна.
Остатки разбитой тарелки не просто валялись на полу кухни. Словно кто–то долго и тщательно раскладывал их, заставляя образовать одно короткое слово.
«Скоро».