— Поверь, вульгарное я не хочу. Просто потому, что я предпочитаю бриллианты всем другим камням…
— Ты получишь бриллиантовую плиту, моя лапочка. Большую, плоскогранную, такую невероятную, что никто не сможет заподозрить в ней подделку.
— Ты хочешь истратить все деньги на кольцо? — поинтересовался Джайлс.
— Пожалуй, да, — ответил Кеннет. — Поскольку я наследник, счета могут подождать. А когда заполучу состояние Верекера, Виолетта, ты еще получишь нить жемчуга и резные нефритовые серьги. Что скажешь?
— Жемчугу буду рада, а нефриту не особенно. Его слишком многие носят.
— Господи, помоги бедной девочке! — простонал Кеннет.
Джайлс завернул колпачок своей авторучки.
— Не ссорьтесь до моего ухода, — попросил он. — Тони, ты не забыла, что завтра дознание?
— Честно говоря, забыла, но теперь вспомнила. Ты сказал, что подвезешь меня на своей машине. Не будешь против, если я возьму с собой одну из собак?
— Буду. Заеду за тобой около десяти часов. Проводи меня, пожалуйста. До свидания, мисс Уильямс. Пока, Кеннет.
Антония вышла вместе с ним в коридор.
— Джайлс, я сделала потрясающее открытие, — торжественно произнесла она.
— Господи, Тони, какое же? — весело спросил он.
— Рудольф и Виолетта — родственные души. Не знаю, почему я не поняла этого раньше. У них одинаковый склад ума. Как по-твоему, следует сказать им об этом?
— По-моему, не стоит, — твердо сказал он. — Пусть сами до этого додумаются. Ты всерьез собираешься замуж за Мезурье?
— Ну, я думала, что да, — ответила она, наморщив лоб. — Знаешь, он может быть очень симпатичным, хотя, должна признать, в тяжелых обстоятельствах он ведет себя не блестяще.
— Тони, несносная девчонка, ты хотя бы влюблена в него?
— Толком не знаю, — печально ответила Антония. — Сказать по правде, Джайлс, я не знаю, что значит быть влюбленной. Одно время думала, что да, но, кажется, в последнее время слегка отдалилась от Рудольфа. Это очень сложно.
— На твоем месте я бы дал ему отставку, — посоветовал он.
— Нет, не дал бы. Потому что он в беде, — сказала Антония.
— Тогда чем быстрее он выпутается из беды, тем лучше.
— Да, — согласилась она. — Но вопрос в том, выпутается ли. Алиби с машиной это хорошо, но чем больше думаешь об этом, тем больше подозреваешь, что тут есть какая-то загвоздка, только не можешь ее обнаружить. Знаешь, это отвратительное убийство начинает превращаться в наказание, а не в благо. Джайлс, кто его совершил? Есть у тебя какие-то догадки?
— Нет никаких. У меня такое ощущение, что мы еще ничуть не приблизились к истине. Я не удивлюсь, если возникнет что-то совершенно неожиданное.
— Почему? — с любопытством спросила она.
— Не знаю, — ответил Джайлс. — Просто мурашки в ступнях.
Глава одиннадцатая
Дознание, проведенное в Хенборо на другое утро, не выявило никаких новых улик. Антония притворилась откровенно разочарованной, однако с интересом выслушала сообщение, что руки убитого указывают на то, что он занимался ремонтом машины. Когда далее прозвучало, что запасное колесо машины Арнольда Верекера оказалось спущено, так как в нем был большой прокол, она подалась к кузену и прошептала:
— Это разрушает версию Кеннета.
Свои показания Антония дала бодро, что в сочетании с отсутствием подобающего траура несколько потрясло членов жюри. К облегчению Джайлса Каррингтона, она не была резкой. На вопросы коронера отвечала с дружелюбием, которое, как она объяснила Джайлсу, было вызвано внешним сходством того с хирургом-ветеринаром, который помогал Джуно щениться.
Было очевидно, что ни коронер, ни присяжные не знали, как воспринимать Антонию, но ее неожиданное отношение к суперинтенданту Ханнасайду, которого она приветствовала, когда он встал, чтобы задать вопрос, как к старому и доброму знакомому, произвело хорошее впечатление.
Рудольфа Мезурье не вызывали, имя его не упоминалось, и разбирательство окончилось, как и предвиделось, обвинительным вердиктом в убийстве против неизвестного лица или лиц.
Выходя из зала суда, Джайлс Каррингтон приблизился к Ханнасайду и задумчиво пробормотал:
— Суперинтендант, это мастерски совершенное преступление.
В глазах Ханнасайда засветилась веселая искорка.
— Отвратительное дело, правда? Где ваша обезоруживающая клиентка?
— Отправилась в полицейский участок, — ответил Джайлс, — чтобы передать сержанту — забыл его фамилию, но он разводит эрдельтерьеров, — безотказный рецепт лечения экземы. Мезурье слегка сбил нас со следа, так ведь?
— О, значит, вы заметили эту загвоздку? — ответил суперинтендант. — Я ожидал этого. Кстати, я установил, что он не находился в своей квартире между двенадцатью и двумя часами той ночи, но на первый взгляд это почти ничего не дает. Однако сержант Хемингуэй, — он указал на ясноглазого подчиненного, — полагает, что из этого можно сделать вывод. Посмотрим.
— Несколько выводов, — сказал Джайлс, кивнув сержанту. — Вчера вечером мы обсуждали их ad nauseam. Но мне идея о сообщнике не нравится.
— Конечно, сэр, — немедленно отозвался сержант. — Поскольку это убийство. Я так считаю. Но это вовсе не значит, что сообщника не могло быть.
Джайлс смотрел на Ханнасайда:
— Вам ведь не особенно нравится Мезурье?
— Мне никто особенно не нравится, — ответил Ханнасайд. — Однако кажется несомненным одно. Тот, кто убил Арнольда Верекера, был очень хладнокровным и умным человеком.
— В таком случае Мезурье, пожалуй, исключается, — сказал Джайлс. — Он не хладнокровен и не умен.
— Сэр, нельзя судить по тому, как он ведет себя теперь, — заговорил сержант. — Самые хитрые преступники умеют, притворяясь глупыми, сбить вас со следа. Судя по тому, как он подделывал счета компании, этот человек достаточно умен.
Джайлс достал портсигар, раскрыл его.
— Все тщательно спланировано, — сказал он. — Сделано не сгоряча.
Суперинтендант кивнул, но сержант Хемингуэй поджал губы.
— Похоже, убийство совершено преднамеренно, — заговорил он, — но, рассуждая так, можно сбиться с верного пути. Одни, распалясь, теряют голову, другие, напротив, становятся очень проницательными. Как от понюшки кокаина — я никогда его не пробовал, но говорят, он действует именно так. Это психология — с которой суперинтендант не считается.
Ханнасайд улыбнулся, но не стал вступать в спор. Взгляд его проницательных серых глаз был обращен на лицо Джайлса.
— Что вы прячете в рукаве, мистер Каррингтон? Собираетесь обрушиться на нас с чем-нибудь новым?
— Нет-нет! — ответил Джайлс. — Но вчера на меня нашел пророческий стих, и он еще не иссяк. Что-то должно появиться.
Сержант заинтересовался:
— Некое предчувствие?
— Предчувствие! — фыркнул суперинтендант. — Конечно, что-то появится. Я только надеюсь, что появится с алиби, которое я смогу проверить, не отправляясь ночью пешком в Ричмонд, или лежа в постели с головной болью, или находясь в одиночестве в чужом доме!
Глаза Джайлса вспыхнули.
— Суперинтендант, вы, кажется, раздражены.
Ханнасайд засмеялся и протянул руку:
— Вас это удивляет? Мне нужно идти. Эта ваша дерзкая клиентка! Надо же, сказать мне «О, привет!» в суде! Она вам говорила, что вчера мы расстались не в лучших отношениях? Можете при желании предупредить ее брата, что не всегда имеет смысл умничать с полицией. До свидания!
Они обменялись рукопожатием.
— Приезжайте вечером ко мне, выкурим по сигаре и беспристрастно обговорим это, — пригласил Джайлс.
— Беспристрастно с удовольствием, — ответил Ханнасайд. — Спасибо!
На этом они расстались. Ханнасайд и сержант пошли на железнодорожную станцию, а Джайлс — в полицейский участок за своей кузиной, чтобы накормить ее обедом и отвезти обратно в Лондон.
Антония пребывала в хорошем настроении и как будто считала себя вне опасности. Джайлс развеял ее иллюзии, и она тут же заявила, что если ее теперь арестуют, это будет вопиющей подлостью, на которую суперинтендант Ханнасайд, видимо, не способен.
— Если не считать случайных разногласий, мы с ним недурно поладили, — сказала она. — Кажется, я ему понравилась.
— Это не помешает ему сделать то, что он считает своим долгом.
— Да, но не думаю, что я в числе его подозреваемых, — сказала Антония. — Он был больше настроен против Кеннета, пока не появился Рудольф. Кстати, я никак не могу прийти к решению относительно Рудольфа.
— Выходить за него или нет? Давай помогу.
— О нет, дело не в этом! Собственно говоря, — добавила она откровенно, — я не удивлюсь, если он расторг помолвку. Знаешь, вчера вечером он был сильно раздражен. Вот что я имела в виду.
— Тони, ты знаешь его лучше, чем я. Не похоже, что он это сделал.
— Да, но я не совсем уверена. Не думала, что он почему-то так разволнуется. Я видела его в опасном положении всего один раз: как-то из боковой улицы на большой скорости выехал грузовик. Рудольф был спокоен и рассудителен. Отчасти поэтому я и влюбилась в него. Обычный человек нажал бы на тормоза, и грузовик бы в нас врезался, но он лишь прибавил газу, описал громадный полукруг, а потом продолжил начатую фразу.
На Джайлса это не произвело впечатления.
— Самый большой дурак из моих знакомых превосходно водит машину, — заговорил он. — Одно дело не терять головы за рулем, совсем другое, когда перед тобой, так сказать, маячит тень виселицы. Мне кажется, у твоего утонченного молодого человека, говоря попросту, не хватило бы духу это сделать.
— Я в этом не уверена, — сказала Антония, нисколько не обидясь на уничижительный отзыв о своем женихе. — Его мать была иностранкой — по крайней мере наполовину, потому что не то ее отец, не то мать были итальянцами — и у Рудольфа иногда проявляется горячая кровь. Ярость у него бывает неукротимой. От таких людей можно ожидать чего угодно. Конечно, та версия, которую он изложил, может быть верной, хотя, признаю, кажется неубедительной. Но, с другой стороны, она может быть шедевром низкой хитрости. Как и моя. Видишь ли, говоря так, я хитрю.
— Да, мне это приходило в голову, — согласился Джайлс.
— И Кеннет тоже хитрит, — продолжала его кузина. — Не говорит ни да, ни нет, потому что отчасти, думаю, наслаждается, отчасти считает бессмысленным говорить, что он не убивал Арнольда. Естественно, он должен это сказать. Но вот, Джайлс, что я думаю. — Антония сделала паузу, нахмурилась и, когда он вопросительно посмотрел на нее, заявила серьезным тоном: — Если убил Кеннет, я готова прозакладывать все до последнего гроша, что его никто никогда не уличит.
— Тони, я не стал бы этого делать.
— А я бы стала. Обычно убийцы попадаются из-за того, что совершают какую-то глупость или оставляют какую-то важную деталь на волю случая. Кеннет никогда так не делает.
— Моя дорогая девочка, Кеннет безнадежно небрежен.
— Нет-нет! В тех делах, какие считает неважными, возможно, но когда заинтересован в чем-то или считает что-то стоящим, тайком сосредотачивается на этом, по словам Мергатройд, как наш дед, — не Верекер, а другой. Кстати, ему следует идти на похороны?
— Да, конечно. Необходимо.
— То же самое говорят Мергатройд и Виолетта. Кажется, это единственное, в чем они хоть раз достигли согласия. Но Кеннет отказывается. Говорит, это будет дурно с художественной точки зрения. Однако я передам ему твое мнение.
Метод сообщения этой информации был характерен для нее и бестактен. Выйдя из машины у входа в извозчичий двор незадолго до четырех часов, Антония взбежала по лестнице к парадной двери и прямиком направилась в студию. Не смущаясь присутствием не только Виолетты Уильямс, но и Лесли Риверс, которая, свернувшись калачиком на диване, наблюдала за работой Кеннета, а также высокого, белокурого мужчины лет тридцати с небольшим, курившего у окна сигарету, она выпалила:
— Дознание было отвратительным, так что ты ничего не потерял. Но Джайлс считает, Кеннет, что тебе необходимо появиться на похоронах. Привет, Лесли! Привет, Филипп, я тебя не заметила. Собак кто-нибудь прогуливал?
— Да, я прогуляла, — спокойно и серьезно ответила Лесли. — Ты же меня просила.
— Хорошо, спасибо. Джайлс говорит, ты можешь взять подобающий костюм напрокат.
— Могу, наверное, только не возьму, — невнятно пробурчал Кеннет, сжимая зубами кисть. — Будь добра, выпроводи этих людей. Они думают, что пришли на чай.
— Тогда они вполне могут остаться, — сказала Антония.
— Это смутный инстинкт гостеприимства или просто безразличие? — спросил Филипп Куртене.
— Безразличие. А вы, собственно, зачем пришли?
— Из любопытства. Более того, дорогая, меня допрашивал похожий на девчонку полицейский, задавая нескромные вопросы о личной жизни Арнольда. Очень рад, что я вовремя отказался от должности секретаря.
— Что ж, по крайней мере дом на Итон-плейс был более или менее терпимым, когда ты там был, — сказала Антония. — Как себя чувствует Мод? И ребенок?
— Спасибо, оба вполне здоровы. Мод передает привет.
— Да расскажите же нам! — сказала Виолетта. — Что хотел узнать этот детектив?
— Тайные грешки Арнольда. Я намекнул, что от последующих секретарей ему было бы больше проку, но выяснилось, что после моего ухода на этой должности дольше пяти недель никто не задерживался, так что тут надеяться было не на что.
Кеннет вынул кисть изо рта.
— Последующие секретари — это хорошо, — заметил он. — У Арнольда была любовница?
— Наверное, их было немало, но точно не знаю. Я не настолько в курсе его личной жизни.
— Я не совсем понимаю, — сказала Виолетта, не сводя глаз с Филиппа. — Полиция подозревает crime passionnel?
— Мотив «он причинил ей зло», — сказал Кеннет, щурясь на холст. — Какие низменные умы у полицейских!
— Шантаж, — ответил Куртене, поискал взглядом пепельницу и наконец выбросил окурок в окно. — Главной темой моего разговора с полицейским были семьдесят фунтов и сомнительный незнакомец. Я, к сожалению, не мог пролить на это свет.
— Возражаю! — заявил Кеннет. — Я не потерплю, чтобы сомнительные незнакомцы вмешивались в семейное преступление. Это снижает весь стиль произошедшего, бывший до сих пор высоко художественным, в каких-то отношениях даже изысканным. Можешь идти, Мергатройд, чаю никто не хочет.
— Говорите за себя, мастер Кеннет, и другим дайте такую возможность, — ответила Мергатройд. Она, как всегда, решительно вошла в студию и беспощадно убирала со стола лишние вещи. — Так, мисс Тони, вижу, вы вернулись. А где мистер Джайлс?
— Он не придет. Кстати, он сказал, что Кеннету непременно надо пойти на похороны.
— Это ему могли сказать и другие. И приличный черный костюм, — загадочно изрекла Мергатройд.
— Да ну вас к черту. Я не пойду.
— Пойдете, мастер Кеннет, и даже будете самым близким родственником на похоронах. Не кладите свои отвратительные мокрые кисти на скатерть и не ставьте вонючий скипидар.
— Кеннет, — произнесла Лесли Риверс, — можно мне взять этот набросок?
Он взглянул на нее, жесткий взгляд его блестящих глаз смягчился.
— Возьми.
— Спасибо, — сказала она.
— Не следует раздавать наброски, — заметила Виолетта, нечаянно услышавшая этот разговор. — По-моему, это легкомысленно. Со временем они могут стать очень ценными.
— Кого это волнует? — спросил Кеннет, вытирая кисти.
Лесли покраснела и пробормотала:
— Прошу прощения. Я не подумала.
Он ласково улыбнулся, но промолчал. Виолетта поднялась и, разглаживая юбку, снисходительно обронила:
— Разумеется, дорогая, это не относится к такой старой знакомой, как ты. Разлить чай по чашкам, Тони, или предпочитаешь сделать это сама?
— По мне, разливать может кто угодно, — равнодушно ответила Антония. — Мергатройд, хлеб тоже будет не лишним. Я пойду принесу.
Она вышла, а через несколько секунд за ней в кухню последовала Лесли и жалобно воскликнула:
— Я ненавижу ее, ненавижу!
Антония и Мергатройд сразу поняли, о ком речь. Мергатройд с мягким стуком положила буханку на доску для резки хлеба.