— Я только хочу узнать о ваших передвижениях в субботу вечером, — любезно сказал Ханнасайд.
— Знаю, только Джайлс говорит, что вы не поверите ни единому слову из моих показаний. Но я убежден в том, что вы не сможете ничего в них опровергнуть. Если у вас есть хоть крупица разума, то не станете и пытаться. Просто арестуете мою сестру, и все тут. Я нахожу ее поведение крайне подозрительным. Более того, девушка, которая заключает помолвку с такой тварью, как Мезурье, заслуживает повешения. Джайлс, что скажешь о нем?
— Я его почти не знаю. Постарайся не отвлекаться от сути.
— А я считаю его занудой, — откровенно заявил Кеннет.
Ханнасайд терпеливо произнес:
— Можно выслушать показания, которые я не смогу опровергнуть?
— Простите, я забыл о вас на минутку, — сказал Кеннет и, усевшись на не заваленный бумагами угол письменного стола, поведал с неожиданной выразительностью о своих передвижениях в субботу.
— Вот и все, — заключил он, сунув руку в карман за обшарпанной пенковой трубкой. — Моя невеста говорит — это такая дрянная история, что вы должны ей поверить. Она должна знать. Прочитывает примерно по семь детективов в неделю, так что в преступлениях разбирается.
Ханнасайд испытующе посмотрел на него.
— Мистер Верекер, вы не помните, в каком кинотеатре были, или хотя бы на какой улице он находится, или о чем был фильм?
— Нет, — ответил Кеннет, доставая клеенчатый кисет, и под осуждающим взглядом дяди стал набивать трубку.
— Это говорит об очень скверной памяти, так ведь?
— Об отвратительной, — согласился Кеннет. — Но вам кто угодно скажет, что память у меня дырявая.
— Меня удивляет, что при такой памяти вы смогли так точно перечислить, что делали в тот вечер.
— О, я вызубрил это наизусть, — ответил Кеннет, беря трубку в зубы и засовывая кисет в карман.
Суперинтендант Ханнасайд обычно не выказывал удивления, но этот изобретательный ответ лишил его дара речи. Паузу заполнил неторопливый голос Джайлса:
— Прошу тебя, не старайся быть остроумным. Что ты имеешь в виду?
Чарлз Каррингтон, успешно забывший о трубке, наблюдал за Кеннетом с бесстрастным интересом.
— Да, — спросил он, — что ты имел в виду?
— Именно то, что сказал, — ответил Кеннет, зажигая спичку. И продолжил между затяжками: — Вчера вечером после ухода Джайлса мне пришло на ум, что нужно постараться не забыть, что я делал в субботу. Поэтому я записал все и выучил наизусть на тот случай, если память мне откажет.
Суперинтендант, оправясь от потрясения, сурово спросил:
— Помните вы хоть что-то из того, что делали, или просто доставляете мне удовольствие цитированием?
— Конечно, помню, — раздраженно ответил Кеннет. — Невозможно повторять и повторять сагу, не запомнив ее. Может, вы хотите спросить, не выдумал ли я все это? Разумеется, нет! Я бы придумал что-нибудь получше. Что-нибудь поистине блестящее. Собственно говоря, мы с сестрой состряпали отличную историю, но решили не прибегать к ней по причине умственного напряжения. Если что-то придумываешь, то непременно забываешь какие-то подробности и тебе приходится несладко.
— Рад, что вы это понимаете, — сухо сказал Ханнасайд. — Ваша память способна вернуться к третьему июня?
— А сегодня какое? — спросил Кеннет, готовый помочь, но осторожный.
— Сегодня, мистер Верекер, девятнадцатое.
— Тогда вряд ли. Смотря что нужно вспомнить. Нет, если хотите спросить, что я в тот день ел на завтрак, выходил ли на прогулку или…
— Я хочу спросить, помните ли, что написали единокровному брату письмо с просьбой дать или одолжить пятьсот фунтов.
— Я написал его третьего числа?
— Вы помните, что написали это письмо, хотя не помните даты?
— Ну да, — ответил Кеннет. — Я бранил себя за это письмо с тех пор, как узнал об убийстве. Джайлс, разве я не говорил тебе, что этот мерзавец сохранил мое письмо?
— Помните, что написали ему второе письмо — предположительно получив его отказ послать вам какие-то деньги?
Кеннет нахмурился:
— Нет, боюсь, что не помню. Я написал еще одно письмо?
Суперинтендант раскрыл блокнот и достал из него лист бумаги.
— Это не оно, мистер Верекер?
Кеннет подался вперед, чтобы заглянуть в него, и расхохотался.
— О господи, да! Прощу прощения! Я совершенно о нем забыл.
— Вы со злости написали единокровному брату, что вам доставит громадное удовольствие свернуть ему шею…
— Гнусную шею, — поправил Кеннет.
— Да, вы употребили слово «гнусную». Ваше желание было таким сильным, что вы написали о нем, а потом совершенно об этом забыли?
— Забыл о том, что написал, — ответил Кеннет. — О желании свернуть ему шею не забывал. Не настолько плохая у меня память.
— Так. То есть у вас это острое желание сохранялось?
Джайлс сделал легкий предупреждающий жест, но Кеннет заговорил раньше:
— Оно напоминало о себе всякий раз, когда я вспоминал о единокровном. Но это было только прекрасной мечтой. Я не мог этого сделать. Арнольд был так силен, что в одиночку я бы с ним не справился.
Возникла краткая пауза. Потом суперинтендант сказал:
— Понятно. Кажется, вы говорили, что собираетесь жениться? — Кеннет кивнул. — Давно вы заключили помолвку, мистер Верекер?
— Месяца три назад.
— Можно спросить, когда вы собираетесь вступить в брак?
— Думаю, что нет, суперинтендант, — сказал Джайлс, повернувшись и задев плечами облицовку камина.
— Вы должны давать своему клиенту те советы, какие сочтете нужным, мистер Каррингтон, но этот вопрос будет задан.
— Пусть спрашивает о чем хочет, — сказал Кеннет. — Не возражаю. Я ничего не имею против полиции. Я не знаю, когда вступлю в брак. У моей невесты есть религиозные предрассудки.
— Что-что? — переспросил удивленный суперинтендант.
Кеннет рассеянно махнул трубкой.
— Религиозные предрассудки. Почтение к мертвым. Она против того, чтобы «с похорон на брачный стол пошел пирог поминный». «Ромео и Джульетта», — добавил он.
— «Гамлет», — холодно поправил суперинтендант.
— Все равно Шекспир.
— То есть ваша невеста хочет отложить бракосочетание до тех пор, когда кончится траур?
— Нет. Она прекрасно знает, что я не стану носить траура.
— Мистер Верекер, вы до субботы назначали дату бракосочетания или нет?
— Нет.
— Хочу задать вам очень прямой вопрос, который не понравится вашему адвокату, — сказал Ханнасайд с легкой улыбкой. — День свадьбы не назначен из-за денежных затруднений?
— Не нужно беспокоиться о моем адвокате, — дружелюбно заметил Кеннет. — Раз все так очевидно, я не буду этого отрицать. Дело в деньгах. Моей невесте не нравится квартира в задней части дома на третьем этаже. Хотя теперь, со смертью Арнольда, этот вопрос отпадает.
— Конечно, — уверенно согласился Джайлс. — Такая квартира далеко не дом на Итон-плейс.
Кеннет вынул изо рта трубку.
— Пусть все сразу будет ясно. Ничто не заставит меня жить в этом шикарном особняке или хотя бы в похожем на него! Это окончательно, и можешь передать это Виолетте вместе с моими поздравлениями.
— Хорошо. А где ты собираешься жить?
— Там, где живу. Если Виолетта хочет жемчужных ожерелий, парчовую постель и «роллс-ройс», она их получит, но это все. Я категорически отказываюсь менять свои привычки. — Кеннет встал и откинул локон со лба. — Еще можешь сказать ей, — продолжил он, и глаза его ярко вспыхнули, — что эти руки, — он раздвинул пальцы вытянутых рук, — стоят больше всех паршивых денег Арнольда, и когда память о нем исчезнет в веках, люди все еще будут говорить обо мне!
Чарлз Каррингтон посмотрел на Ханнасайда: как тот воспринял эту неожиданную вспышку. Ханнасайд пристально смотрел на Кеннета, не произнося ни слова. Кеннет с вызовом смотрел на своих собеседников.
— Вот чего вы еще не поняли! — заговорил он. — Я мог бы убить Арнольда, потому что ненавидел его, терпеть не мог его жадность и вульгарный вкус, но не ради паршивых двухсот пятидесяти тысяч фунтов!
— Вам не нужны его двести пятьдесят тысяч фунтов? — небрежно спросил Ханнасайд.
— Не задавайте нелепых вопросов, — огрызнулся Кеннет. — Конечно, нужны! Кто бы от такого отказался?
Ханнасайд встал.
— Из моих знакомых никто, это уж точно. У меня пока больше нет вопросов, как нелепых, так и не очень.
— Отлично, — подвел итог Кеннет. — Тогда я ухожу. Джайлс, не забудь заглянуть вечером. И помни об угрожающей мне нищете! По словам Мергатройд, она уже у двери. До свидания, дядя. Передавайте привет тете Дженет.
— Мне тоже нужно идти, — сказал Ханнасайд, когда за Кеннетом закрылась дверь. — Мистер Каррингтон, я могу поступать с этим письмом так, как сочту нужным?
Чарлз Каррингтон кивнул:
— Будьте благоразумны, суперинтендант. По-моему, это качество вам присуще.
Ханнасайд улыбнулся.
— Надеюсь, — сказал он и обратился к Джайлсу: — Надеюсь увидеться с вами завтра на дознании.
Джайлс протянул ему руку:
— Я непременно приду.
Ханнасайд обменялся с ним рукопожатием и тепло, по-дружески посмотрел на молодого человека.
— Если обнаружится что-то интересное, я вам сообщу.
Как только он вышел, Чарлз Каррингтон отодвинулся от письменного стола вместе с креслом.
— Так, так, так, — произнес он. — Это, конечно, пустая, но забавная трата моего времени.
— У меня было желание попросить Кеннета поискать другого адвоката, — проворчал Джайлс.
Чарлз Каррингтон вновь принялся рыться в ворохе бумаг на столе.
— Чепуха! — воскликнул он. — Этот парень либо неисправимо правдивый юный осел, либо блестящий актер. Джайлс, он заставил твоего суперинтенданта поломать голову. Более того, и тебя тоже. Как ты думаешь, он совершал это убийство или нет.
— Понятия не имею. Не знаю даже, способен ли он на это. Кеннет — странный человек. Удивительно хладнокровный.
— На убийство он вполне способен. Но совершил его или нет, не могу понять. Черт возьми, где мои очки?
Глава восьмая
Заместитель управляющего компании «Шен-Хиллз майн» мистер Гарольд Ферфекс принял суперинтенданта Ханнасайда с взволнованной почтительностью и охотно позволил ему расспросить кое-кого из служащих. Мистер Ферфекс был худощавым, невысоким, довольно нервным человеком среднего возраста. На тайну смерти Арнольда Верекера никакого света он пролить не смог.
— Видите ли, — говорил он с подавленным видом, — очень многие недолюбливали мистера Верекера. Он был суров, очень суров! Я… я полагаю, мне он доверял. Хочется думать, что да. Мы никогда не ссорились. Временами он бывал со мной резок, но я знал его много лет и, думаю, понимал. Ужасно, что его убили, просто ужасно. И возможно, из-за того, что кто-то не смог примириться с его вспыльчивостью.
От мисс Миллер, секретарши Арнольда Верекера, толку было больше. Эта деловитого вида женщина неопределенного возраста не отводила от суперинтенданта холодных, умных глаз и отвечала на его вопросы спокойно, с оттенком презрения. Она назвала точное время появления Арнольда Верекера в кабинете в субботу утром, зачитала список встреч, какие у него были назначены, и описала его визитеров.
— В двадцать пять минут одиннадцатого, — оживленно сказала она, — мистер Верекер вызвал мистера Мезурье. Тот находился в его кабинете двадцать семь минут.
— Вы очень пунктуальны, мисс Миллер, — вежливо отметил суперинтендант.
Она улыбнулась со снисходительным превосходством.
— Конечно. Я горжусь своей точностью в работе. Мистер Мезурье был вызван сразу же после ухода сэра Генри Уотсона, встреча с которым, как я уже сказала, была назначена на десять часов. Мистер Седрик Джонсон из компании «Джонсон, Хейс и Хеверсайд» был приглашен к одиннадцати часам и приехал на семь минут раньше. Я тут же сообщила об этом мистеру Верекеру по внутреннему телефону, потом мистер Мезурье вышел и, полагаю, вернулся в свой кабинет.
— Благодарю вас, — сказал Ханнасайд. — Не могли бы вы сказать, возникали ли какие-то неприятности во время встреч мистера Верекера тем утром?
— Да, разговор мистера Верекера с мистером Мезурье был, как мне кажется, очень неприятным.
— Почему у вас создалось такое впечатление, мисс Миллер?
Она приподняла брови.
— Эта комната, мой кабинет, сообщается с кабинетом покойного мистера Верекера. Я не могла не узнать о ссоре, происходившей за дверью.
— Знаете, в чем была ее причина?
— Если б знала, то немедленно назвала бы ее, это важная информация. Но у меня нет привычки подслушивать у замочной скважины или попусту тратить время своего нанимателя. Во время разговора мистера Верекера с мистером Мезурье, а затем с мистером Седриком Джонсоном я занималась корреспонденцией мистера Верекера, пользовалась диктофоном и пишущей машинкой. Поэтому не слышала того, что говорилось, и не хотела слышать. Время от времени голоса за дверью повышались до крика. Больше ничего сказать не могу.
Суперинтендант задал ей еще пару вопросов, а потом попросил о встрече с Рудольфом Мезурье.
Мезурье вошел через пять минут. Выглядел он неважно, но приветствовал суперинтенданта бодро и непринужденно.
— Суперинтендант Ханнасайд, не так ли? Доброе утро. Насколько понимаю, вы ведете дело о смерти Арнольда Верекера? Согласитесь, случай ужасный? Получить удар ножом в спину. Я буду очень рад оказать вам помощь — только, боюсь, мало что смогу сказать. — Он сконфуженно засмеялся и присел на край пустого стола красного дерева, аккуратно поддернув тщательно отутюженные штанины. — Что бы вы хотели узнать?
— У меня к вам несколько вопросов, мистер Мезурье, — ответил суперинтендант. — Можете припомнить, где вы были в субботу ночью между… скажем, одиннадцатью и двумя часами?
Мезурье наморщил лоб.
— В субботу, дайте подумать. Ну да, конечно! Я был дома, Редклифф-Гарденс, Эрлз-Корт. У меня там берлога.
— Уверены, что в это время вы были дома, мистер Мезурье?
— Ну, в общем… — Мезурье снова слегка нервозно засмеялся. — Безусловно, я переживал! В тот вечер у меня побаливала голова, и я рано лег в постель.
Ханнасайд несколько секунд смотрел на него. Мезурье выдержал его взгляд и облизнул губы.
— Где вы держите свою машину? — спросил Ханнасайд.
— Какой странный вопрос! За углом, у меня есть запирающийся гараж в извозчичьем дворе.
— Вы никогда не забываете запирать гараж, мистер Мезурье?
— О, боюсь, что иногда бываю слегка рассеян, — ответил тот с легкой поспешностью. — Конечно, обычно я помню, что его нужно запирать, но порой, когда спешу… знаете, как это бывает!
— Вы пользовались машиной в субботу?
— Нет, как будто… хотя да, пользовался!
— В какое время?
— Право, не помню. Во второй половине дня.
— И когда поставили ее снова в гараж?
Мезурье развел скрещенные ноги, потом снова скрестил их.
— Должно быть, где-то ранним вечером. Я не обращаю особого внимания на время. И само собой, не представлял, что время моего возвращения в гараж будет важно. Я имею в виду…
— Вы уверены, мистер Мезурье, что, говоря «ранним вечером», не имеете в виду «ранним утром»?
— Я… я вас не понимаю. Я уже сказал, что рано лег в постель. Не понимаю, к чему вы клоните. Если думаете, что я имел какое-то отношение к смерти Арнольда Верекера, это совершенно нелепо.
— Владелец четырех запирающихся гаражей в извозчичьем дворе, — сказал Ханнасайд, просматривая свои записи, — утверждает, что вы выехали из гаража примерно в пять часов.
— Думаю, он совершенно прав. И не собираюсь это оспаривать. Только не понимаю, почему вы так интересуетесь моими передвижениями. Вы очень скрупулезны и все такое, но, должен сказать, мне кажется смешным, что вы берете на себя труд расспрашивать людей в гараже!
— Кроме того, владелец утверждает, — хладнокровно продолжал Ханнасайд, — что в час сорок пять ночи уже в воскресенье его разбудил стук двери, открываемой в одном из гаражей. Очевидно, гараж, который вы снимаете, расположен прямо под его спальней. Он заявляет, что узнал звук мотора въезжавшей в гараж машины.