— Это совершенная бессмыслица! — воскликнул Мезурье. — В любом случае это была не моя машина. Разумеется, если кто-то не вывел ее оттуда. Если я забыл запереть гараж, это легко могли сделать.
— Кто? — спросил Ханнасайд.
— Кто? Откуда мне знать! Кто угодно!
— Мистер Мезурье, у того, кто взял в субботу вечером вашу машину, должен был быть ключ от гаража. Владелец утверждает, что, когда вы выехали оттуда после пяти, он сам запер двери. И они оставались запертыми, когда он лег спать в половине одиннадцатого.
— Видимо, он ошибается. Я не утверждаю, что никто не брал мою машину. Скорее всего, машина, шум которой он слышал в час сорок пять, принадлежала кому-то другому. Владелец гаража, очевидно, не до конца проснулся, да и все равно он не мог так уверенно узнать шум мотора.
— Значит, вы согласны, что никто не мог вывести вашу машину из гаража в субботнюю ночь?
— Ну, я… конечно, похоже на то, но я не уверен, что ее никто не выводил. То есть… Послушайте, я не понимаю, почему вы так озабочены моей машиной, хотя я сказал вам…
— Я так озабочен ею, мистер Мезурье, потому, что вашу машину патрульный констебль видел в местечке Димбери-Корнер, в десяти милях от Хенборо, на шоссе без двадцати шести час ночью в воскресенье, — сказал Ханнасайд.
Мезурье снова облизнул губы и несколько секунд молчал. Внезапно стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Мезурье глянул на них так, словно этот размеренный звук действовал ему на нервы, и произнес:
— Могу только сказать, что он, наверное, ошибся.
— Номер вашей машины АМГ двести сорок? — спросил Ханнасайд.
— Да.
— Тогда не думаю, что он ошибся, — сказал Ханнасайд.
— А что, если он не разобрал номер. Возможно, там было АНГ или… или АИГ. В любом случае я не был на том шоссе в это время. — Мезурье поднял руку и пригладил черные лоснящиеся волосы. — Если это все, чем вы располагаете против меня, — я имею в виду воспоминание патрульного констебля против моего слова, то это пустяк. Я не хочу вас обидеть. Разумеется, детективы должны проверить все, только…
— Совершенно верно, мистер Мезурье. — Ровный голос суперинтенданта заставил Мезурье умолкнуть. — Я вас попросил только перечислить свои передвижения в субботу вечером. Если вы весь вечер находились дома, то, наверное, сможете представить свидетеля, который это подтвердит?
— Нет, не смогу, — ответил Мезурье со смущенной улыбкой. — Моя домовладелица с мужем всегда уходят по субботним вечерам, поэтому они не могут знать, был я дома или нет.
Он обнаружил торчавший из рукава клочок ваты, вытянул его и принялся теребить.
— Очень жаль, — сказал Ханнасайд и, снова заглянув в свои записи, отрывисто произнес: — У вас состоялся разговор с Арнольдом Верекером в половине одиннадцатого в субботу утром. Это так?
— Ну, точного времени я не помню, но в субботу мы с ним виделись.
— Этот разговор был неприятным, мистер Мезурье?
— Неприятным? Я не совсем…
— Между вами и мистером Верекером произошла ссора?
— Да нет, господи! — воскликнул Мезурье. — Верекер был в то утро слегка раздражен, но мы не ссорились. С какой стати?
Ханнасайд отложил свои записи:
— Думаю, дело у нас пойдет быстрее, если скажу вам сразу, мистер Мезурье, что в моем распоряжении находится письмо, касающееся вас. Мистер Верекер написал его адвокату фирмы в субботу. Можете прочесть, если хотите.
Мезурье протянул руку за письмом и сказал:
— Это… это не почерк Верекера.
— Почерк мой, — сказал Ханнасайд. — Это копия.
Мезурье, слегка покраснев, прочел письмо и положил на стол.
— Не знаю, что вы хотите от меня услышать. Это совершенно ложное утверждение…
— Мистер Мезурье, пожалуйста, поймите меня! Поднятый в этом письме вопрос меня не касается. Я расследую не состояние счетов этой компании, а убийство ее председателя. Судя по содержанию письма, ваш разговор с Арнольдом Верекером в субботу утром не мог быть приятным. К тому же я уже установил, что ваши голоса гневно повышались. Теперь…
— Эта мерзкая тварь Роза Миллер! — вспыхнул Мезурье. — Конечно, если вы собираетесь ей верить… Она вечно мне пакостит. Это беспардонная ложь, что мы ссорились. Верекер напустился на меня, не стану отрицать — он был в дурном настроении. Он даже обвинил меня в присвоении денег. Вряд ли нужно говорить, что это полнейшая нелепость. Честно говоря, я оказался в слегка неприятном положении — одолжил немного денег фирмы, чтобы справиться с затруднениями. Конечно, я понимаю, что делать этого не следовало, однако в тяжелом положении можно совершить глупость. Но сказать, что я украл деньги, — это просто смешно! Если бы я хотел украсть, то не возвращал бы их. Даже Верекер подтверждает, что я это делаю. Он просто злился на меня…
— Поскольку узнал, что вы заключили помолвку с его единокровной сестрой?
— Его это совершенно не касалось! — торопливо сказал Мезурье. — Ему было наплевать на Тони.
— Кажется, он считал, что его это очень даже касается, — суховато заметил Ханнасайд. — И угрожал разоблачить вас, так ведь?
— Да чем он только не угрожал мне! — ответил Мезурье. — Однако не могу сказать, что воспринимал это всерьез. Я прекрасно знал, что он не станет подавать на меня в суд, после того как все обдумает. Это было бы слишком глупо.
— Так ли? — спросил Ханнасайд. — Думаю, вы согласитесь, что если бы он подал на вас в суд за… э… одолженные деньги фирмы, вы больше не смогли бы найти работу.
— Не знаю. Конечно, это было бы чертовски неприятно, но…
— Я действую всецело в ваших интересах, мистер Мезурье, когда говорю, что вам лучше всего сказать мне правду о своих передвижениях вечером в субботу. Подумайте над этим.
— Нечего мне думать. Вы не сможете доказать, что тот полицейский видел мою машину, как ему показалось, и даже если там была моя машина, то вел ее не я. — Мезурье поднялся. — Больше мне нечего вам сообщить.
— Тогда я вас больше не задерживаю, — сказал Ханнасайд. — Но все-таки советую подумать.
Когда суперинтендант покинул контору компании «Шен-Хиллз майн», шел уже пятый час. В главном холле здания его ждал подчиненный, сержант Хемингуэй, жизнерадостный человек с веселым взглядом и солидными манерами. Они направились в ближайшую кондитерскую и за чашкой крепкого чая сравнили полученные данные.
— Беда в том, — заметил в заключение сержант, — что людей с весомыми мотивами слишком много. Не нравятся мне такие дела. Помните убийство Оттершоу? Оно отняло у меня десять лет жизни. — Сержант потрогал одну из булочек, которые официантка поставила перед ним, и покачал головой. — Не для моего возраста. Сажать нужно тех, кто навязывает людям такую еду. Из-за нее я бы всю ночь не смог заснуть. Взять этого юного Верекера. Мне лично он совершенно непонятен. Вы хоть как-то разобрались с ним?
— Нет, — медленно ответил Ханнасайд. — Мне он тоже непонятен. Подозреваю, скользкий тип.
— Я знаю, у него самый сильный мотив. Эй, мисс, отнеси-ка эти булочки туда, откуда они появились — из мусорной корзины, судя по их виду, и принеси тарелку бутербродов, будь хорошей девочкой.
— Дерзишь! — сказала официантка, вскинув голову.
Сержант подмигнул ей и повернулся снова к Ханнасайду:
— Похоже, ловкая девчонка. Так вот, я раздобыл для вас кое-что. Зашел в эту квартиру, как вы велели, и разговорился со служанкой. Настоящая старая брюзга. Зовут ее Мергатройд. Была личной горничной второй миссис Верекер до ее замужества и потом. После смерти миссис Верекер осталась в качестве няньки у детей. Преданная слуга семейства. Я сделал все, что мог, умасливал ее, но она закрытая, как устрица… Спасибо, мисс. — Он подождал, пока официантка отойдет за пределы слышимости, и снова заговорил: — Закрытая, как устрица. Недоверчивая, настороженная. Но одну вещь она все-таки сказала и стояла на том.
— Какую?
Сержант взял с тарелки бутерброд, сложил его пополам и отправил в рот. Когда он вновь обрел возможность говорить разборчиво, то произнес:
— Сказала следующее: что бы ни говорили другие, она готова взойти на гору и публично поклясться, что мастер Кеннет в полночь в субботу преспокойно лежал в своей постели и спал сном младенца.
— Так и сказала? — спросил Ханнасайд с легким удивлением.
— Не покажу под присягой, что буквально так, — ответил, не смущаясь, сержант. — Может быть, я передал их чуть поэтичнее. Но суть такова. А по вашим словам, этот мастер Кеннет признает, что бродил по городу до четырех часов. Создается путаница, сэр. Похоже, они не согласовали между собой вопрос об алиби.
— Не вижу тут ничего особенного, — сказал Ханнасайд. — Вполне очевидно, что положение юного Верекера очень шаткое, и если эта Мергатройд преданная старая служанка, то ее слова — просто доблестная попытка защитить его, какой вполне следовало ожидать.
— Супер, я этого не отрицаю. Согласен, это так. Но суть в том, что старушка испугана. Боится, что убийство совершил юный Верекер. Будь она уверена в его невиновности, так оторвала бы мне голову за то, что смею подозревать ее любимца.
Ханнасайд поставил чашку.
— Послушай, она так сказала или нет?
— Не говорила. Это моя мысль, сэр. Я понял, что она бы так поступила.
— Почему?
— Психология, — ответил сержант, рассеянно беря четвертый бутерброд.
— Перестань, — грубовато сказал начальник. — Что ты узнал о шофере Верекера?
— Убил не он. Забудьте о нем, сэр. Я расскажу вам, что он делал в субботу.
— Не трудись. Напишешь это в рапорте. А я, пожалуй, нанесу визит мисс Верекер.
Сержант с глубокомысленным видом приподнял бровь:
— Из-за нечистого на руку Рудольфа? Она получает письмо от Арнольда, где говорится о том, что Мезурье подделывает счета, и Арнольд грозится уничтожить его, едет в Эшли-Грин просить за жениха, а когда видит, что это бесполезно, закалывает жестокого единокровного брата. Я понять не могу, как она посадила его в колодки, но, судя по тому, что узнал о Верекерах, они выкинули бы шутку именно в этом духе и сочли бы ее очень забавной. У меня другое чувство юмора, но все люди разные. Поразительно, что посетители как-то выходят из этого чайного заведения — этих девиц со счетом не дозовешься. Я пытаюсь привлечь взгляд крашеной рыжей красотки вот уже десять минут. Сэр, я знаю, что мне теперь делать. Заняться проверкой этого Рудольфа. — Сержант проницательно посмотрел на начальника, он часто работал с ним и знал его. — Ведь вас беспокоит Рудольф?
— Да, — ответил Ханнасайд. — Он и похож и не похож на убийцу. Выясни, Хемингуэй, все, что сможешь.
Сержант кивнул:
— Непременно, сэр. Только он не мог этого сделать. Я так думаю. Послушай, Глэдис — Мод — Гвендолин, как там тебя, — скажи мне вот что: ты угощаешь нас этим чаем?
— Еще чего! У тебя не хватит смелости уйти, не расплатившись! — хихикнув, ответила официантка.
— Я только спрашиваю, потому что ты как будто боишься принести счет, — сказал сержант.
— Сам ты боишься! — парировала развеселившаяся официантка.
Глава девятая
Мергатройд, открыв дверь суперинтенданту Ханнасайду, недвижимо встала на пороге и вызывающе поинтересовалась, что ему нужно. Он спросил, дома ли мисс Верекер, и услышал в ответ:
— Может быть. Назовитесь, пожалуйста, и скажите, какое у вас дело.
В его глазах замерцали искры.
— Моя фамилия Ханнасайд, и дело у меня к мисс Верекер.
— Я прекрасно знаю, откуда вы, — сказала Мергатройд. — Сегодня у нас уже был один из ваших, и с меня хватит. Если полиция оставит нас в покое, будет лучше для всех.
Она посторонилась, пропуская Ханнасайда, и повела его по крохотному коридору в студию.
— Мисс Тони, это опять полицейский, — объявила она. — Думаю, вам лучше поговорить с ним.
Антония сидела возле окна, у ее ног лежали две собаки. Билли узнал суперинтенданта и оживленно завилял хвостом: однако его дочь, Джуно, поднялась с рычанием.
— Кто говорит, что у собак нет разума? — угрюмо произнесла Мергатройд.
— Тихо, Джуно! — скомандовала Антония. — О, это суперинтендант! Значит, я снова подвергнусь допросу. Хотите чаю?
— Спасибо, мисс Верекер, я уже пил чай, — ответил Ханнасайд, глядя на большой холст на мольберте.
Антония любезно сказала:
— Это «Утренний ветерок», новая картина моего брата. Она еще не закончена.
Ханнасайд подошел поближе к холсту.
— Ваш брат сказал мне сегодня, что его руки стоят больше, чем все богатства вашего единокровного, — заметил он.
— Да, Кеннет о себе высокого мнения, — согласилась Антония. — Если собираетесь часто видеться с ним, придется привыкнуть к его бахвальству.
— Знаете, я думаю, что, возможно, он прав. Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но…
— Оставьте! — взмолилась Антония. — Так говорят из лучших побуждений все идиоты. Мергатройд, чего ты там стоишь?
— А разве вам не нравится, что я осталась? — угрюмо спросила служанка.
— Нет, не нравится. Ты уже подвела Кеннета своим враньем, будто в полночь он лежал в постели.
— Я буду стоять на своем, — ответила Мергатройд.
— Какой в этом смысл, если тебе никто не верит? — рассудительно сказала Антония. — Хотя бы не стой там, это меня отвлекает.
— Ладно, если понадоблюсь, вы знаете, где я, — ответила Мергатройд и ушла.
— Садитесь, — пригласила Антония. — Что вы хотите узнать?
— Что было в том письме, — незамедлительно ответил суперинтендант.
— В каком? А, в полученном от Арнольда! Ничего особенного.
— Если ничего особенного, почему вы его уничтожили?
— Это было такое письмо.
— Какое?
— Какие уничтожают… Послушайте, мы начинаем говорить, словно вздорные комедианты! — заметила Антония.
— Очень похоже, — невозмутимо согласился суперинтендант. — Вы уничтожили его, потому что там содержалось серьезное обвинение против Рудольфа Мезурье?
Антония насторожилась.
— Нет.
— Вы твердо в этом уверены, мисс Верекер?
Антония подперла руками подбородок и нахмурилась:
— Жаль, не могу вспомнить, что я говорила в том мерзком полицейском участке. И готова раскаяться, что сожгла это письмо. Вы, похоже, думаете, что оно было очень важное, а на самом деле ничего подобного. Там была только ненависть к Рудольфу.
— Никаких конкретных обвинений?
— Никаких. Арнольд просто выискивал в словаре синонимы слова «негодяй» и вставлял их в письмо.
— Мисс Верекер, вы говорите, что там не было конкретных обвинений, но разве деловой человек вроде вашего единокровного брата стал бы угрожать возбуждением судебного дела против другого человека без определенных причин?
— Все дело в том, всерьез он собирался так поступить или просто пугал? — выпалила, утратив бдительность, Антония. — И я поехала, чтобы это выяснить. — Она умолкла и гневно вспыхнула. — Черт вас возьми, вы нечестно играете!
— Я не играю, мисс Верекер.
Она быстро подняла голову, уловив в его голосе суровую нотку. Но не успела заговорить, потому что Ханнасайд продолжал:
— Арнольд Верекер написал вам, пытаясь воспрепятствовать вашей помолвке с Мезурье. По вашим словам, без всякой на то причины. Но вы признали, что он грозился привлечь Мезурье к суду за какое-то преступление, и признали также, что это письмо вас сильно разгневало.
— Еще бы! — раздраженно воскликнула она. — Оно разгневало бы кого угодно!
— Может, оно еще и встревожило вас?
— Нет, с чего бы? Я не боялась Арнольда.
— Это понятно, но разве вы не тревожились за Мезурье?
— Нет, потому что не восприняла письмо всерьез.
— Вы восприняли его настолько всерьез, что в тот же день поехали в Эшли-Грин.
— Я только хотела узнать, что Арнольд имеет против Рудольфа, и заставить его прекратить распространять о Рудольфе грязные слухи.
— Как вы собирались это сделать, мисс Верекер?
Она задумалась.
— Не знаю. То есть плана не составила.
— Итак, вы до такой степени разозлились на него, что сразу же сели в машину и поехали в Эшли-Грин, не имея ни малейшего представления, что будете делать по приезде туда?