остановилась, головкой к седому стволу прислонилась
и просит: «Голубушка ель, сумрачное дерево, дрему-
чие ветви, укрой Авдотку от опричников!» Закрях-
тела старая ель и в ответ проскрипела: «И рада бы
укрыть тебя, девчоночка, только вижу я, бежит сюда
злодей, боюсь, изрубит секирой меня, от ран изойду я:
душистой смолой, жуков да червей приманю, и ис-
точат они меня и тебя. Беги к сосне, авось она ухо-
ронит!»
Побежала Авдотка дальше, розовые плечики и
рукавчики ее рубашки ярким цветком мелькали сре-
ди деревьев. Быстро бежала, скоро запыхалась дев-
чоночка, остановилась у старой сосны, обхватила ру-
ками могучий ствол и просит: «Матушка сосна, улыб-
чивое дерево, укрой Авдотку от погони».
Качнула, шевельнула гордой вершиной сосна, за-
плакала, обливаясь горючей слезой-смолой, и молви-
ла: «Рада бы спрятать тебя, сирота-девчоночка, да
боюсь, злодей с секирой сюда бежит, изрубит меня,
слезой-смолой изойду, сама зачахну-высохну и тебя
высушу. Беги на пустоши, не укроет ли старуха бе-
реза. Да торопись — погоня близко!»
Вспомнила тут Авдотка, что на вырубках, где бе-
резняк на ложки рубили, отец одну старую дуплис-
тую березу не тронул. И пустилась она бежать к пус-
тошам. А Скирлибек из глаз ее не выпускает, бежит,,
догоняет.
Добежала Авдотка до березы, обхватила руками:
«Родная мать-береза, укрой Авдотку от царского оп-
ричника!» Ни слова не говоря, затрещала береза, да-
ла трещину, дупло ее стало шире и больше. Юркнула
Авдотка в то окно, как синичка в гнездышко, а дуп-
ло стало суживаться, закрываться да и совсем за-
хлопнулось перед носом набежавшего Скирлибека.
Начал опричник березу саблей рубить. Где уда-
рит, там мигом березовая губа — трутник вырастает.
Рубит, рубит, а береза стоит живехонька и с каждым
ударом новым трутовиком, как языком, Скирлибека.
дразнит.
Со зла и досады плюнул опричник и побежал на-
-зад Ваське Басману помогать. А тот от Катерины ни-
как не мог отбиться: вцепилась худыми руками на-
мертво, коней не оторвать и самому не отцепиться.
Подоспевший Скирлибек ударил женщину по голове
рукоятью сабли, когда упала она, вырвали опричники
из рук ее поводья, вскочили в седла и ускакали прочь
от своего злого дела.
Катерина день и ночь пролежала, на заре очну-
лась и к пожарищу своей избы приплелась. Долго си-
дела она на головнях родной избы, пугливо озираясь
по сторонам, ощупывала руками окровавленное темя,
словно проверяя, на месте ли голова.
Вдруг Катерина повеселела, засмеялась, присела,
по-птичьи взмахнула руками, как крыльями, и заку-
ковала кукушкой. Потом она долго ходила вокруг
сожженного гнезда по березовым пустошам, заходи-
ла в редкие поселения того края и куковала.
Не все узнавали жену и помощницу Семена-Лож-
каря, и когда люди спрашивали, кто она и откуда,
Катерина отвечала: «Я бездомная кукушка с Семе-
новых пустошей. Мы с мужем наделали для царя це-
лые горы ложек, за это царские люди сожгли нашу
избу, а Семена угнали за Камень. Не слыхали, не ви-
дели моего птенчика Авдотку? Говорят, что ее укры-
.ла старая береза. Полечу к березе!» И снова Катери-
на взмахивала руками, приседала по-птичьи и куко-
вала кукушкой. Соседи ложкаря — следопыты и зве-
роловы — ходили на розыски. По следам и приметам
дошли до старой одинокой березы, изуродованной мно-
жеством наростов и губ. Постояли, поговорили, по-
думали, а дерево молчало. Хотя и добрые пришли к
ней люди, но тайны своей береза не выдала. А Кате-
рина не переставала куковать. Так ходила она по ок-
рестностям вокруг сгоревшей избы Семена-Ложкаря и
куковала до зимы. Потом пропала неизвестно куда.
5
Прошла зима, а весна принесла с собою много чу-
дес и диковин. Манит весной человека на новые зем-
ли, в другие края. Когда прошел среди народа слух>
что между Волгой и Керженцем хорошая земля под,
березовыми вырубками пустует, потянулись люди на
Семеновы пустоши. Узнать, разведать, местечко об-
любовать, где пеньки корчеврть. землю пахать, лен
да жито сеять. А над речкой Санахтой на сосновом
бугре среди пустошей той весной поселилась кукуш-
ка звонкая, неутомимая. Без устали куковала она, ле-
тая по ближним и дальним вырубкам. Придет ли,
приедет ли новый человек, место для поселения выби-
рать, кукушку услышит, заслушается и невольно крик-
нет: «Кукушка, кукушка, сколько лет мне здее*
жить?» Как начнет куковать серая! Тот человек за
полета насчитает, со счета собьется, а она все кукует,
ворожит ему долгие годы жизни на этой земле. И
стали быстро, одна за другой вырастать на Семено-
вых пустошах зимницы, избы и деревни новоселов.
А кукушка каждую весну появлялась на сосновом
бугре у Семенового пепелища, нежным кукованием
заманивала людей здесь селиться и ворожила им дол-
гие годы жизни на новоселье.
Одинокая и уродливая береза, что в своем дупле-
спрятала Авдотку, в ту же весну зазеленела пышным"
листом и нарядилась в длинные цветы-сережки. А под.
ней, из того места, куда со зла плюнул Скирлибек,.
вырос большой гриб мухомор, нарядный и ядовитый,,
как царский опричник.
Когда сережки созрели, старуха береза тряхнула
ветками, а ветер подхватил посыпавшиеся семена и
разнес их во все стороны по Семеновым кулигам и
пустошам и дальше по просторам Заволжья. Через:
год из ее семян пробилось буйное березовое племя,.
наперегонки потянулось к солнцу, и выросли вокруг
распаханных полей новые березовые леса. Люди со
всех сторон не переставали прибывать и заселять
Семеновы пустоши. А кукушка на бугре была жива и
куковала каждое лето, обещая новоселам долгую
жизнь на новом месте.
Лет через тридцать — сорок после того, как цар-
ские слуги сожгли избу и погубили Семена-Ложкаря,
на Семеновы пустоши издалека пришел изнуренный
старик. Когда его спрашивали, откуда он, старик от-
вечал: «Из-за Камня!» Когда спрашивали, чей он,
старец отвечал еще мудренее: «Молодым был ничей,
потом стал царским, а теперь опять ничей!» И труд-
но было старожилам узнать в страннике Семена-Лож-
каря. Глаза его выцвели от пыли и пота, кожа побу-
рела от ветра и солнца, голова побелела от лютой не-
взгоды, а спина согнулась от работы не по силам. Но
умелые руки Семена-Ложкаря дела не забыли.
Разыскал старик заросшее лесом пожарище, по-
строил тут себе избушку и начал делать березовые
ложки. Это было очень вовремя и кстати, потому что
все ложки, которые он в молодости наделал местным
людям, поломались и износились, а новых наделать
было некому. Взрослые и дети пользовались само-
дельными ложками, грубыми и тяжелыми, которые
царапали язык и губы. Зато ими было очень ловко
драться и озорники ребятишки, сидя за столом, не
столько ели кисель и кашу, сколько стукали друг дру-
га ложками по лбу. Только у старых людей хранились
Семеновы ложки в укладах и сундучках как драго-
ценности. По большим праздникам хозяева подавали
их на стол только для того, чтобы показать, и все
гости дивились мастерству Семена-Ложкаря, которо-
го царские стражники угнали на Каменный пояс.
Поработал старец Семен в своей избушке сколько-
то дней и наделал ложек всем людям, от малого до
старого, что жили между Керженцем и Волгой и да-
же дальше. Простой народ Заволжья стал обедать
новыми ложками, радоваться возвращению Семена-
Ложкаря и захотел перенять его мастерство. И потя-
нулись к избушке старого ложкаря люди из близка
и далека учиться ложечному рукомеслу.
6
Старый ложкарь, не жалея сил, продолжал обу-
чать людей делать ложки, а кукушка каждую весну
прилетала на облюбованный бугор неподалеку от его
избушки и без устали куковала, обещая людям дол-
гую жизнь. И все, кто хоть раз появлялся на Семено-
вых пустошах, чтобы приглядеть место для новоселья,
послушав кукушку, не раздумывая строили избу, рас-
пахивали кулигу, сеяли лен и жито. А пообжившись,
чтобы не скучать от безделья долгой зимой, новосе-
лец перенимал искусство Семена-Ложкаря. Так в серд-
це керженских лесов на березовых вырубках побли-
зости от Кукушкина бугра и Семеновой избушки бы-
стро выросло большое селение Семеново, а далеко во-
круг него — много деревень, где жили хлеборобы и
ложкари.
Сосновый холм, на котором жила и куковала ку-
шка, призывая людей заселять Семеновы пустоши,
народ навечно прозвал Кукушкиным бугром. Так он и
до сейчас называется, а семеновские жители издав-
на полюбили проводить на нем веселые праздничные
гулянья.
Искусница Авдотка, помогавшая отцу с матерью
на всю Русь ложки делать, тоже не пропала бесслед-
но. После того как старая береза, укрывшая девчо-
ночку, расцвела и осеменила все Семеновы пустоши
и все Заволжье, выросли здесь новые березовые леса.
И стали ложкари примечать, что пеньки срубленных
берез весной покрываются розовой накидкой, словно
в розовую кофточку пенек одевается! Тогда старые
люди, помнившие беду Семеновой семьи, сказали:
«Это Авдоткины рукавчики на пеньках показывают-
ся, чтобы мы ее не забывали!» Продольный же шрам
на стволах берез, укрывший либо дупло, либо нездо-
ровую сердцевину, те старики называли Авдоткиной
хоронушкой.
Здесь конец сказки про Семена-Ложкаря. За все
беды, лишения и гонения от царя, за бескорыстную
передачу в народ доброго и полезного ремесла сама
земля и люди, не сговариваясь, надолго запомнили
его имя. Там, где была избушка старца Семена, ро-
дился и вырос целый город Семенов — родина и сто-
лица ложкарного промысла.
В летописях об этой
истории ничего не записано. Видно, святые отцы-мо-
нахи тут промаху дали либо не успели из-за недосу-
га. Это они напрасно. Такие дела да случаи без вни-
мания обходить — все одно что народ без сладких
пирогов держать.
Из старых книг известно о том, как во время по-
хода грозного царя Ивана на супротивную Казань
дикие звери — лось да олень — для войска подспорь-
ем в харчах были. Все воины с дикого мяса силы на-
брались, вдвое храбрее стали и поэтому под Казанью
долго не задержались. Это не мудрено, такому и по-
верить можно. А вот кто добывал для войска тех ди-
ких зверей, о том ничего не сказано.
Если рассказывать без утайки, то дело так было.
На полдороге к царству Казанскому отрядили воево-
ды царские дюжину охочих стрельцов, чтобы добы-
вали они попутно для царя, воевод и бояр свежинку
к столу. Был конец лета, а по-старинному к успенье-
ву дню все олени — и сохатые и рогатые — дикой
силы и храбрости набирались, без устали по лесам
ходили и на особых боевых урочищах яростно копы-
том в землю били, врага на бой вызывая. В эту пору
бывалому охотнику зверя добыть нетрудно. Только те
двенадцать московских бородачей напрасно по лесу с
пищалями ходили, ничего не видели и не слышали.
Под конец нашиблись они на паренька-подростка,
что сидел в лесу у костра и лосиную губу кусочками
на прутике поджаривал. Подсели стрельцы к огню^
парень их лосиной угостил. Поели и спрашивают:
— А где вся туша?
— Да ваши же люди порасхватали, поразнесли!
Кому свежинки неохота?
Завидно стало царским людям, что подросток с
луком да стрелой ловчее их и смекалистее, и стали
выспрашивать, как он оленей добывает. Но парень
своего секрета не выбалтывал, одно сказал:
— Видно, вы по-коровьи реветь не умеете!
Переглянулись стрельцы, ничего не поняли и по-
волокли подростка к царским шатрам. Вышли из ша-
тров бояре да воеводы бородатые, а один молодой, но
грознее всех, в доспехах боевых. Самый старый вое-
вода стал подростка спрашивать, какого он роду-пле-
мени, а если холоп, то какого боярина. На это отве-
тил парень, что вырос он у самого Нижня Новгорода,
отца с маткой не упомнил, племени холодаева, рода
голодаева. Так и в народе его кличут — «Холодай-
Голодай, по лесам шагай». Луком да стрелой себе
пропитание добывает и добрых людей не забывает*
Тут спросил воевода бородатый:
— А царя своего отчего забываешь? Не худо бы
и к царскому столу свежинки добыть!
Удивился Холодай-Голодай:
— А почто царю на боку лежать? Пущай по-ко-
ровьи реветь научится, свежинка к нему сама при-
дет. А как посидит ночь на ярище, дичина слаще по-
кажется!
Тут самый грозный да молодой воевода, усмехнув-
шись, сказал:
— Ладно, попробует царь по-оленьи реветь, было
бы у кого поучиться!
И тут же приказал коней седлать, на лосиную
охоту собираться. Вот и повел подросток царя на охо-
ту в леса нижегородские. Не доезжая до урочного ме-
ста, коней со стражей оставили, а сами пешком че-
рез болото пошли до дикой сосновой гривы. Там Хо-
лодай-Голодай лосиное ярище разыскал, засидку на
двоих сделал, царя рядом посадил и засветло стал
учить его сохатых оленей подманивать, лосихой клох-
тать. Сдавит себе горло руками и охает дико: «Ох!
Ох!» — как лосиха квохчет. Потом царю говорит:
— Ну, теперь ты, боярин, попробуй!
Начал царь Иван лосихой охать, да что-то плохо
получалось. Сердился Холодай-Голодай:
— Эка голова скоморошья! Ты не по-гусиному
охай, а по-лосиному!
И снова учил царя сохатых оленей подманивать.
К ночи научился царь лосихой реветь не хуже, чем
Голодай! Оба тихо сидели, урочного часа ждали. Вот
и спрашивает тихонько подросток:
— Ты, боярин, хоть старый ли?
— На Иванов день двадцать два минуло.
— Бона как! А мне шестнадцать либо меньше
чуть. Однолетки почти!
Когда стемнело совсем, месяц над лесом поднял-
ся, а болото туманом окуталось, и грива сосновая
островком в белом море казалась. Тихо сидели. Чуть
ворохнется царь Иван, как Голодай его в бок толкал
и кулаком грозился:
— Сиди, боярин, тихо, не вошкайся!
Так ждали они до полуночи, когда в разных сто-
ронах стук да треск послышались, будто кто-то суч-
ки ломал и по деревьям стучал. Тут Холодай-Голо-
дай царя в бок легонько толкнул:
— Мани, боярин!
Начал царь всея Руси сохатой коровой охать-ре-
веть. Ничего, хорошо, очень похоже получалось! Ког-
да поохали попеременно то царь Иван, то Холодай-
Голодай, вышел из тумана на гриву страшенный ло-
сище с огромными рогами. Остановился на ярище, об-
нюхался, прислушался и начал копытами землю ко-
пать да бить. Загудела земля как живая, а глаза
звериные при месяце разными огнями светились. И
так разъярился сохатый, на смертный бой противни-
ка вызывая, что царю с непривычки жутко стало»
Схватил он свою пищаль дареную аглицкую и напро-
палую выстрелил. Замер зверь, насторожился, глаза-
ми и слухом врага разыскивая. Тут паренек Голодай
тугой лук натянул, зыкнула тетива, и задрожала
стрела, пронзивши лосиное сердце. Задрожали ноги-
сохатого и, вздохнувши шумно, свалился он на бе-
лый мох.
Немедля, при свете месяца, начал охотник добы-