Питер в Боевую школу не попал. У него не оказалось того, что для этого нужно. По той или иной причине его отсеяли при выборе. Значит, любой из тех, кто попал в Боевую школу, является, возможно, лучшим стратегом и тактиком, нежели Питер Виггин, а потенциальный соперник Питера в борьбе за Гегемонию собрал вокруг себя лучших из лучших.
«Кроме, конечно, Эндера. Эндера, которого я мог вернуть на Землю, если бы потянул за нужные ниточки и направил общественное мнение по другому руслу. Эндер, который был лучшим и мог бы сейчас быть на моей стороне. Но я отослал его. Ради его, черт возьми, блага. Ради его безопасности. И вот передо мной битва, ради которой я жил, и мне предстоит борьба со сливками Боевой школы, а использовать я могу только… только себя.
Рука дрожит. Ну и что? Психом надо быть, чтобы слегка не испугаться».
Но когда этот дебил Чамраджнагар угрожал разоблачить его и все разрушить – только потому, что ему ума не хватало понять: личность Демосфена была необходима, чтобы достичь тех результатов, которых никогда не добился бы Локк, – вот тогда Питер пережил несколько адских недель. В бессилии смотреть, как похищают ребят из Боевой школы, – и быть не в состоянии что-либо сделать, что-либо сказать. Да, он отвечал на письма от разных людей, он провел расследование, которое показало, что лишь Россия имела возможность это осуществить. Но он не рискнул использовать личность Демосфена, чтобы потребовать расследования МЗФ и спросить их, почему они не защитили детей. Демосфен мог бы выдвинуть кое-какие рутинные предположения насчет того, что за похищениями детей стоит Варшавский пакт, но от Демосфена, известного русофоба, другого не ждали бы. И все потому, что какой-то ограниченный тупица-адмирал решил помешать единственному человеку на Земле, который пытается спасти мир от нового Аттилы. Питер хотел бы крикнуть этому Чамраджнагару: «Если я пишу статьи, пока другой похищает детей, и ты знаешь, кто я, и понятия не имеешь, кто он, – только поэтому ты хочешь мне помешать? Ты глупее тех кретинов, что отдали правление Германией Гитлеру, решив, что он будет им „полезен“!»
Теперь Чамраджнагар пошел на попятный. Послал трусливое извинение через третье лицо, чтобы к Питеру не попало письмо с подписью. Поздно, ущерб уже нанесен. Чамраджнагар не только сам ничего не сделал, он помешал Питеру сделать хоть что-нибудь, и теперь Питер стоял перед шахматной доской, где на его стороне только пешки, а у противника двойной комплект коней, ладей и слонов.
Вот потому у него и дрожит рука. А иногда Питер ловил себя на мысли, что хотел бы не быть настолько одиноким. Интересно, не спрашивал ли себя Наполеон в своей походной палатке, какого черта он делает, снова и снова ставя все на способность своей армии сделать невозможное? Не случалось ли Александру жалеть, что рядом с ним нет человека, которому тоже можно было бы иногда доверить принятие решений?
Питер скривил губы. Наполеон? Александр? Был человек, у которого таких жеребцов была полная конюшня. «Программа тестирования Боевой школы показала, что у меня талантов – как у этого Джона Ф. Кеннеди, президента США, потерявшего свой торпедный катер по небрежности, а потом получившего за это медаль, поскольку у его отца были деньги и политические связи. Затем ставшего президентом США и наворотившего глупостей, которые политически ему никак не навредили, поскольку пресса любила его безумно.
Так вот это – я. Я умею манипулировать прессой. Я могу формировать общественное мнение, тянуть и подталкивать, вбрасывать информацию и дезинформацию, но когда дело дойдет до войны – а оно дойдет, – я буду выглядеть не умнее французов, по которым проехался блицкриг».
Питер оглядел читальный зал. Так себе библиотека. И колледж так себе. Питер поступил в колледж рано, как студент с подтвержденной одаренностью, а так как ему было плевать на формальное образование, он поступил в местный филиал университета штата. Впервые в жизни Питер позавидовал своим соученикам. Все, что их волновало, – ближайший экзамен, учебная карьера да свидания.
«И я мог бы так жить».
Ага, как же. Он застрелился бы, если бы его волновало, что скажет какой-нибудь преподаватель о его очередной работе, или что думает какая-нибудь девица о его манере одеваться, или какая из двух футбольных команд сегодня победит.
Закрыв глаза, Питер откинулся на спинку кресла. Все эти рефлексии бессмысленны. Он не остановится, пока не будет вынужден остановиться. Он с самого детства знал, что ему предстоит перевернуть мир, если он найдет рычаг, за который нужно потянуть. Другие дети верили в ту глупость, которой их учили: надо сначала вырасти, только тогда сможешь сделать что-нибудь настоящее. Питер с самого начала знал правду. Его не смогли бы одурачить, как Эндера, который думал, что играет в игру. Для Питера единственной достойной игрой был реальный мир. Единственная причина, по которой удалось обмануть Эндера, – он позволял другим формировать свою реальность. У Питера такой проблемы не было никогда.
Была другая: его влияние на реальный мир стало возможным лишь потому, что он прячется за сетевой анонимностью. Он создал личность – даже две личности, способные менять мир, потому что никто не знал, что это – дети, на которых не стоит обращать внимание. Но когда в реальном мире схлестываются флоты и армии, влияние политических мыслителей падает. Разве что их, как Уинстона Черчилля, сочтут за мудрецов настолько правых, что в момент кризиса вручат реальную власть. Хорошо было Уинстону – старому, толстому и пропитанному алкоголем, – его люди принимали всерьез. Но все, кто видел Питера Виггина, видели перед собой всего лишь мальчишку.
И все же Уинстон Черчилль был вдохновителем плана Питера. Сделай Локка провидцем, настолько верно все предсказывающим, чтобы в начале войны страх общества перед врагом и вера в гений Локка заставили всех задвинуть пренебрежительное отношение к молодости куда подальше и позволили Питеру показать скрытое под маской лицо. Тогда он, как Уинстон когда-то, займет место у руля правого дела.
Что ж, он просчитался. Он не предположил, что Чамраджнагар уже знает, кто он. Письмо ему было первым шагом Питера в намеченном плане отдать детей Боевой школы под защиту Флота. Не то чтобы их можно было изъять из родных стран – Питер не думал, что какое-либо правительство допустит подобное, – но, когда кто-то предпримет действия против них, все вспомнят, что Локк предупреждал. А этот Чамраджнагар заставил Питера молчать от имени Локка, и никто не узнал, кроме Чамраджнагара и Граффа, что Питер это предвидел. Упущена такая возможность!
Но Питер не намерен сдаваться. Должен существовать способ снова встать на рельсы, и сейчас, сидя в библиотеке филиала Университета Северной Каролины в Гринсборо, закрыв глаза, подобно любому усталому студенту, Питер обдумывал этот способ.
Джиш Эндера подняли с кроватей в четыре ноль-ноль и собрали в столовой. Никто ничего не объяснял, разговаривать им запретили. Петра знала, что остальные думают то же, что и она: русские обнаружили саботаж в составляемых боевых планах. Или кто-то заметил кодовое сообщение в картинке с драконом. В общем, ничего хорошего ждать не приходилось.
Через тридцать минут после подъема дверь открылась. Вошли два солдата и вытянулись по стойке «смирно». А потом, к неописуемому удивлению Петры, вошел… пацан. Не старше их. Двенадцать лет? Тринадцать? Но солдаты относились к нему с почтением. Сам же этот мальчишка двигался с властной уверенностью. Он здесь командовал, и ему это нравилось.
Видела Петра его раньше? Кажется, нет. Но он на них смотрел так, будто знал. Ну конечно знал – у него здесь была власть, и он за ними наблюдал все это время.
Ребенок в роли командира. Значит, из Боевой школы – почему еще может правительство поручить командование такому мальчишке? Судя по возрасту, он должен был учиться вместе с Петрой. Но она не узнавала его – а память у нее была отличной.
– Не волнуйтесь, – сказал мальчик. – Вы меня не узнаете, потому что я поздно пришел в Боевую школу и был там очень недолго, прежде чем вы все ушли в Тактическую. Зато я знаю вас. – Он усмехнулся. – А может, здесь есть кто-то, кто меня узнал, когда я вошел? Не беспокойтесь, я потом просмотрю запись, найду этот легкий шок узнавания. Потому что если тут меня кто-то знает, то я знаю о нем еще кое-что. Я знаю, что видел его раньше, силуэтом в темноте, когда он уходил прочь, бросив меня подыхать.
Теперь Петра знала, кто это. Знала, потому что Бешеный Том им рассказывал, как Боб расставил западню для этого мальчишки, которого помнил по Роттердаму, с помощью четверых других ребят подвесил его в вентиляционной шахте и заставил сознаться примерно в дюжине убийств. Там его и оставили, отдав преподавателям запись разговора, и сообщили, где его найти.
Ахилл.
Единственный член джиша Эндера, который тогда был с Бобом, – Бешеный Том. Боб сам об этом не рассказывал, и никто его не спрашивал. От этого Боб стал фигурой несколько загадочной – он пришел из жизни такой темной и страшной, что там обитали монстры вроде Ахилла. А вот чего никто не ждал – увидеть Ахилла не в тюрьме и не в сумасшедшем доме, а в России, где ему подчиняются солдаты, а ветеранов войны с жукерами держат пленниками.
Когда Ахилл посмотрит записи, возможно, он обнаружит, что Бешеный Том его узнал. А когда он рассказал свою историю, то наверняка заметил узнавание на всех лицах. Петра не знала, что это значит, но понимала, что ничего хорошего. Одно было ясно: она не оставит Бешеного Тома одного расхлебывать эту кашу.
– Мы знаем, кто ты, – сказала она. – Ты Ахилл. И никто тебя не оставлял подыхать, тебя оставили так, чтобы преподаватели тебя нашли. Чтобы арестовали и отослали на Землю – в сумасшедший дом. Боб нам даже фотографию твою показывал. Если тебя кто-то узнал, то по ней.
Ахилл повернулся к ней с улыбкой:
– Боб никогда бы не рассказал и никогда не показал бы мою фотографию.
– Значит, ты Боба не знаешь. – Петра надеялась, что товарищи уже сообразили: признать, что слышали от Бешеного Тома, – значит его подставить. Может быть, подставить смертельно, раз этот псих здесь командует стволами. Боба здесь не было, так что вполне можно было валить на него.
– Да, вы отличная команда, – сказал Ахилл. – Сигналами обмениваетесь, закладываете саботаж в представленные планы и думаете, будто я такой дурак, что прохлопаю. Вы что, думали, будто вас поставят на реальное планирование, сначала не перевербовав?
Петра, как обычно, не смогла промолчать, но на самом деле и не хотела.
– Пытаешься высмотреть среди нас аутсайдера, с которого начать перевербовку? Это шутка такая – в джише Эндера аутсайдеров не было. Здесь один аутсайдер – ты.
На самом деле Петра отлично знала, что Карн Карби, Шен, Влад и Муха Моло чувствовали себя аутсайдерами – по разным причинам. И она сама тоже. Слова ее были предназначены лишь для ребят, чтобы поддержать солидарность.
– Значит, теперь ты нас начнешь обрабатывать поодиночке. Ахилл, мы все твои ходы наперед просчитываем.
– Мою гордость тебе не задеть, – ответил Ахилл, – потому что у меня ее нет. Меня интересует одно: объединение человечества под властью одного правительства. Россия – единственная страна, единственный народ, у которого есть воля к величию и сила, чтобы эту волю подтвердить. Вас сюда привезли, потому что некоторые из вас могут оказаться для этого полезны. У кого мы увидим то, что нам нужно, мы пригласим к себе. Остальных подержим на холоде до конца войны. А тех, кто никуда не годится, – что ж, тех мы отправим домой и будем надеяться, что их правительства выставят их против нас. – Ахилл ухмыльнулся. – И не будьте вы такими мрачными! Вы бы там, дома, с ума посходили. Вы же даже никого там толком не знаете. Вас увезли, когда вы еще даже задницу вытирать толком не умели. Что они знают о вас? Что вы знаете о них? Только то, что они вас отдали. Для меня, у которого никогда семьи не было, Боевая школа означала кормежку три раза в день. А вот вы – у вас отобрали все. И вы ничего им не должны. У вас есть только ваши мозги. Талант. Вы отмечены печатью величия. Вы выиграли для них войну с жукерами. А вас отправили домой, чтобы родители вас… воспитывали?
Никто ничего не сказал. Петра была уверена, что все так же полны презрения к этой комедии, как и она сама. Он ничего о них не знал. Ему никогда их не разделить. Не добиться их преданности. Они слишком много о нем знали. И им не нравилось, что их насильно держат в плену.
Он это тоже понял. Петра увидела это в его глазах, где заплясал гнев, когда он понял, что эти ребята испытывают к нему лишь презрение.
По крайней мере, ее презрение он точно увидел, потому что зафиксировал взгляд на ней, шагнул ближе, улыбаясь еще благожелательнее.
– Петра, я так рад с тобой познакомиться. Девушка, которая в тестах проявила такую агрессивность, что у нее даже взяли ДНК на анализ – узнать, не мальчик ли она на самом деле.
У Петры краска сбежала с лица. Об этом никто не мог знать. Этот тест выполнили психиатры подготовительной школы, когда приняли ее презрение за симптом дисфункции, а не как закономерную реакцию на их идиотские вопросы. Этого не должно было быть в ее досье. Но значит, запись где-то сохранилась. А Ахилл хочет этим сказать: он знает все. Попутно достигалась еще одна цель: пусть другие видят, как ее можно вывести из себя.
– Вас здесь десять. Только двоих не хватает из великой победной команды. Эндер, величайший из вас, гений, хранитель святого Грааля, – он где-то далеко, полетел основывать колонию. Нам всем будет за пятьдесят, когда он долетит, а он все еще будет мальчишкой. Мы будем творить историю, а он сам уже история. – Ахилл ухмыльнулся собственной шутке.
Но Петра знала, что насмешка над Эндером в этой группе не сработает. Ахилл явно считал, что эти десять ребят были соперниками, борцами за верховенство, каждый из которых хотел занять место Эндера, но был вынужден стоять и смотреть, как там восседает Эндер. Но Ахилл ошибся, он их совсем не понимал. Эндера им не хватало. Они были его джишем. А этот козел безрогий еще думает, что может сплотить их в команду, как Эндер.
– Да, и еще был Боб, – продолжал Ахилл. – Самый молодой, по сравнению с которым – по тестам – вы все выглядели недоумками. Он мог вас научить, как командовать армиями, только вы бы, наверное, не поняли, он же был гений. И где он может быть? Кто-нибудь без него скучает?
Никто не ответил. На этот раз Петра знала, что за молчанием скрывались разные чувства. Когда-то Боба многие недолюбливали. Не из-за его таланта – в этом, по крайней мере, никто не признавался открыто. Раздражало то, что Боб заранее предполагал, что во всем разбирается лучше других. И в то нелепое время, когда Эндер еще не прибыл на Эрос, когда на самом деле джишем командовал Боб, многим трудно было подчиняться приказам самого маленького. Так что здесь Ахилл, быть может, и угадал.
Да только никто не гордился этими чувствами, и такое открытое напоминание вряд ли завоюет Ахиллу симпатии ребят. Конечно, может быть, он и хотел вызвать стыд. Ахилл вполне мог оказаться умнее, чем можно предположить.
Наверное, все же нет. Он настолько недотягивал по уровню до собранной им группы военных вундеркиндов, что мог бы с тем же успехом надеть клоунский наряд и пускать пузыри – уважения заработал бы столько же.
– Ах, Боб, Боб, – продолжал Ахилл. – Я вас должен с прискорбием известить, что Боба нет в живых.
Это уже было для Бешеного Тома слишком. Он демонстративно зевнул и сказал:
– Не-а.
Ахилл посмотрел на него с улыбкой:
– Ты думаешь, что знаешь лучше меня?
– Мы бродим в сетях, – ответил Шен. – Мы бы знали.
– Вас увели от терминалов в двадцать два ноль-ноль. Откуда вы знаете, что случилось, пока вы спали? – Ахилл глянул на часы. – Ой, прошу прощения. Вы правы. Боб все еще жив. И будет жив еще минут пятнадцать. А потом – бум! Маленькая ракеточка влетает в окно спаленки и разносит Боба прямо в кроватке. Даже не надо было покупать у греков его адрес. Наши тамошние друзья дали нам его бесплатно.
У Петры упало сердце. Если Ахилл мог организовать их похищение, то он может организовать и убийство Боба. Убить всегда проще, чем взять живым.
Заметил ли уже Боб письмо с драконом, расшифровал ли и передал ли дальше? Потому что, если не будет Боба, никто этого не сможет сделать.
И тут же Петра устыдилась, что весть о смерти Боба заставила ее подумать первым делом о себе. Это не значило, что судьба Боба ей безразлична. Просто Петра так в него верит, что все свои надежды возложила только на него. С его гибелью погибнут и они. Нет, эта мысль не была недостойной.