Конечно, Джек не спиннингом ловил рыбу, не нахлыстом. Всё-таки животное, не человек же! А вот на поплавочную большой был любитель.
Бывало, только возьмёшь в руки удилище, Джек подбежит и глаз не спускает с тебя. Взмахнёшь удилищем, поплавок не успеет воды коснуться, а уж он провожает поплавок глазами и смотрит, куда тот упадёт. Если закинешь хорошо, Джек завиляет задом, сядет поудобнее и глаз не спускает с поплавка. А если случится как-нибудь нескладно забросить, ну, скажем, поплавок не встанет, так Джек сейчас же подаёт свой голос, словно выговаривает: «Наплыв, наплыв велик! Наплыв велик! Убавь! Убавь!» Ну, а уж если поплавком сильно шлёпнешь по воде или нечаянно концом удилища хлопнешь — беда! Засрамит! Так облает, что, бывало, стыдно станет.
Вот так раскинешь штук пять-шесть удочек, воткнёшь их слегка в землю или положишь на рогаточки и смело можешь отдыхать или отлучиться по своей надобности. Как только начнёт клевать, как только поплавок дрогнет, Джек сейчас же подаст голос. Моё дело тогда только подсекать да вытаскивать рыбу. Иной раз задремлешь где-нибудь в тенёчке — всё равно разбудит!
А однажды было так. Рыбачили мы с приятелем Мишей Валюгиным на Старой Вороне. Ещё с вечера пришли туда, чтобы на утренней зорьке половить. Развели, конечно, костёр, чайничек вскипятили, поели, попили... А пока суд да дело, за разговорами и не заметили, как короткая летняя ночь кончилась и начало светать. Миша взял свои удочки и решил пойти на мысок, где Старая Ворона выходит к Новой Вороне. А я остался. Уж очень мне нравилось это место, да и рыбы здесь я всегда много брал. Особенно щуки здесь здоровы были!
Но вот напасть! Часа два мы с Джеком сидели, а поймали всего только двух махоньких окуньков. Насадил я их обоих на жерлицы и поставил одну прямо с обрыва (это где сваи от старой мельницы остались), а другую раскинул в протоке, за кугой.
Уж солнышко поднялось высоко, а кроме двух окуньков — ни одной поклёвки! Поплавки хоть бы раз дрогнули. А что всего удивительнее — и щука не хотела брать! Рогульки жерлиц висели как мёртвые.
Пригрело меня солнышко, стал я носом клевать и заснул незаметно. Видно, так я крепко спал, что и не слыхал, как лаял Джек. Проснулся я оттого, что кто-то тыкал мне в лицо чем-то холодным. Открываю глаза — а это Джек. Стоит около меня, тычет мне в щёку своим носом, а в зубах леску жерличную держит. Вскочил это я, сон как рукой сняло. Вижу, жерлица вся размотана и морда у Джека дёргается.
Схватил я леску и чувствую, что на конце её сидит что-то основательное. Стал я выбирать леску — она и зачертила, и зачертила по воде! Здоровенную щуку выхватил. А Джек-то, Джек-то! И прыгает, и лает, и волчком крутится! Рад, что такую щуку поймал. Кило пять, а то и шесть в ней было!
АГРЕССИВНЫЙ ЧИКАМАС
На Хопре многих рыб называют совсем не так, как у нас. Там говорят не окунь, а чикамас, не лещ, а чебак, не судак, а сула. Там и повадки-то у рыб не такие, как у наших.
Вот посудите сами! Наш окунь — рыба как рыба: в меру осторожен, в меру храбр. Как бы ему ни было любопытно, он зря не полезет сам в руки к рыболову и, уж конечно, не будет преследовать добычу, которая значительно крупнее его. Правда, увидав играющую блесну, которая «удирает» от него, он так может возомнить о себе, так увлечётся и до того войдёт в азарт, что бросится на блесну, которая почти одного с ним размера. Это бывает! Но чтобы погнаться, скажем, за вошедшим в реку щенком или за купающимся мальчишкой — до такого безрассудства уж он, конечно, не дойдёт!
Но хопёрский чикамас — другое дело! Сначала я не замечал в чикамасе никакого отличия от его собрата, нашего окуня: и держится он в таких же местах, и, схватив блесну, ведёт себя так же.
Помню, как первый раз я попал на Хопёр и ловил там рыбу с местным рыболовом. Забросил я спиннинг, почувствовал рывок и, подматывая блесну, говорю своему товарищу:
— Хороший окунёк попался!
Тот посмотрел на меня как-то удивлённо. Я ещё подумал тогда: «Эге! Видно, не часто ты ловил окуней на спиннинг, если удивляешься, что я, ещё не подтянув блесну, уже заранее знаю, кого я поймал!» Ведь окунь так характерно дёргает блесну, как ни одна рыба, а поэтому всегда узнаёшь его.
Действительно, окунёк оказался порядочный. Я освободил его от блесны и показал своему новому знакомому.
— Хороший окунёк! — сказал я.
— Хороший чикамас! — сказал мой новый знакомый.
— Какой чикамас? Окунь!
— У вас — окунь, а у нас —чикамас!
Вот так и произошло моё знакомство с хопёрским чикамасом, и я долго думал, что всё отличие окуня от чикамаса только в названии.
Но вот однажды пошёл я с этюдником на присмотренное местечко. Со мной попросился Лёнька, сынишка хозяина, у которого я остановился. Он быстро накопал червей, взял своё корявое удилище, и мы отправились.
Пока я писал этюд, Лёнька старательно хлопал поплавком по воде, переходил с одного места на другое, но у него ничего не ловилось. Скоро он воткнул своё удилище в песок подальше от берега, скинул рубашку, полез в воду и стал барахтаться на отмели.
Вдруг он выскочил из воды и кричит мне: