Вполне возможно, этнические сербы в Косово в конце концов присоединятся к Сербии по условиям окончательного соглашения, если Белград признает независимость Косово. Будет ли Косово в этом случае стремиться к объединению с Албанией, пока неизвестно, но на каком-то этапе это может произойти. Вероятнее всего, Сербия и Албания обе войдут в ЕС, в итоге экономическая взаимозависимость между ними может привести к разработке более мирного решения, неважно, будет в нем участвовать суверенное Косовское государство или нет.
Четыре гражданских войны в Югославии 90-х гг. ХХ в. стали предметом судебных процессов в связи с военными преступлениями. Эти процессы проходили в специально учрежденном ООН судебном органе – Международном трибунале по делам бывшей Югославии (ICTY). Он собирался в голландском городе Гааге, месте размещения Международного уголовного суда, и также известен под названием Гаагского трибунала по военным преступлениям. Ряд обвинительных вердиктов уже на ранних стадиях работы стал способом жестко заявить о том, что же сегодня приемлемо на театре военных действий. Но в последние годы несколько оправданий по формальным признакам бросили тень сомнения на долговечность этих заявлений. Предполагалось, что трибунал завершит всю работу к концу 2014 г., но взятие под стражу Младича и Хаджича означает, что дело подойдет к финалу лишь в 2016–2017 гг.
Наибольшее внимание привлек вывод трибунала о том, что некоторые зверства военного времени являлись геноцидом. В 1948 г. на «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него» резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 260 геноциду было дано определение как «действиям, совершаемым с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». Однако до трибунала по военным преступлениям в Югославии ни одну страну не обвиняли в нарушении Конвенции. Международный трибунал признал Сербию невиновной в непосредственном участии в геноциде, тем не менее она стала первой страной, подвергшейся критике за нарушение международных законов и неспособность предотвратить геноцид 1995 г. в Сребренице. Трибунал предъявил обвинения по Конвенции о геноциде 161 подсудимому и признал 69 из них виновными в совершении геноцида или менее тяжких военных преступлений. Однако самый высокопоставленный подсудимый, Слободан Милошевич, избежал правосудия: в 2006 г. он был обнаружен в камере мертвым. Предполагалось, что он покончил с собой, но конкретная причина смерти так и не была установлена. Чем бы ни была его гибель – самоубийством, внезапной смертью из-за болезни или убийством, – она лишила мир возможности вынести вердикт в ходе редкого явления – судебного процесса над главой государства, обвиняемым в кровавых преступлениях, совершенных при его правлении.
Пока трибунал занимался своим делом, Сербия и другие бывшие республики Югославии восстанавливали серьезно пострадавшие экономики. В 2003 г. Сербия и Черногория отказались от притязаний на роль прежней Югославии и назвались просто «Сербией» и «Черногорией» – по условиям трехлетнего соглашения, которое завершилось проведением референдума по вопросу независимости Черногории. В 2006 г. черногорцы с незначительным перевесом голосов проголосовали за независимость, завершив тем самым распад Югославии, начавшийся в 1991 г. и затянувшийся на 15 кровопролитных лет. К тому времени, по оценкам международных гуманитарных организаций, войны уже успели унести жизни более чем 140 тыс. человек.
Несомненно, что львиная доля вины за распад Югославии лежит на Сербии. Возможно, во многом это объясняется воинственностью Слободана Милошевича, и в докладе ООН 1994 г. говорилось, что Сербия скорее пытается создать Великую Сербию, нежели возродить Югославию. Трибунал по военным преступлениям также отмечал, что большинство погибших в конфликтах стали жертвами сербской агрессии, и, по некоторым сведениям, сербы, выступавшие за сдерживание сербского национализма, подвергались нападкам и гонениям, их даже убивали. Но справедливо ли клеймить одних лишь сербов, хотя статистика во всех четырех войнах указывает на них как на главных виновников? Национализм Хорватии тоже всегда носил «эксклюзивный» характер: известно множество историй о том, как мусульманские общины в Боснии распаляли себя до исступления. И если в Боснии мусульмане и хорваты действительно страдали от рук сербских националистов, то во время гражданской войны 1941–1945 гг. именно сербы столкнулись с жестокостью хорватских фашистов – усташей и, пусть в меньшей степени, боснийских мусульман. Это многое объясняет, но не оправдывает трагические события. Было бы неправильно уделять в этой книге вопросу вины сербов слишком много внимания, но справедливым будет отметить, что представления о югославских войнах, согласно которым все сводится к агрессии сербов, а хорваты, боснийцы и другие выступают в роли невинных жертв, выглядят предельно упрощенными.
Важно также помнить, что в прежней Югославии многие не имели никакого отношения к межнациональным «разборкам». Знаменательно, что марш, проведенный в Сараево в марте 1992 г., объединил боснийцев, сербов и хорватов, выступавших против межэтнических конфликтов, однако он был прерван, когда с сербских позиций прозвучали выстрелы, а первым погибшим в Сараево стал студент, участвовавший в этом марше мира. Но голоса в защиту мира редко бывают услышаны.
Легко усмотреть в гражданских войнах в Югославии 1990-х гг. итог десятилетиями нараставшей межэтнической розни, но самого по себе этого объяснения недостаточно. Этнические и религиозные различия между большинством народов, составлявших Югославию, если и существовали, то в гораздо менее выраженном виде, чем различия между жителями немецкоязычных регионов, образовывающих Германию с 1871 г. и по-прежнему входящих в состав страны. Столкнувшись с общей для них угрозой в 20-х и 40-х гг. ХХ в., югославские государства с готовностью объединились – сначала как Королевство сербов, хорватов и словенцев, затем как Югославия во главе с Тито, – создавая государство, способное противостоять внешней угрозе, и пользуясь поддержкой и Москвы, и Вашингтона. Но когда Тито не стало, а влияние Москвы начало ослабевать, исчезла и внешняя угроза, способствовавшая сплочению республик. Вероятно, сам факт их объединения на протяжении большей части периода с 1918 по 1990 г. – главным образом благодаря харизме Тито и отсутствию подробного расследования преступлений гражданской войны 1941–1945 гг. – означал, что подспудно межнациональные отношения лишь накалялись, и мало-помалу страна превратилась в пороховую бочку, только и ждущую малейшей искры.
Бесспорно, величайшей трагедией стало нагнетание сербского национализма до той степени, когда каждого, кто не принадлежал к сербской нации, причисляли к гражданам второго сорта, а этнические чистки считались (некоторыми политиками) законным способом укрепления государства. Наличие у Сербии «инклюзивной» идеологии в 50-х гг. XIX в. и в 20-х гг. ХХ в., рассматривавшей хорватов, черногорцев и македонцев как младших братьев, которые могут мирно сосуществовать в одной стране с сербами, выглядят, пожалуй, слишком упрощенным объяснением истоков сербского национализма. Согласно документу 1844 г. под названием «Начертанье», который служил проектом создания суверенного государства Великая Сербия, в ее состав должны были входить также Черногория, Босния, Герцеговина и север Албании. Кое-кто убежден, что сербские националисты усмотрели в королевстве 1918 г. нужную им модель. Однако то, что сербы с умеренным успехом сотрудничали с пятью другими югославскими республиками вплоть до 1990 г., а также близость сербского языка и культуры к языку и культуре многих соседей, указывает, что укоренившаяся позиция «мы и они» по отношению к национальной принадлежности в настоящее время нецелесообразна. Есть надежда, что подача Сербией заявки для вступления в Европейский союз означает возврат к «инклюзивности», пусть даже только потому, что от него зависит экономическое благополучие Сербии.
Итак, Сербия вступила в XXI в. вновь как суверенное государство, но уже поставленное перед необходимостью предпринимать огромные усилия, чтобы реабилитироваться. То, с чем Германия, Италия и Япония столкнулись после Второй мировой войны, ЮАР – после апартеида, а Аргентина – после жестокого правления военной хунты, Сербия столкнулась после своего кровавого выхода из Югославии. Если бы в таких условиях нам понадобилось набросать портрет идеального посланника, способного представлять молодое сербское государство на мировой арене, то, скорее всего, это был бы пылкий серб смешанной этнической принадлежности, плоть от плоти своего народа, но также обладающий высоким интеллектом и тонким восприятием, чтобы понять известное недоверие к его соплеменникам со стороны международного сообщества, все еще не оправившегося от потрясения, вызванного сценами ужасов сербских войн на своих телевизионных экранах в 1990-х гг.
Сербии повезло: в ней нашелся именно такой человек.
Глава пятая
Закаленные бомбардировками НАТО
Поколениям людей, не знающих тягот войны, непросто понять рассказы переживших ее. Европейцам, родившимся после 1945 г., приходилось выслушивать истории своих родителей и дедов, вспоминающих, как они справлялись со страхом и лишениями в годы двух мировых войн, как повсюду вокруг гибли люди, какой мучительной была неизвестность для тех, кто понятия не имел, кто погибнет следующим. Подсознательный предостерегающий посыл этих рассказов звучит так: «вы даже не представляете себе, как вам повезло».
От Роджера Федерера, Рафаэля Надаля, Энди Маррея и многих других современников Новака Джоковича отличает то, что он знает, что такое война. Ему было 11 лет, когда самолеты НАТО начали бомбить Белград, его двенадцатый день рождения прошел в сопровождении одной из таких бомбардировок. Он не бросил играть в теннис, хотя ему чуть ли не каждый день приходилось тренироваться на разных кортах. Война стоила ему 76 ночей, проведенных в подвале во время бомбежек, лишила его сна, заставила испытать свою долю того страха, который ощущало население целого города, и особенно те люди, с которыми Новак и его младшие братья прятались в одном подвале. Джоковичу еще предстоит наскучить своим будущим детям и внукам рассказами о том, как он пережил войну.
Когда начались бомбардировки, вся семья как раз находилась в Белграде после зимнего сезона в Копаонике. Почти все свое время Джоковичи проводили в двухкомнатной квартире деда Влады, но не потому, что в ней было больше места, а потому, что под домом имелся подвал, куда вся семья спешила всякий раз, когда слышался вой сирен.
В конце 2011 г. Джокович пригласил съемочную группу американской телекомпании CBS вместе с ним и дедом Владой побывать в подвале, где они провели столько ночей во время бомбардировок, а в первые две недели так вообще каждую ночь. Даже сегодня этот темный подвал – одни бетонные стены. Современные войны требуют, чтобы сразу же после сигнала сирены люди стремглав неслись в бомбоубежище – времени на сборы, как и во время Второй мировой войны, просто нет, а количество тех, кто может набиться в это замкнутое пространство, ограничено. Во время съемок в подвале выяснилось, что Джокович сохранил детскую способность излагать только факты, не позволяя взрослому сознанию примешивать к воспоминаниям свои нынешние чувства. Он говорил именно о том, что происходило в то время. Если к его словам и примешивались эмоции, то, скорее всего, это была радость школьника, которому удалось отвертеться от уроков.
Репортер CBS Боб Саймон спрашивал Джоковича, не ощущал ли он растерянности. «Ощущал первые пару недель, – ответил тот. – Из-за бомбардировок первые два с половиной месяца мы вскакивали часа в два – три ночи. Но эти дни я стараюсь вспоминать очень светло и позитивно. Нас не гоняли в школу, я больше играл в теннис. Это закалило нас, пробудило в нас жажду успеха».
Его тренер Елена Генчич, которая в свое время пережила германские и британские бомбардировки и надеялась больше никогда не услышать вой сирен, старалась продолжать теннисное образование подопечного, несмотря на хаос вокруг. Генчич была видной фигурой в сербском мире тенниса, она могла прийти на любой корт и получить разрешение играть на нем, поэтому она беспрестанно искала безопасные корты. «Однажды утром я позвонила Новаку, – вспоминает она, – и сказала, что напротив одних кортов есть военный госпиталь. Я объяснила, что госпиталь, скорее всего, бомбить не будут, тем более что вокруг уже все разбомбили. Каждую ночь для бомбардировки выбирали новый объект, так что после того, как по какому-нибудь месту отбомбились, тренироваться там можно было без опасений. Как-то я ошиблась в расчетах: разбомбили то место, где мы тренировались накануне. Мы постоянно меняли клубы. Однажды мы даже подумывали отправиться на тренировку в клуб на другом берегу Дуная, но не решились: мост могли разбомбить, и тогда мы не смогли бы вернуться. Всем нам было очень страшно, еды почти не оставалось, мы голодали, и Новак часто тренировался, даже не поев как следует».
У Аны Иванович, ровесницы Джоковича, посещавшей пиццерию его родителей в Копаонике с четырех лет (ее отец и дядя Джоковича Горан вместе учились в школе), сохранились похожие воспоминания: «Это было очень трудное время не только для нас, детей, но и для всей страны. Девяностые вообще были тяжелыми, экономика на нуле, и я помню, бомбардировки начались 24 марта, в день рождения моей двоюродной сестры, так что она страшно расстроилась, потому что никакого праздника не получилось – всем пришлось бежать в бомбоубежище. Первые несколько недель мы не тренировались, поскольку не знали, чего ожидать, поэтому сидели дома, но позже, когда умолкали сирены и опасность исчезала, начинали понемногу тренироваться. Чаще всего по утрам, с шести до восьми или с семи до девяти. Мы старались вести обычную жизнь, конечно, как могли. Помню, ближе к концу бомбардировок для игроков младше 12 лет организовали турнир и даже ввели правило: если во время игры вдруг завыли сирены, матчи надо закончить, но новых уже не начинать! Во время моих матчей сирены не выли ни разу, вернее, только один раз, когда я смотрела чужую игру».
Иванович рассказывает, как они с Джоковичем умудрялись даже развлекаться на турнирах. «Мы оба помним множество забавных моментов, – говорит она. – Мы участвовали в разных турнирах в Сербии – для детей до 10, до 12 лет. Часто играли в прятки. В день играешь два – три матча, а потом делать тебе совершенно нечего, вот и ищешь, чем развлечься». Джокович и Иванович никогда не считались парой, но были явно привязаны друг к другу. Многие, кто знал их, полагали, что Джокович частенько пляшет под дуду своей подруги, впрочем, ровно в той степени, чтобы не осложнить отношений с невестой – Еленой Ристич. Возможно, общее прошлое в Копаонике и пережитые бомбардировки скрепили их чем-то вроде товарищеских уз, не вписывающихся в рамки привычных дружеских, сексуальных или еще каких-нибудь общепринятых отношений.
Сербский тренер и капитан сборной Кубка Дэвиса Богдан Обрадович вспоминает, что, когда бомбили, помимо раннего утра безопаснее всего тренироваться в обеденное время. Он говорит, что занимался тренировками в основном с полудня до двух часов дня, «потому что в это время ничего не происходило». На самом деле время почти не имело значения – в сущности, они постоянно приспосабливались и старались тренироваться так, чтобы держаться вне досягаемости для авиации, находящейся в распоряжении войск НАТО.
У читателей после таких рассказов может сложиться впечатление, что весь Белград усеян теннисными клубами. Но это не соответствует действительности. Кортов было несколько, и многие из них настоятельно требовали ремонта. Теннис никогда не играл значимой роли в спортивной жизни Югославии, а в тот период сербская экономика пребывала в особенно прискорбном состоянии. Зачастую под корт приходилось приспосабливать любую подходящую площадку. Самый яркий пример – корт в клубе «Еданешти Априль» (клуб «11 апреля»), где играли Иванович и Янко Типсаревич. В клубе имелся олимпийский плавательный бассейн, но содержать его было слишком дорого, особенно когда желающих поплавать не находилось. Поэтому из бассейна спустили воду, расстелили по дну покрытие и разметили корт для одиночной игры – для парной просто не хватило места. Сейчас это снова бассейн, а в школе Типсаревича есть настоящие корты. Но этот пример свидетельствует о том, что в 1990-х гг. начинающим сербским теннисистам было буквально негде тренироваться.