— История об этом умалчивает? — рассмеялся Стародубов.
— Да нет, она-то не умалчивает…
— Читай, как у тебя записано, — ответил Назаров. — Я после скажу, так ли было.
— В райкоме, по слухам, хотели сразу собирать членов бюро и снимать ему голову. А потом всё же сообразили, что как-то оно получится политически неверно: человек только что принял колхоз — и сразу исключать его из партии?.. И он, конечно, стал проситься: «Дайте, говорит, ещё неделю сроку, а потом присылайте комиссию, пусть проверит — прав я был или нет». Так?
— Ну так…
— А через неделю у нас уже во всех бригадах не по пять, а по тридцать человек выходило на работу!..
— А почему? — перебила Королёва одна из колхозниц «Красного знамени». — Про это и ты, Родионыч, не расскажешь. Ты в нашей вдовьей шкуре не был. Как у нас бабы частушки поют: «Вот и кончилась война, и осталась я одна»… Пришёл Павел Фёдорыч к нам в бригаду. Зерно чистили мы на семена и в амбары возили. Мужики все на ответственной работе: тот кладовщик, тот весовщик, тот завтоком, тот учётчик. Сидят, покуривают, анекдоты рассказывают. А бабы веялки крутят, зерно грузят на машину. Да ещё сделали нам ящик-меру, центнер целый пшеницы влазит. Ну-ка, подними, перекинь его через борт! Животы надрывали. Поглядел Павел Фёдорыч на такие порядки, видим — аж побелел с лица, рассердился. Как трахнет тот ящик оземь! Разбил в щепки. «На чью силу вы, — говорит, — такие короба делали? Калечить женщин? Этим хотите поспешить?» Дал чертёж, какие ящики поделать, на двадцать килограммов, не больше. И разогнал потом всех мужиков на рядовые работы. А женщин — кладовщицами, учётчицами… Эх, думаем, есть, значит, люди, которые об нашей бабьей доле болеют! Ну и как же нам не возрадоваться, не сделать хорошее для такого человека, для колхоза? У кого совесть не заговорит?
— Короче сказать — продолжал Никита Родионыч, — поставили мы две молотилки да как ахнули в две смены — дней за двенадцать перемолотили всё, что оставалось. До снегу управились. Приезжает комиссия из района, видят — ошиблись, зря нашумели на человека. Дело в колхозе, похоже, пойдёт на лад…
Назаров вначале, когда заговорили о нём колхозники, несколько смущался. Он сел в первом ряду на стул, с которого поднялся Никита Родионыч, и, заметно было, не знал, куда себя девать. То ли сидеть спиною к залу — неудобно, когда о тебе говорят, то ли повернуться лицом к людям — тоже нехорошо, как на выставке, смотрите, мол, все на меня, какой я есть. Сейчас смущение его прошло, он поднял голову и вполоборота, через плечо, широко раскрытыми глазами смотрел в зал. Половина людей в зале — колхозники «Красного знамени». Взгляды всех были обращены к нему. На всех лицах он видел хорошие, тёплые улыбки. Взволновало Назарова сегодняшнее собрание… Нет, не всё делал он с расчётом. Многое — от сердца, и сам уж позабыл. А народ помнит. Пять лет проработал он здесь. Большой кусок жизни. Каждый шаг его помнят…
— Так вот с чего начинал у нас Павел Фёдорыч, — заключил Никита Родионыч Королёв. — Понятно вам, товарищи? Сельское хозяйство — это такая штука: поднять дух человека — он тебе втрое больше сработает. А больше поработаем — во-время посеем, уберём, хороший урожай получим. А от хорошего урожая ещё больше дух у человека поднимается! И ещё скажу вам про сельское хозяйство. Когда председатель в четыре часа утра на ногах — и бригадирам уж как-то неловко на мягких перинах нежиться. А от бригадиров и другим передаётся. Так оно и идёт, беспокойство, по всему колхозу…
… Расходились из клуба все в каком-то приподнятом, взволнованном настроении. У женщин, как всегда, не обошлось без слёз. Христина Соловьёва, одной рукой вытирая слезы, другой влепила крепкого тумака в спину своему председателю.
— Эх!..
И в это в одно слово вложила всё, что пережила, перечувствовала за день.
Стародубов живо обернулся на возглас женщины.
— Так, так, Христина Семёновна! Не давай ему покоя, толстошкурому! Где ни встретишь его, на улице ли, в правлении, спрашивай: «А почему у нас хуже, чем в «Красном знамени»?»
Да мы теперь, Дмитрий Сергеич, такие злые стали! — враз заговорили несколько женщин. — На свою голову привезли нас сюда!
— И к вам в райком придём, спросим: почему же вы так неровно руководите, что наши колхозы отстали?
— Что мы — у бога телёнка съели?
— Руки до нас не дошли, что ли?
Стародубов с довольным видом смеялся.
— Так, девчата, так! Как по-морскому говорится: «Так держать!».
Но хотелось, чтобы он на прощание сказал и Назарову что-то дружески-подхлёстывающее, вроде:
«А не привыкаешь ли ты, Павел Фёдорыч, к тому, что всё к тебе да к тебе ездят на экскурсию-учиться? А тебе с твоими колхозниками некуда поехать поучиться? Разве твой колхоз самый лучший в Советском Союзе?..»
Но этого Стародубов не сказал Назарову. Вокруг Назарова собралось человек десять — председатели: соседних колхозов, бригадиры, директор МТС, Христина Соловьёва. Назаров успел сказать им: «Обедать — ко мне». Остальные — кто побежал перекусить в сельпо, кто пошёл к своей машине. Стародубов взял Назарова за рукав.
— А то поле, что под Городенским, всё же поздновато вспахали вы под пар. Не все, может быть, это заметили, обратили только внимание, что чистый пар, ни соринки. А чистый потому, что неделю назад только вспахано. — Засмеялся. — Верно? Меня не проведёшь!
— Под выпас оставляли, Дмитрий Сергеич. Ничего, не хуже будет на том поле пшеничка, посмотрите будущим летом. По толоке — пар. Верите, некуда скот выгонять. По нашему животноводству нам бы ещё земли гектаров пятьсот. Где её взять?
— Подсевать, подсевать надо побольше! Искусственные выпасы. Культурно надо хозяйствовать, не надеяться лишь на ту травку, что бог вырастит.
— Есть и искусственные выпасы — нехватает. Хотели посеять больше ржи на выпас, — вы же сама попросили занять «Маяку» семян… Куда вы, Дмитрий Сергеич?
— Поеду. Стёпа! Давай машину.
— Да зайдёмте ко мне, пообедаем! С утра не ели. Уже шестой час.
— Нет, поеду, спасибо. Отдохну дома часок. А вечером — заседание исполкома.
— Всегда вы отговариваетесь заседаниями. Неправда, нет сегодня заседания исполкома! Почему же меня не известили? Я — член исполкома.
— Или что-то другое… Забыл, комиссия какая-то. Нет, поеду.
— Брезгуете нашим хлебом-солыо?
— Ничего, ничего, как-нибудь в другой раз. Досвидания. А ты и за столом расскажи ещё им о своих методах руководства. Я думаю, сегодня день не пропал зря. Крепко запало в душу людям то, что они видели здесь. Ты уж потерпи, Павел Фёдорыч. Ещё не раз побеспокоим тебя, оторвём от работы. Не одну ещё экскурсию поводишь по своему хозяйству.
Пожал всем руки, сел в «газик», уехал…
Назаров посмотрел вслед машине, огорчённо сказал мне:
— Третий год он в нашем районе работает, а ни разу не выпил у нас в колхозе и стакана молока. Ни ко мне домой не заходит, ни к себе не приглашает, когда бываю в районе. Только по обязанности встречаемся. Разойдемся — и будто чего-то главного не сказали друг другу…
* * *
Я много раз бывал в колхозе «Красное знамя» и не один вечер просидел в райкоме у Дмитрия Сергеевича Стародубова. Прилепился я как-то душою к этому району, где при многих недостатках и недоработках пульс жизни бьётся энергично и во всем чувствуется умное, помогающее делу вмешательство «первой головы» в районе — секретаря райкома.
Но всякий раз меня неприятно удивляло, что, когда я заводил речь о колхозе «Красное знамя» и его председателе Назарове, восхищался его организаторским талантом и прочими хорошими человеческими качествами, у Стародубова потухали глаза, он скучнел, отвечал что-то вроде: «Да, да, хороший колхоз. Да, хороший председатель», и переводил разговор на другую тему. Он куда с большим увлечением рассказывал о самом отстающем в районе колхозе — что сделал он там, прожив два дня, и какие заметил после этого обнадёживающие перемены, — чем о «Красном знамени», крепко ставшем на ноги колхозе, знаменитом на всю округу.
Что это? Ревность к делу? В этот колхоз уже не нужно посылать толкачей? Там «кампании» идут своим чередом, без уполномоченных райкома. Там ему, Стародубову, делать нечего?
Однажды на прямо заданный вопрос Стародубов прямо и ответил мне, несколько, правда, иносказательно.
— У вас есть взрослые дети?
— Да, сын студент, на втором курсе.
— И у меня — два студента… Кончили десятилетку, поступили в институт, стипендия, взрослые люди — в крайнем случае, уж и без отца обойдутся. Ты уже не нужен им… Грустно провожать выросших детей в самостоятельную жизнь…
Как-то при мне в райкоме Стародубов и Назаров стали хвалиться — в шутку, кто больше сил положил на колхозное строительство.
— Я товарищ Назаров, — сказал Стародубов, — связан с колхозным строительством уже двадцать восемь лет!
— Как же это может быть? — развёл руками Назаров. — Колхозам-то всего двадцать второй год. Мы стали организовывать колхозы в тридцатом году.
— Кто это — вы? Вы, может быть, в тридцатом. А мы, батраки и бедняки села Глебово, Курской области, организовали коммуну ещё в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году, и я работал в этой коммуне на тракторе. Первым был трактористом в районе!
Назаров усмехнулся.
— Вот так и моим словам удивляются, Дмитрий Сергеич, когда скажу, что я — колхозник с тысяча девятьсот двадцать второго года. Я родом с Кубани. У нас была краснопартизанская коммуна. Отец мой был командиром отряда, его же выбрали и председателем. Мне тогда было четырнадцать лет. По началу коров пас в коммуне.
— Значит, выходит, мы оба с тобой — колхозники с «подпольным» стажем?
Посмеялись, вспомнили комсомольские годы, раскулачивание, бандитизм, трудное время, когда спали, не раздеваясь, с наганом под подушкой… Стародубов спохватился, встал, провёл карандашом по сводке, разложенной на столе.
— Там у тебя, Павел Фёдорович, недовыполнение по яйцу. Нехорошо, сводку нам портишь. Передовой колхоз. Я тебя прошу. Постарайся как-нибудь к двадцатому числу…
И Назаров встал, вздохнул.
— Выполним, Дмитрий Сергеич. Чем-нибудь заменим… Я же вам объяснял, почему мы не взяли цыплят с инкубатора. Недостроили новый птичник, не успели. А тут — холода, снег пошёл в апреле месяце. Зачем брать? На погибель? По птичьему поголовью немножко недовыполнили, зато коров — сто сорок процентов. Это же важнее. Заменим молоком. Какое сегодня число? Двенадцатое. Девятнадцатого покажу вам квитанцию.
А когда я присмотрелся ближе к делам в колхозе «Красное знамя», то увидел: нет, нужен ещё этому выросшему сыну отец! Только надо бы и отцу, когда дети поступили в институт, заглядывать в свои истрёпанные вузовские учебники, повторять кое-что забытое и узнавать новое, чтобы во всякую минуту знать и понимать больше, чем знают дети, обращающиеся к нему за помощью…
Стародубов увлёкся подтягиванием всех колхозов района к уровню передового колхоза «Красное знамя» и делал это, надо сказать, с душой. В районе, собственно, уже и не было резко отстающих колхозов. В последние годы, при нём, председателями колхозов посылали действительно лучших людей из партактива. Было послано и несколько агрономов — не таких, что, имея диплом о высшем сельскохозяйственном образовании, не могут запрячь лошадь в телегу, а практиков, любящих колхозное дело, организаторов. Стародубов много занимался машинно-тракторными станциями. При мне как-то он созвал совещание бывших трактористов — узнал, что в каждом колхозе есть пять-шесть старых комбайнеров и трактористов, бросивших машины и устроившихся кто кладовщиком, кто просто ездовым, — и распорядился созвать всех в райком такого-то числа к такому-то часу. Там он подробно расспросил каждого: почему бросил он машину? Непорядки ли в МТС отпугнули, колхозы ли неаккуратно рассчитывались с ним, бытовые ли условия в бригаде были плохие? Пообещал, что займётся улучшением быта трактористов и проверит по каждому колхозу расчёты с ними. Рассказал им то, что они и сами, собственно, видели, — как в МТС ежегодно весною сажают на новенькие машины учеников и что из этого-получается: богатейшая техника не даёт и половины того, что могла бы дать в опытных руках. Постыдил, поругал их за то, что бросили свою замечательную, трудную, но почётную профессию. После совещания многие его участники вернулись на машины.
Когда приезжали мы со Стародубовым в средний колхоз, у него находилось достаточно советов и дельных предложений председателю. Там он чувствовал себя, как рыба в воде, — где труднее. А в «Красное знамя» он и заезжать не любил. Только и бывал там, что с экскурсиями.
Но действительно ли ему нечего было там делать?
Да, когда клевер убирать и что сеять на искусственных выпасах, — это Назаров знал не хуже секретаря райкома и любого агронома. Да, кстати, и агроном у них был в колхозе. И поставки они выполняли без особого нажима, не нужно было посылать туда уполномоченных. А вот почему бы не спросить Назарова:
«До каких пор в таком богатом колхозе у людей хаты будут соломой крыты? Случись пожару под хороший ветер — полсела сгорит. Начинал ты с того, что заставил бригадиров крыть соломой хаты вдовам, но ведь с тех пор уже прошло пять лет. Теперь уж нужно перекрывать, те хаты черепицей. Агрогорода, что ли, напугали вас? Затея с агрогородами осуждена как преждевременная, есть более важные, первостепенные задачи — повышение урожайности. Да и вам, может быть, не нужно тут город строить. Но село благоустроить — нужно. Вам-то ваши доходы позволяют уже заняться бытовым строительством. Миллион — на капиталовложения!»
«А почему в вашем хозяйстве такое пренебрежение к садоводству? Сады — это и богатство колхоза, и изобилие, и украшение жизни. Десять гектаров старых, запущенных, обломанных деревьев — это не сад по вашим масштабам. Двести гектаров культурного сада надо бы вам иметь!.. Бывает, конечно, что сельский хозяин увлекается чем-то одним — пшеницей, или разведением свиней, или орловскими рысаками. Может быть, он просто не ест яблок. Но председатель колхоза, где живут и работают тысячи людей с разными вкусами и потребностями, не имеет права быть односторонним. У него не должно быть нелюбимых отраслей».
А самое главное вот что. Три года уже колхоз «Красное знамя» топчется на месте в смысле урожая. Хороший собирает урожай, но топчется на месте, рост приостановился. А удобрений и местных и химических из года в год всё больше вносится в землю. В чём дело? Подтянулись все бригады к уровню передовых и застыли? Никто больше не ищет путей к ещё лучшим урожаям? Или сказывается уже сильная распылённость почвы, разрушение её структуры? И, может быть, даже введённая на полях колхоза травопольная система не восстанавливает её в должной мере? Земли ведь в колхозе действительно выпаханы, распылены до крайности. А «карпатские горы»! Одни ежегодные смывы почвы на буграх весною какой наносят ущерб её плодородию!
До сих пор Назаров показывал себя на деле грамотным, образованным хозяином и не одного специалиста удивлял своей эрудицией в вопросах культурного земледелия. Но его познания в агрономии — это многолетний крестьянский опыт, начитанность, добросовестное изучение всяких агротехнических учебников, журналов и только. Это ещё не творчество. Чем-то принципиально новым в земледелии колхоз даже под его руководством пока что не блеснул. Чтобы не зайти в тупик с урожаями. Назарову нужно упорно, напрягши все силы, искать возможностей для нового рывка.
Может быть, ему следовало бы съездить в Курганскую область к знаменитому уральскому полеводу-новатору, колхознику-учёному Терентию Мальцеву? Очень важно именно здесь, в среднерусской полосе, на сильно распылённых почвах, заложить опыты с севооборотом Мальцева. Самое «страшное», на первый взгляд, в агрокомплексе Мальцева — это то, что он в шесть лет лишь два раза глубоко пашет землю, а четыре года сеет пшеницу и ячмень по непаханной, только взлущённой дисковыми лущильниками-стерне. Как — не пахать поля? Скажи только в каком-нибудь отстающем колхозе, что можно не пахать, — разведут тебе такие сорняки, что твои джунгли! Но «Красное знамя» — передовой колхоз. Здесь земли давно уже очищены от сорняков. В колхозе есть агроном. Бригадиры достаточно подготовлены агротехнически. Можно быть уверенным, что здесь не погубят предложений Мальцева.