Для тех, кто окружал меня, не существовало вопроса: быть или не быть Советской державе? Мы знали: пока жив хоть один из нас - Россия была, есть и будет.
Мы были комсомольцами, а этим сказано многое.
По мобилизации ЦК ВЛКСМ в первые три дня войны в действующую армию ушли 900 тысяч комсомольцев, и среди них 50 тысяч комсомольцев Москвы.
В течение первых пяти месяцев войны МГК партии послал на фронт 100 тысяч коммунистов и 260 тысяч комсомольцев. В ходе Отечественной войны московская организация комсомола непрерывно направляла на фронт свои лучшие силы. В битве с фашизмом участвовало четыре пятых ее состава. [34]
Около 100 тысяч юношей и девушек работали на строительстве оборонительных рубежей под Москвой.
Я горжусь тем, что комсомольская организация столицы за активное участие в войне награждена орденом Красного Знамени. Горжусь, что 490 комсомольцев-москвичей получили высокое звание Героя Советского Союза, что десятки тысяч человек награждены орденами и медалями. Горжусь, что москвичами были Виктор Талалихин, Зоя Космодемьянская, Николай Гастелло, Александр Матросов и Тимур Фрунзе, имена которых будут вечно жить в памяти народной.
Как и во времена Николая Островского, комсомольская сталь закалялась в огне сражений, в напряженном, самоотверженном труде. Юноши и девушки, вчерашние школьники, не знавшие до тех пор ни голода, ни нужды, в суровый час испытаний проявили выдержку, стойкость и непоколебимую веру в победу{1} .
Многое дал каждому из нас комсомол. Мне, например, он дал не только крылья. Он определил мое место в строю, дал почувствовать, что я нужна людям. А это ощущение, по-моему, уже само по себе является одним из элементов челрвеческого счастья. И если разобраться серьезно и глубоко, оно крепко связано с комсомольской юностью.
Тридцать лет минуло после войны. У нас было время все продумать, мысленно оглядеть прошедшее, сделать для себя выводы на будущее, а главное - еще и еще раз прочувствовать, как прочно связана твоя судьба с судьбой Родины.
Я не люблю романов, повестей и пьес, где годы войны изображаются как время страданий, жестокости, ошибок. Я не верю таким книгам, потому что сама была солдатом, пережила горечь потерь и боль отступления, видела обездоленных советских людей.
Но я видела и победу. Видела ежеминутный, непрекращавшийся во времени подвиг. Видела, как чувство ответственности за судьбу России поднимало и очищало людей.
Там, под огнем, человек обнажался. Он был или героем или трусом. Мужественным или слабым. В главном [35] свет и тень были разграничены четко и резко. Могу с полной ответственностью сказать, что именно душевный свет, озарявший советского человека, определил исход борьбы с врагом.
На гигантские нравственные вершины взошел тогда русский народ. И художник, который не замечает этого, никогда не сможет правдиво показать войну.
Мы - солдаты!
Шли дни. Полеты, разборы, теоретические занятия. К вечеру уставали так, что засыпали, едва положив голову на подушку. А утром, чуть свет, вновь на ногах. И опять полеты, полеты, полеты…
В один из октябрьских дней до Владимировки дошла весть, всколыхнувшая всех летчиц: Расковой поручили формировать женскую авиационную часть.
Сбывалось наше заветное желание громить врага в одном боевом строю с мужчинами. Девушки-летчицы кричали «ура», обнимались, поздравляли друг друга.
Через несколько дней мы узнали все подробности. Оказалось, что уже с начала войны в Центральный Комитет партии, ЦК ВЛКСМ и другие организации ежедневно приходили десятки писем от летчиц Осоавиахима, Гражданского воздушного флота и просто от девушек, работавших на различных авиационных предприятиях, с просьбой направить их на фронт.
Партия и правительство пошли навстречу желанию советских патриоток, и в сентябре было вынесено решение о создании женских авиационных полков, костяк которых должны были составить летчицы-спортсменки и пилоты ГВФ.
Вместе со своими помощницами - неоднократной мировой рекордсменкой Верой Ломако, известными летчицами сестрами Тамарой и Милицей Казариновыми, комиссарами Евдокией Рачкевич и Линой Елисеевой, с политработниками и другими опытными летчицами - Раскова составляла списки женщин-авиаторов, разыскивала их в Гражданском воздушном флоте, в аэроклубах, в авиационной промышленности. [36]
Имя Расковой было овеяно легендой, и сотни женщин с разных концов страны откликнулись на ее призыв.
Вскоре в Москву вызвали некоторых наших летчиц. Первыми уезжали Валерия Хомякова, Ольга Шахова, Мария Кузнецова, Раиса Беляева, имевшие большой опыт летной работы. Мы, молодые летчицы, смотрели на них с завистью и, прощаясь, жалобно просили замолвить словечко за нас.
Формирование женской авиационной части вначале проходило в Москве. К Марине Расковой шли и шли девушки с производства, из институтов и техникумов. В одну шеренгу с опытными летчицами становились совсем юные, но смелые сердцем и стойкие духом. Большинство девушек не только никогда не летали, но даже не знали самолетов. При этих условиях очень нелегко было создать в сжатые сроки боеспособные воинские части.
* * *
Сотни комсомолок собрались в ЦК ВЛКСМ 10 октября 1941 года. Длинная очередь выстроилась к отделу кадров.
Екатерина Рябова, которая была тогда студенткой Московского университета, рассказывала позже:
Мы пошли в вузком комсомола. Там стали убеждать, что в армии будет очень трудно, может, не по силам даже. Потом упорно интересовались, не жалко ли оставить родителей. Тех, кто колебался, сразу вычеркивали из списка… Я держалась стойко и была готова переносить любые трудности, только бы попасть на фронт. Оставшихся в списке пригласили в ЦК комсомола. Здесь тоже отговаривали. И все же те, кто держался твердо, прошли. Нас зачислили вооруженцами и сказали, что командиром будет Марина Раскова. Никто не знал, что такое «вооруженцы», но все тут же согласились…
Сборным пунктом формирования женской авиационной части стала Военно-воздушная академия имени Жуковского. Сюда направлял девушек ЦК комсомола, сюда же со всех концов страны, из глубокого тыла и из фронтовых частей, приезжали женщины-авиаторы, которые должны были составить боевое ядро женских авиационных полков.
* * *
Я по- прежнему занималась подготовкой летчиков для армии. От подруг, которые первыми уехали в женскую [37] авиачасть, не было никаких вестей. Я ходила расстроенная. Дужнов и Мацнев при встречах только разводили руками, давая понять, что помочь ничем не могут. Наконец пришла долгожданная телеграмма: «Чечневу откомандировать в распоряжение Расковой».
Я выехала в Энгельс{2}.
Город Энгельс. Здесь началась моя дружба со многими девчатами, с которыми мы затем вместе прошли по долгим дорогам войны. Большинство девушек (я говорю здесь лишь о тех, кто впоследствии вошел в состав нашего полка) уже были знакомы друг с другом - либо раньше встречались, либо учились вместе. Надя Попова, Лариса Розанова, Соня Бурзаева, Катя Пискарева перед войной закончили Херсонскую авиашколу Осоавиахима и работали летчицами-инструкторами. Сима Амосова, Дина Никулина, Оля Санфирова, Вера Тихомирова летали на мирных трассах ГВФ. Наиболее многочисленной была группа москвичек. Ирина Ракобольская, Аня Еленина, Катя Рябова, Женя Руднева, Дуся Пасько, Руфа Гашева, Полина Гельман, Леля Радчикова были студентками Московского университета. Галя Докутович, Наташа Меклин и Рая Аронова занимались в авиационном институте. А Таня Сумарокова и Катя Доспанова готовились стать врачами.
Едва я прибыла в формируемую женскую авиачасть, во мне вновь пробудилась старая мечта стать истребителем. Мне казалось, достаточно попасть на прием к Расковой - и я сумею упросить ее поддержать мою просьбу.
Встреча с Расковой состоялась раньше, чем я могла рассчитывать. Как-то, идя по коридору, я услышала обращенные ко мне слова:
- Вы уже тут? Ну здравствуйте, истребитель!
Я обернулась. Знакомое милое открытое лицо, светящиеся умом ласковые глаза, решительный росчерк бровей, высокий красивый лоб, гладко зачесанные назад и собранные в тугой пучок волосы.
- Марина Михайловна! Товарищ майор, - тут же поправилась я, - летчик-инструктор Чечнева прибыла в ваше распоряжение.
Раскова улыбнулась и протянула мне руку. [38]
- Рада вас видеть. А вы повзрослели, возмужали. Это хорошо. Ну, пошли ко мне, - сказала она, распахивая дверь кабинета.
Марина Михайловна долго расспрашивала меня о прошлой работе. Узнав, что я летаю ночью, удивленно вскинула брови:
- Даже так? Это чудесно, такие летчики нам очень нужны.
- Для ПВО? - обрадованно спросила я, имея в виду истребительную авиацию.
- Не только для ПВО. - Раскова помолчала и неожиданно предложила: - Хотите летать на ночных бомбардировщиках ближнего действия?
Я не сразу поняла ее.
- Разве такие имеются?
- Конечно. И вы их отлично знаете, только не догадываетесь. Это ваши У-2.
У меня вытянулось лицо.
- Ну вот и разочарование. А работа предстоит интересная. Будет создан полк ночников, оснащенный У-2. Цель его - оказывать помощь наземным войскам непосредственно на передовой. Хорошая маневренность этой машины, неприхотливость в эксплуатации, простота в управлении позволят проводить на ней такие операции, которые быстроходным или тяжелым машинам вовсе недоступны. К примеру, бомбежка с малых высот огневых точек противника, его ближайших тылов и коммуникаций, разведка. Опасно, но увлекательно! Я не тороплю вас с ответом. Подумайте, а потом приходите ко мне.
Я согласилась не раздумывая, увлеченная ее рассказом. И лишь когда вышла за дверь, с грустью вспомнила об истребителях. Но расстраиваться не стала. Впереди меня ждал фронт. А это в конечном счете было самое главное…
* * *
Группа формирования женских авиационных частей значилась в городе Энгельсе в качестве авиационной части № 122. В часть продолжало прибывать пополнение. Через приемную комиссию прошло более тысячи девушек.
С приездом в Энгельс весь личный состав распределили по группам. В летную вошли летчицы из аэроклубов [39] и Гражданского воздушного флота, в штурманскую - штурманы, получившие это звание в авиашколе Осоавиахима, и студентки вузов. Тех, кто имел техническое образование, определили в группы авиамехаников по вооружению, по приборам и по эксплуатации.
В соответствии с приказом командующего Военно-Воздушными Силами страны генерала А. А. Новикова{3}надлежало в самые короткие сроки сформировать не один, как предполагалось первоначально, а три авиационных полка: 586-й истребительный, 587-й бомбардировочный и 588-й ночных бомбардировщиков. Номера полков уже существовали, но сами полки вплоть до февраля 1942 года значились только в приказе. Предстояло отобрать людей в соответствии с их знаниями, опытом, возможностями, подготовить их, помочь овладеть боевой техникой, а главное - перевоспитать их, покончить с настроениями мирного времени, установить воинский порядок, привить строгую дисциплину. Примечательным в этом смысле было первое по прибытии в Энгельс «Приказание штаба особых полков от 25 октября 1941 года», гласившее:
Всему личному составу приказываю: перед баней пройти стрижку волос.
Устанавливаю для всего личного состава сбора единую прическу: перед - на пол-уха и под польку - затылок.
Ношение других видов причесок только с моего персонального в каждом отдельном случае разрешения.
Нач. сбора особых полков Герой Советского Союза майор Раскова.
Вот с каких мелочей пришлось начинать Марине Михайловне Расковой.
* * *
Курс обучения летно-техническим специальностям в мирное время был рассчитан на три года, теперь его предстояло пройти в весьма сжатый срок. Если учесть, что никто из нас не был знаком ни с тактикой, ни со штурманским делом, ни с бомбово-стрелковым вооружением, ни с другими дисциплинами, без знания которых нельзя было обойтись в боевой обстановке, то можно представить, какая огромная нагрузка легла на плечи девушек-добровольцев. [40]
Особенно трудно приходилось штурманам. До войны женщин-штурманов в авиации было немного. А тогда, в сорок первом, девушкам, в большинстве своем вчерашним студенткам и работницам, предстояло за короткое время овладеть аэронавигацией и бомбометанием. Группа штурманов была наиболее многочисленной, сюда-то и нацелили свое внимание партийная и комсомольская организации, а также политработники.
Времени на занятия уходило по 13 часов в сутки, и еще, кроме того, после обеда приходилось заниматься азбукой Морзе, - вспоминает Полина Гельман. - Но мы ни перед чем не пасовали, ведь все мы пришли добровольно, никто не заставлял идти на фронт, поэтому все силы отдавали учебе, горели желанием как можно быстрее попасть на фронт.
Занимались много, но никто не жаловался. Хотя мы и не приняли еще воинскую присягу, каждая мысленно считала себя солдатом с первого часа войны. Это чувство заботливо поддерживали старшие товарищи - командиры и политработники.
Организатором боевой подготовки, душевным наставником женщин-авиаторов была майор М. М. Раскова. Она уделяла много времени контролю за учебой, принимала экзамены и зачеты по многим дисциплинам, не только учила, но постоянно училась сама.
* * *
…День и ночь над аэродромом гудели самолеты. Летчики нужны были фронту. Поэтому мы, не жалея сил, снова и снова отрабатывали боевые полеты.
Не легко и не сразу дались нам маршрутные полеты, выходы на цель в непроглядной тьме, когда небо закрыто тучами и не видно ни звезд, ни лупы, учебные прицельные бомбометания по полигону, освещенному на какие-то доли секунды осветительными бомбами.
Однажды я вернулась из ночного полета в подавленном состоянии - очень неудачно приземлилась, едва не разбила машину.
Спрыгнув на землю, я в сердцах бросила подруге:
- Не выйдет из меня ночника! Видишь, какая неудачная посадка…
- Надо сделать так, чтобы вышел, Чечнева! - раздался из темноты резкий голос Расковой. [41]
- Все равно не выйдет! - упрямо стояла я на своем. Марина Михайловна внимательно посмотрела на меня.
Я опустила глаза.
- Это у нее пройдет, товарищ майор, - вступилась за меня Надя Попова.
- Вот что, Чечнева, успокойся, не нервничай… Выше голову! После войны хочу видеть у тебя ордена. Не меньше двух!
- Так уж и двух!…
Раскова засмеялась:
- Три можно. А меньше двух не пойдет!…
Марина Михайловна повернулась и зашагала к другому самолету. Я видела, как она с завидной легкостью вскочила на плоскость крыла и стала что-то объяснять летчице.
Такой Раскова была всегда. В любое время суток она находилась рядом со своими девушками: проводила разборы, летала, беседовала с людьми, отдавала распоряжения, внимательно присматривалась к подчиненным, учила их. Казалось, она никогда не отдыхает, во всяком случае, ее постоянно видели за делом. Мы не замечали у Марины Михайловны внешних признаков усталости. Она умела владеть собой. Всем нам казалось, что эта женщина обладает невиданной энергией.
* * *
Трудно было не одной мне. Женя Руднева исповедовалась в дневнике:
Сижу на морзянке и огорчаюсь. Ничего у меня не клеится: с цифрами еще кое-как, а вот с буквами я никак не справлюсь, мы принимаем по радио, сразу на слух. Сейчас мы разучили условные знаки радиообмена, так я, наверное, всегда буду сообщать, что слышу плохо, не поняла и чтобы давали медленнее. И интересно получилось: эти звуки я сразу усвоила. Ну да ладно, справлюсь.