33. И одиннадцать раз видели они впереди себя дворец Гхадамкуры вместо границ Беджнина, но к нему не шли, ибо опасались, что казнит Гхадамкура; а вместо того поворачивали назад, и каждый встречный им отвечал, что они идут на Беджнин. И говорили воины в гневе: "Пойдем, убьем синелицего!".
34. А в двенадцатый раз не увидели они дворца Гхадамкуры, хотя опасались, что вновь увидят; вместо того, пришли они, голодные, к границам Беджнина и его сельбищам; и в каждом сельбище было что-то отобрано, но еды было вдосталь и вина тоже; и селяне радовались, прославляли Пуччью и Раджою Раджей его называли.
35. Тогда сказали воины, вот еда и вино, пойдем, возьмем их и насытимся, прежде чем идти дальше. Но Шарья Маша, по прозвищу Обжаренный, собрал их перед собой и сказал так: "Не пожирайте пищу селян Беджнина, не пейте вина их, и женщин не трогайте, пока не найдем синелицего Пуччью, которого все Раджою Раджей зовут здесь и прославляют его, словно он сам Гхадамкура! Найдите синелицего, казните его и только потом предавайтесь отдыху; ибо хитер синелицый, и как бы не было здесь ловушки".
36. Тут возроптали воины, ибо видели перед собой вино и пищу, которых давно уже не имели на коврах своих; котлы с пищей стояли во дворах, и собаки пожирали оттуда; вино же выставлено было за ограды в простых бочках, как простая вода, и шел дух оттуда, и селяне тем вином омывали лица свои и руки после земли; а пили из кувшинов медных с тонкими горлами и рисунками искусными на боках; и призывали воинов, руками маша - идите, вкусите с нами.
37. И не послушались воины Шарья Машу, и пошли вкусить, взглатывая слюну, и к пище припали, и к вину тоже. Тогда вспучило животы их и кожа красной паршой покрылась, и потекла кровь из глаз их, и боль великая обуяла, и закричали воины в муке, испуская дух свой, и смрад от них пошел, и все умерли. А селяне песни пели и радовались, и пальцами показывали на тела их.
38. Тогда возрыдал Шарья Маша, по прозвищу Обжаренный, над телами воинов своих, и достал меч свой двуручный, которым был препоясан, священный меч по прозванию "Не знающий поражений", и взломал его посредине, и обломки на землю бросил; и собрались вокруг него селяне, чтобы схватить, но никто не смел приблизиться к нему, потому что даже без священного меча был страшен военачальник; и никто не смеялся над Шарья Машей, пока рыдал он.
39. Тогда пришел Пуччья и стал перед Шарья Машей, и сказал так:
- Ты искал меня, вот я!
3Я. Но Шарья Маша рыдал над воинами, ничего Пуччье не отвечая, на что разгневался Пуччья и отобрал в гневе у Шарья Маши. Он отобрал у него чины и награды, и золото с каменьми, и поместья, и жен, и всю семью с ними, но Шарья Маша рыдал над воинами, как будто не было рядом Пуччьи. Воинов отобрал Пуччья, и смрад от них отобрал, и все победы у него отобрал, и одежду его, и имя, и прозвище, и даже пятно родимое на щеке, чтобы никто его больше Обжаренным не назвал; а вместо прозвища никакого другого ему не дал; но стоял тот нагой и рыдал, как будто не было рядом Пуччьи. Тогда приблизил Пучья лицо свое к плачущему, чтобы тот прочел письмена на лице его; но не прочел тот, он рыдал и слезы видеть ему мешали.
40. Тогда Пуччья нахмурился и ушел, все у того отобрав, и оставил ему только рыдание и два обломка священного меча по прозванию "Не знающий поражений". И ушел тот назад, рыдая, и пришел к Гхадамкуре, но Гхадамкура не узнал его и отпустил прочь, а понял только, что и войско его тоже отобрал ненавистный Пуччья.
41. Тогда удалился Гхадамкура в свои покои, никому не сказав слова. И пробрал его страх великий, тот страх, который поражает только Раджу Раджей. И в покоях, где никто не слышал его, сказал себе Гхадамкура:
- Нет у меня сил сразить проклятого синелицего, придет он и отнимет, и все станут звать его Раджою Раджей, а меня смерти позорной предаст или рабом сделает, чтобы я подбирал за ним и тело его ненавистное умащал.
42. И воззвал Гхадамкура к богам, и спросил их, как сразить синелицего, но не ответили ему, что он только ни предлагал.
43. Тогда воззвал Гхадамкура к подданным, и опять никто не ответил, только пришел брамин один, скудно одетый и рассудком усугубленный.
44. Сначала стражники его во дворец не пустили и палками побили, чтобы не ходил во дворец. Но Гхадамкура, услыша, сказал:
- Впустите и проводите в покои, и оставьте нас двоих, сами уйдя.
45. Он накормил и одел его, и вина дал, и музыкой усладил, и танцами самых прекрасных женщин. И брамин сказал так:
- Гхадамкура, Раджа Раджей, пусть будет благословенна земля, по которой ходили люди, целовавшие землю, по которой ходили низшие из слуг твоих; имени своего я не знаю, одно лишь прозвище мое мне известно - Правый Сосед Бога. Сказано мне было, что только я один могу сразиться с синелицым и победить; но не было обещано, что одолею его. Надобно только, чтобы ты сам послал меня, о Гхадамкура, на битву с синелицым, которого прозвали Левым Соседом Бога.
46. Гхадамкура усомнился, но все же послал брамина. И тот пошел.
47. Как молния пришел он в Беджнин из дворца Гхадамкуры, в одно моргание, только успел подобрать руками платье свое, чтобы не осквернить платье дорожной пылью. Он вошел в Беджнин, осмотрелся и никого не увидел; и воскликнул тогда:
- Я здесь, Пуччья! Вот он я, Правый Сосед Бога, с которым ты хотел сразиться!
48. И первые одиннадцать дней не было ответа Правому Соседу Бога, лишь птицы летали над ним, да звери пробегали мимо него, да пресмыкающиеся пресмыкались под ним, пока он ждал. Но вот поднялись с запада тучи, ветер заиграл в свои бубны, и раздался ответ с неба:
- Иди же!
49. Никуда не пошел Правый Сосед Бога - все так же продолжал свое неподвижное ожидание.
4Я. На одиннадцатый день снова с неба раздался голос:
- Я отдам тебе все золото, все одежды, все ткани, все вина, все злаки, отобранные мною в Беджнине, но выйди на бой со с мной, сделай шаг!
50. Ничего не ответил Правый Сосед Бога, словно и не услышал, не двинулся он с места, не шевельнулся.
51. Тогда громы сверху ударили и несчетные молнии, нацелившись, устремились вниз поразить брамина, но брамин создал эхо, и эхо уничтожило гром, а навстречу молниям уставил он волшебные зеркала, и молнии те вернулись обратно в небо.
52. Усмехнулся Пуччья, да так, что содрогнулась земля, и сказал Правому Соседу Бога:
- Велико твое могущество, о, брамин! Сойди же с места, сразись со мною, я отдам тебе все мысли, все желания, все чувства, те, что я в Беджнине отнял!
53. Но и тогда не шевельнулся Правый Сосед Бога, лишь стоять продолжал, с улыбкою глядя прямо.
54. Тогда поползли на него гады земные, и пожиратели наземные помчались к нему, и сверху беды небесные ниспадать стали, и огни подземные воззожглись под его ступнями, расплавленным камнем его окутав; и громогласно хохотал при том Пуччья; но не сошел с места Правый Сосед Бога, мизинцем даже не шевельнул, лишь издал ужас вселенский - и умчались прочь гады земные и пожиратели наземные, и беды небесные устремились ввысь, и потухли огни подземные - лишь эхо хохота Пуччьи еще одиннадцать дней над Беджнином металось; и кто тот хохот услышал, тот ума лишился и снова не приобрел.
55. И еще девятижды предлагал Пуччья брамину сдвинуться с места, каждый раз предлагая ему отобранное в Беджнине; но все равно, неподвижным оставался Правый Сосед Бога, лишь атаки отражал, которые Пуччья вел; и стоял все так же.
56. И тогда появился перед ним Пуччья, лицо все сине, и руки расставил, и ему сказал:
- Вот он, перед тобой я, Левый Сосед Бога, ничего я тебе не отдал, что отобрал у других, а захочешь взять, сразись со мной, вот он я - здесь.
57. И тогда шевельнулся брамин и палец правой руки на Пуччью уставил, и сказал так:
- Предопределено, что здесь ты умрешь.
58. На что ответил Пуччья:
- Предопределено, что здесь умрешь ты.
59. А было это в Беджнине, под склоном холма, за которым сельбище Амашишна, где Пуччья отобрал запахи. И там сражались они - Правый и Левый Соседи Бога.
5Я. Прочитали они молитвы боевые, и первому выпало синелицему. Как мех, раздуваемый кузнецом, раздулся Пуччья, увеличился во все одиннадцать сторон ровно в одиннадцать раз; и страшен стал, и велик, хотя и прежде не мал был; а велик он стал настолько, что синие знаки на лице его, прежде не видные из-за своей малости, были теперь каждый в человеческий рост - однако все равно непонятны. И занес руку на брамина.
60. Правый же Сосед Бога, напротив того, уменьшился и стал так мал, что мог уместиться на крылышке комара, который кусает комара, который кусает комара (повтори одиннадцать раз), кусающего людей; и когда Пуччья ударил его рукой своей, которая огромна была подобно горе Шакна-Мучи, где воины Гхадамкуры совершали благодарственные омовения после неудачного боя, то ему не нанес вреда, хоть удар был силен, и горы заколыхались по всей Земле, но сквозь кожу Пуччьи прошел брамин (так мал он был) - и это было первый раз из восьми.
61. И замер тогда Пуччья, и предоставил воинам тела своего самим сражаться с Правым Соседом Бога; и почел за честь это, и обрадовался, и сказал так:
- Великий мне соперник достался, тем больше для меня славы, отберу же я у него! Когда же сражу его и все искусства его присвою, не будет мне равных в мире. И тогда все у всех отберу.
62. И создал воинов внутри своего тела для войны с ним, и наслал на него; но изменился брамин, и воины его не узнали и, не найдя никого, вернулись в свои полки, сказав командирам: "Нет для нас противника в этом теле". И тогда других воинов создал, и снова изменился брамин, и снова вернулись ни с чем воины. И так повторялось одиннадцать раз по одиннадцать раз, по одиннадцать раз (повтори одиннадцать раз), и каждый раз успевал брамин измениться, прежде чем его воины находили. Так появились все болезни человеческие, а прежде до того не болели. Так Правый сосед Бога создал болезни, а Левый сосед Бога создал против тех болезней лекарства, и теперь уже никто не может сказать, что есть добро, а что - зло.
63. И сказал тогда брамин, Правый Сосед Бога: "Плепше Бадо", и сказано это было на том языке, какой нигде и никогда и никем не произносим был, но Синий понял и на землю встал и перед Брамином замер. И сказал брамину:
64. Напрасно ты. Мог бы просто убить. Я много взял, мне для смерти хватит.
65. А за то, что ты слово то произнес, не будет тебе прощения, - так сказал Пуччья и с тем умирать начал. Умирал он одиннадцать лет, одиннадцать месяцев и еще одиннадцать дней, а брамин стоял и смотрел, и много они за то время сказали друг другу, пока умирал Пуччья.
66. Сказал ему Пуччья: "Умру, и ты займешь место мое, и все мое к тебе перекинется, и станешь ты Левым Соседом Бога, и тогда, о брамин, в миг торжества твоего, в миг восторга души и тела твоих, к тебе придет Правый Сосед, и с тобой сразится, и повергнет тебя, как ты меня теперь повергаешь.
И с тем умер.
Endoba.txt
На самом деле это был первый цельный кусок, мною прочитанный, который, хоть и не стал для меня чем-то вразумительным, но все-таки был прочитан от начала до конца и даже доставил какое-то удовольствие. За чтением меня и застал звонок в дверь - вернулся Автобус.
Одет он был по-другому; я не запомнил, как он был одет в первую встречу, но как-то совершенно не так. Теперь он был в хорошем костюме, из-под которого выглядывала совершенно неприличная, просто-таки бомжовая, майка.
- Выпить есть?
- Ясный перец, - ответил я, хотя, как потом выяснилось, выпить у меня ни хрена не было. - А ты чего пришел-то? Ты ж вроде убегал куда-то, скрываться от опасности собирался.
- Да показалось мне, - ответил Автобус. - Спьяну, наверное. Голод просто почувствовал, странно мне это показалось. Ну, так как?
- Я сейчас, - сказал я и сбегал.
Вернувшись, увидел Сашу своего хмуро сидящего пред раскрытым чемоданчиком.
- А это был не мой чемоданчик, это был чужой чемоданчик, - сказал я, выставляя на стол бутылки.
- Да я так и думал, - сказал Саша. - Наверное, самое умное рассказать кому-нибудь. Хрендя какая-то.
Вот если вы меня спросите: "Вова, ты любишь слушать рассказы о чужих проблемах?", - то вы рискуете получить в торец, такой будет мой ответ, категорически отрицательный. На самом деле человек я вежливый и толерантный, пока меня не трогают, так что за торец свой не беспокойтесь, но о чужих проблемах вы лучше меня не спрашивайте, у меня и своих хватает.
Поэтому я, как человек вежливый, сказал Автобусу что-то типа:
- Знаешь, Саша, а не пошел бы ты со своими проблемами. Хочешь у меня жить - живи, но меня не трогай. Вон, я водку принес, давай попьем.
- Нет, ты меня не понял, - сказал Автобус. - Я не просто выложиться перед тобой хочу, тут другое. Мне, Вова, обязательно надо, чтобы кто-то, кроме меня, знал, что знаю я сам, и поэтому я тебя прошу выслушать.
Ну, что-то в этом роде он говорил.
Я подумал, что мне как бы и ни к чему ендобины проблемы в дополнение к собственным, страшновато стало почему-то, вот и говори потом, что предчувствий на свете не бывает. Совсем не хотелось. Но поскольку водка была расставлена, сопротивляться не было смысла, мы разлили, и я сказал:
- Ну, давай, черт с тобой.
Конечно, здесь надо сделать скидку на то, что мы пили тогда, не сопротивляясь количеству (бегал я, благо близко было), но я уверен, что основное запомнил правильно. Вот что он мне рассказал:
- Вова, - сказал он, - ты даже не представляешь, в какой жопе я сижу (почему же, я прекрасно все представлял, сам в такой же). Я не буду тебе пересказывать всю эту длинную и тягомотную бодягу моей армейской жизни, скажу только, что она меня достала, и я ушел в запас. Представляешь, совсем в никуда. Мама моя, она жуть какая хорошая была женщина, но пока я армейскую карьеру себе делал, замуж вышла за алкаша, уехала с ним в Днепропетровск, а тот через четыре месяца спьяну устроил пожар - сжег и квартиру, и себя, и ее.