- Как она пела песни на гитаре, - сказал я. – Вот бы сейчас в телевизор что-нибудь такое в этом роде, а то всякую дурь поют. Пацаны, пацаны, застегните штаны… Нет, ну ты представляешь?
- Хреново она пела, - ответил Саша. - Голос ничего, а со слухом были проблемы. Да и пить под конец начала. Но вообще-то мне нравилось ее слушать. Эх, как здорово было...
Тут я сказал глупость, каюсь. С чего-то я решил пошутить и сказал:
- Пьяная мать - горе семьи.
- Да пошел ты! - ответил Саша. - Это он квартиру поджег, точно, не могла она. Ты инсинуировать будешь или слушать?
- Буду, - ответил я, решив не инсинуировать, и он продолжил.
Короче, кое-как после армии он устроился, не сказал, как, но деньги были, и квартира тоже образовалась. В Москве, между прочим. По намекам и оговоркам можно было понять, что пристроился он в какой-то охранной фирме, которая оказалась чисто-конкретной, с братками, рэкетом, стрелками и со всем прочим. Не прижился, но ушел, как ни странно, целым - симпатизировали ему там. И сразу, не успел ни новую работу пробить, ни деньги накопленные растратить (говорил, около сорока тысяч баксов - мелочь по их масштабам), познакомился с Диной.
Вот дальше он рассказывал мне не один раз, поэтому я запомнил и даже представлял себе в лицах. Конечно, я не уверен, что все было в точности так, как я рассказываю, просто передаю вам то, как я сам себе все это дело представляю.
Дина эта, по его рассказам, была настоящая женщина-вамп. Наверное, тем привлекла, что была какая-то немного недоделанная вамп, то есть не классическая. То есть не то что не классическая, а просто какое-то недоразумение вместо вамп. Но вамп. Она, как и положено вампирше, завлекала мужчин, а потом высасывала из них все соки вместе с деньгами, причем деньги для нее стояли именно на втором месте, а главное удовольствие для нее заключалось именно в процессе высасывания (не поймите превратно).
И все-таки вот эдакого рокового взгляда, черной челки, осанки особой и прочего, что ассоциируется с женщиной-вамп еще со времен немого кино, у нее вроде как бы даже и не было. У Саши она почему-то ассоциировалась с "фоской"; на преферансном сленге это означает мелкую карту, а на очень мелковременном и, подозреваю, очень мелкорегиональном сленге - определенный вид девочки, мелкой и ростом, и сутью, и чертами лица, нагловатой, не очень развитой и такой, знаете, настороженной и одновременно развязной. Другими словами то, что в более широких кругах называли "подрастающее поколение блядей".
Дину, конечно, назвать несовершеннолетней девочкой было бы абсолютно неконгруэнтно, и она лет десять-пятнадцать уже не была подрастающим поколением вот этих вот самых, но, по мнению Саши, фосковатость в ней очень даже присутствовала.
Это было так неестественно, так несоединимо, так неуместно – он, мой Сашка Ендоба девяти лет, тощий, загорелый, в одних черных трусах, восхищавшийся обыкновенным громкоговорителем, поставленным двумя пьяными мужиками с лестницей в его дом ("Воука, я довольный, як слон!"), и этот взрослый, стареющий мужик тридцати лет с недоделанной бородкой под Ленина, который кряхтел, наклоняясь за упавшей шпротиной, и зеленоватый сумрак комнаты, устроенный пару месяцев назад по настоянию моей второй жены Светы в один из наших светлых периодов (она чувствовала себя уютно в зеленоватом, а я обожал желтый электрический свет – чтобы обязательно пятно желтого в окружении темноты).
- Я ведь с самого начала видел, что она фоска, тупо-надменная дурочка, псевдоженщина, - пьяно говорил он. - Но, понимаешь, был ресторан, скатерти белые, официанты исключительно мужики, ансамбль слепых аккордеонистов, я был там король, то есть во фраке и одинок, а она так презрительно смолила свою голуазину и так не слушала придурка, который ей вещал что-то с самодовольным и глупым видом, что я позвал вейтера и велел ему передать "за тот вон столик" графинчик с двести граммами коньяку и длинную багровую розу. Розы, правда, не оказалось – "посмотрите меню!".
Как только им принесли графинчик, придурок (что-то банковско-уголовное – короткая стрижка, челюсть, прикид почти секьюрити и серенькое лицо) приветливо завертел башкой, а дамочка, что мне очень понравилось, в момент усекла, от кого коньяк. Взглянула на меня дурой и глазки опустила – не бог весть какие глазки. Но я тут же запал, раньше-то я просто от тоски выпендривался.
Парнёк немножко поудивлялся и стал дареный коньячок интенсивно усугублять.
Дело чуть не кончилось дурно, потому что, усугубленный, он стал что-то подозревать, подозвал вейтера и велел передать за столик дарителей бутылку "Ахтамара", но вейтер, разбитной и понимающий малый, приволок мне тот "Ахтамар" не в бутылке, а в графине, да и словом предупредил. За что получил очень хорошую благодарность. Придурок все время вертел головой, кидал во все стороны злобно-подозрительные косяки, и на меня тоже кидал, пытался понять, кому досталась бутылка, но я был при деньгах, и тому же вейтеру (кстати, что за дурацкое слово – "вейтер", откуда?) тут же велел передать бутылку "Ахтамара" за столик каких-то очень прикинутых и крутых. Крутые засуетились и тут же ушли, а придурок полюбил себя еще больше и тут же надрался хуже Паниковского. Что мне и требовалось.
Словом, склеил мой Саша восхищенную фоску-вамп и тут же подпал под ее дурное влияние. Теперь уже ему она презрительно курила свои голуазины, доводила до бешенства, а как только давление переходило за красную черту, умело его стравливала. И все кончилось бы, как обычно, то есть плохо, но не фатально, но Ендобе не повезло.
Как-то, когда его деньги уменьшились до того уровня, на котором человек, если и не начинает задумываться о жизни, то, по крайней мере, должен бы это сделать, занесло их по прихоти Дины (на самом-то деле звали ее Вита, а Дина был ее вампирский псевдоним – так она объясняла), она уволокла его в какую-то привокзальную трущобу с жуткими рылами (любила девушка "перемены" – от пяти звезд до полного бомжовника) и завела всякие мистические разговоры. Она вообще грешила мистикой, чем несколько настораживала практичную душу отставного офицера Автобуса, который к мистике относился с уважительным недоверием, но мистиков не переваривал категорически, но тут – то ли его кураж взял, то ли совсем подпал под власть этой сучки, - тут он и сам завелся, тем более что разговор пошел интересный.
Она, вот в чем дело, сообщила ему по пьяни (или якобы по пьяни – здесь надо бы разобраться), что входит в некую мистическую секту под названием "Пути-Пучи". Автобус, в тот момент относительно трезвый, уважительно кивнул и не впервые подумал: "Куда это я, черт меня побери, попал? Что это за баба со мной? И что это я с ней делаю?". Вопрос, не требующий ответа, то есть самый трудный для гомо сапиенс вульгарис.
Она, тем не менее, вошла в раж, стала восхищаться этой сектой – в том смысле, что, мол, ты, Саша Ендоба, мизинца их не стоишь. Они такое могут!
- Что же они могут? – уважительно, но уже менее, спросил Автобус.
- А все, - ответила Дина. – Они могут отнимать, чего ты лишен начисто. Ха-ха!
От такого презрительного реприманда Саша Ендоба несколько утратил силу своих горячих любовных чувств, тем более, что был не совсем трезв, и угрожающе поинтересовался, чего ж это он такого лишен. Заявив при этом что-то в духе Декларации независимости, помноженной на УК. Пафос ноты был несколько снижен досадной оговоркой – вместо слова "декларация" он по тягости языка произнес "дефлорация", что замечено не было, но его самого ввело в некоторое смущение.
Ему ответили, что пошел бы он со своей юридической дикцией, что на самом деле он просто-напросто лох и напрочь лишен мистического умения отнимать. Что в секту "Пути-Пучи", куда имеет честь входить Дина, входят самые отобранные и что честь попасть туда - куда выше, чем честь стать Президентом России.
- Уж что-что, а президенты отнимать могут, ты мне не свисти, - сказал Саша.
Дина завелась.
- Они могут отнимать то, что твоему президенту и не снилось.
- Что, например?
- Да все! Каждый своё. Я, например, любовь отнимаю…
- Придура ты полная. Ты любовь даришь, как ее отнимать можно?
- Это ты потом поймешь, миленький. Они что хочешь отнимут – деньги, любовь, еду, одежду, сон, звезды, любое существительное.
- Хе-хе, - сказал Саша. – Так уж и любое. Существительных-то до хрена. Как, например, можно отнять… ну, я не знаю… ну, плебисцит, например?
- Как не хрен делать, - сказала Дина, - хоть я и не знаю, что это такое. Если он у тебя есть, его можно отнять, это закон.
Ендоба все же не верил.
- Ну и как они это делают?
- А вот я тебе расскажу!
Не иначе как спьяну, а, может, и с дальним замыслом, во что я не верю, Дина сходу начала выдавать моему Сашеньке все технологические ноу-хау пути-пучеристского мастерства. То есть, конечно, не все, а только первой ступени, но, как потом выяснилось, она и сама ничего, кроме первой ступени, не превзошла. Но Саша тогда этого ничего не знал и слушал, несмотря на опьянение, раскрыв рот. Запало ему, показалось, что понял и что умеет с самого начала, только никогда об этом не думал.
- Вон оно что, - сказал Саша, выслушав, - Понимаю.
- Ни черта ты не понимаешь, - горько сказала Дина. – Козел ты. Лох и козел. Почему мне всегда козлы нравятся? Принца хочу – на белом коне и малиновом Мерседесе.
Она к тому времени окосела до состояния неадекватности.
- Нет, - упрямо возразил Саша, на оскорбление никакого внимания не обратив. – Именно что понимаю. Вот давай я по твоему рецепту что-нибудь у тебя отниму. Я потом отдам, не бойся.
- Отдавать, - печально сказала Дина. – Этому нас не учат. Это высший класс. Недоступный. Нам, гагарам…
- Нет уж! – решительно сказал Саша. – Ты сказала, я сделаю. Я понял, что ты сказала, ты молодец. Я тебе не какое-нибудь чмо. Приготовься.
- Может, ты и чмо, - чуть не плача сказала Дина. – Но я на тебя запала. Сама не ждала такого. Вот дура-то!
Это было первое объяснение в любви, которого от Дины удостоился мой Автобус. Услышь он его секундой раньше, то был бы на вершине блаженства, именно такого признания он с содроганием ждал от нее все время их знакомства. Оно переворачивало с ног на голову (или наоборот) все их отношения. Он бы стал хозяином, а не она. Но в тот момент почему-то все как-то переключилось, он просто не заметил признания, ему было интересно другое.
- Вот смотри! - сказал он.
Он сосредоточился, еще раз повторил про себя Динины инструкции, сумбурные и для любого другого человека звучащие, наверное, как обыкновенный пьяный бред (он абсолютно, "навсегда" протрезвел в то время), но они, как он сказал мне, пытаясь быть поэтичным, "вошли в резонанс с моим сердцем" и поэтому он не только понял их – он их вспомнил.
Он еще не знал, что именно он может отнять, но знал, что может, и знал, как это делается. Это делается так: взглянул, фьюить, и все. Он немножко – не сильно – удивился, когда понял, что отнял доллары, заначенные в косметичке, 860 долларов, восемь стольников, один полтинник и еще мятая десятка. Он даже и не подозревал, что Дина носит с собой такие суммы.
- Ну что, - сказала она, изображая иронию. – Что отнял, девственность?
- Не… доллары. Это не девственность, - глупо улыбнулся Ендоба. – Это доллары.
Дина тупо поизучала его глаза, потом тоже стала трезветь. Потом как-то очень угрожающе кивнула головой, схватила сумочку, стала рыться, издала какой-то нечеловеческий, смертный звук, типа басовитого крякания и заорала на хрипящем ультразвуке:
- Схвола-а-а-ачьх!
И кинулась когтями, ведьма полная, и щеки разодрала, и чуть не убила, Саша еле успел глаза спасти, потом с перепугу врезал ей, и все замолкли вокруг.
- Все нормально! - вскричал Саша, улыбаясь и вскакивая. - Все сидят на местах, это не ограбление. Посчитайте нам, пожалуйста, сколько мы вам должны.
Он чувствовал, как кровь со щек капает ему на воротник рубашки. Потом оказалось, что чушь, ничего не капало.
- Деньги давай, гадина!
- Да вот они, бери, не нужны они мне, - вынул из правого нагрудного кармана – медленно, по бумажке, сложил в стопочку, выровнял, шмякнул на стол.
Цапнула, разъяренная.
- Ну и гусь!
Снова загомонили, побежал к ним официант – все в порядке, все нормально, все хорошо, маленькие разборки, не обращайте, нам, пожалуйста, еще водочки и кагора, и закусочки какой-нибудь, и зелёнки…
- Как ты это сделал? – басом спросила Дина, когда официант ушел.
- А черт его знает… Как ты меня учила, так и сделал. Сама ж просила. Ни хрена себе! А как это?
Он немножко лукавил. Он не понимал, каким именно образом доллары Дины оказались в правом кармане его пиджака, но на самом деле вопросов не возникало. Совершая манипуляции, предписанные Диной (он так и не рассказал мне тогда их сути), он был твердо уверен, да что там уверен – знал! – что доллары эти обязательно перетекут от Дины к нему. То есть удивления не было. Было прозрение. Без понимания механизма. Который, в общем-то, и не интересовал никого. Ну, механизм и механизм. Почему яблоко падает – ведь никто не знает.
Пока он приводил в порядок физиономию, Дина задумчиво пила. Потом сказала, изучающее глядя:
- Тебя надо показать нашим. Обязательно.
Ни черта в ней соблазнительного не осталось. Ведьма ведьмой, воплощенная гадость.
Сашенька мой подумал немножечко и сказал:
- А что? Пошли.
Пойти удалось только через два дня. Встретились неприязненно, взяли такси, поехали куда-то в район Бескудниково, долго искали нужную улицу, водитель попался дурацкий, со своим мнением, остановились перед кирпичной многоэтажкой, шел вязкий и мокрый снег. Вошли в дверь со сломанным домофоном, поднялись по загаженной лестнице на второй этаж, Дина громко постучала, хотя была кнопка звонка. Долго молчали, потом открыли. Сирпрайз!