Глава IX
Отрывок из романа «Веления рока»
В то время, когда Настя находилась без сознания, потом видела страшные сны и, содрогаясь от испуга, искала выход из ужасного состояния, на другой улице хутора произошло еще одно событие. Однако, все по порядку.
Марина вышла из кабинета директора и неторопливо прикрыла за собой дверь. Она всегда закрывала ее спокойно, бесшумно, как и подобает заботливой секретарше. Настроение у девушки было великолепное, ибо все произошло так, как она и хотела. Опасения, что Захар Матвеевич собирается ее бросить, больше не огорчали ее. Теперь он, конечно же, понял, какой угрозе подвергал свою репутацию из-за Насти, и непременно переменит свое отношение к ней.
Власть обнажает все отрицательные качества человека, как бы он ни пытался их маскировать. Но Захар Матвеевич являлся мужчиной исключительным. За три года тайной дружбы Марина убедилась почти в полном отсутствии у него отрицательных черт. Она хорошо изучила характер директора, знала, что он совсем не эгоистичный и очень добродушный. Разумеется, за свое кресло держится обеими руками. И правильно делает, на его месте любой дорожил бы таким местом — есть что терять. Он и от жены не стал бы гулять, если бы она не болела.
Марина, конечно, понимала, что на самом деле она нужна ему лишь для развлечения. Мужику без женщины никак нельзя. И ему необязательно любить ее, лишь бы она была ласковой, уступчивой, неболтливой. А возможно, она ошибается? Ведь она молода, хороша собой, почему бы ему ни полюбить ее. Не раз уже думала Марина о том, какие у него чувства к ней, но ясно ничего себе представить не могла. Захар Матвеевич — мужчина завидный: высокий, статный; Марина сравнивала его с красавцем Захаровым, артистом из Ленинграда, которого видела не по телевизору, а живьем, когда он приезжал в Семикаракорск и выступал во Дворце культуры консервного завода. У них и в имени было сходство: директор — Захар Матвеевич, а тот — Захаров.
Она ни разу не видела, чтобы Захар Матвеевич относился к ней холодно или неуважительно, тем более унижал ее. Он всегда был вежливым, делал подарки. Но кто знает? Может, и действительно любит, почему же в продолжение всего времени их взаимоотношений не было, кажется, ни одного дня, когда бы он не повторял ей, что она великолепная, как богиня. Очевидно, сомневается в его искренности из-за того, что он очень осторожен в своих поступках, боится сплетней. Ведь за аморальное поведение может вылететь с работы в два счета, в райкоме партии за такие дела по головке не погладят. Но она никогда не подвела его, в отличие от Насти, всегда была верной любовницей, надежной и преданной.
Мысль о своем превосходстве над Настей в этом отношении удваивала ее радость. Давно ей не доводилось испытывать такое страстное воодушевление. И секретарша погрузилась в мечты о том, как выйдет за Захара Матвеевича замуж и будет распоряжаться его деньгами; представляла зависть всех женщин хутора, в первую очередь — Насти. Уж что-что, а одеваться она будет «с иголочки» — утрет нос любым красавицам и сумеет показать всем, какая она необыкновенная. Потом уедет с ним жить в Ростов, где он скрытно достраивает себе двухэтажный дом. Ее воображению представились комнаты с высокими потолками, огромный зал, обставленный шикарной мягкой мебелью; кухня, ванна и туалет, безупречно ровно отделанные глянцевым кафелем. И все это будет принадлежать ей. Нет, пока Захар Матвеевич будет живой, она не может быть уверенной в завтрашнем дне. Кто знает, что у него на уме? Если бы он внезапно заболел и умер, вот тогда бы она стала по-настоящему богатой. Но сначала должна умереть его жена. Ей казалось, что ждать осталось недолго.
Марина направилась к окну и, одержимая беспощадной жаждой мести к своей мнимой сопернице, продолжила следить за исходом происходящего на пустыре с таким же злорадством, с каким она смотрела из кабинета директора. При этом думала, как умно она все устроила. Собственная способность так все обдумать, организовать и при этом остаться совершенно в стороне, казалась Марине необыкновенной.
Наблюдая за тем, как Настя, прижавшись к сараю, рыдает, она подумала: «Видно, Эрудит хорошо вставил ей». Интересно, что он ей сказал? И пожалев, что невозможно этого узнать, она вспомнила о поручении Захара Матвеевича позвонить в бригаду. Тут же отвернулась от окна и некоторое время находилась в неподвижном состоянии. Телефон стоял слева от печатной машинки. Она сняла трубку, набрала номер, услышав голос бригадира виноградарской бригады Евдокии Григорьевны, что нужно сообщила ей и положила трубку. И тут ее словно прострелило.
Марина вдруг почувствовала внезапную вспышку гнева, побледнела, губы ее задрожали.
«Для чего он пригласил Эрудита? Вероятно, хочет поговорить с ним по-мужски, чтобы тот больше не подходил к Насте». От этой догадки в глазах все померкло. Как она сразу не сообразила что к чему?! На лице ее изобразилось глубокое изумление. Она никак не могла поверить себе, что и после увиденного Захар Матвеевич намерен продолжить свои отношения с Настей.
«Неужели это правда?» — думала она, дрожа от гнева. Она была испугана, возмущена, даже взбешена. Казалось, еще ни разу в жизни Марине не случалось испытывать такого сильного стресса, вызванного столь отвратительным чувством, никогда еще не бывало с ней, чтобы такое великолепное настроение сменилось мучительным беспокойством, страхом и гневом так неожиданно. Значит, она не ошиблась, опасения оправдались: наступил конец ее любовной связи с директором. Он собирается ее бросить? Девушка поняла: все мечты о богатстве оказались напрасными. Потрясенная свалившимся на нее бедствием, она не могла успокоиться. Неужели все достанется Насте? Не может быть! Неужели это… Сердце пронзила резкая боль, дыхание перехватило. Она беспомощно опустилась на стул и сидела с отрешенным лицом, застывшими глазами уставившись на телефон. Холодная, злобная. Теперь будущее ей представлялось в самых мрачных красках, исполненным безнадежностью.
Все более погружаясь в тяжелые мысли, она выдвинула из стола ящик, нащупала маленькое зеркальце, посмотрелась и швырнула его обратно. «Я все равно добьюсь своего. Ради чего я ублажала его три года? Во что бы то ни стало добьюсь». При этих мыслях она поднялась, взглянула в окно — на пустыре уже никого не было. От хмурого пейзажа судорожные мысли ее понеслись с еще большей скоростью, все они были направлены против Насти. Она так напряглась, что перестала моргать, а рот ее слегка приоткрылся.
В эти тяжкие минуты помимо корыстных целей ее одолевала ревность. Свойственная женщинам острота этого чувства у Марины доходила до крайности, такова была ее натура — она не могла смиряться со своим поражением. Забыв на время о богатствах директора, она стала размышлять об его измене. Любовные сцены его с Настей с впечатляющей яркостью завертелись перед ее взором, и она приступила к обдумыванию своего самого жестокого средства избавления от соперницы. Вопрос, в сущности, был решен — она намеревалась плеснуть Насте в лицо кислотой. Оставалось только разузнать, где добыть кислоту. «Вот как она его захомутала! Но ничего, будет и на моей улице праздник!» Одаренная богатым воображением, которое нередко бывает и у женщин, она второй раз рисовала себе картину своей беспощадной мести. «Как бы это сделать тоже скрытно? Придумаю, придумаю. Я обязана придумать, потому что от этого зависит все мое будущее». Марина не сомневалась, что сможет придумать. И через минуту ее осенило. На машинном дворе, за гаражом она видела списанные аккумуляторы. «Вечером, — решила она, — наберу банку электролита, пойду к Насте домой, постучу в дверь и из темноты вылью на нее кислоту. Она не успеет опомниться и со света не угадает меня». Марине, разумеется, приходили в голову мысли об ответственности за преступление, которое замыслила. «На всякий случай надо закрыть свое лицо какой-нибудь тряпкой, — рассуждала она, — и выбрать момент, когда на улице никого не будет. Попробуй, пойди, докажи, если никто не увидит. Разве мало кто мог это сделать? Тот же Кучерявый, например, или Эрудит. Они в первую очередь попадут под подозрение». Эти предположения, уверенность в том, что можно остаться никем не замеченной, окончательно рассеяли ее сомнения.
х х х
Неизвестно, как бы все сложилось, если бы в это время из кабинета не вышел Захар Матвеевич. Бывает иногда, что судьба человека или будущая жизнь многих людей зависит от чьего-то действия, направленного исключительно на личный интерес, того, кто и представления не имеет о значении для них своего поступка.
— Зайди на минутку ко мне, — произнес Захар Матвеевич, выглянув из-за двери, — мне нужно с тобой поговорить.
Его тон и вид не оставляли сомнения, что за этим приглашением скрывается что-то необычное. Марина вошла в кабинет со смешанным чувством тревоги и недоумения; как и всякий человек, узнавший о свалившейся на него беде, она ожидала худшего и насторожилась. На лице Захара Матвеевича появилась улыбка. Он взял со стола маленькую коробочку.
— Это тебе, духи. Запах чудесный, надеюсь, понравятся. Его жест показался Марине невероятным, стараясь скрыть кипевшую в ней злобу, она не сводила глаз с его лица и не сразу протянула руку.
— Что с тобой? — спросил он, заметив странное состояние секретарши.
— Ничего особенного, все хорошо, — ответила она и даже выразила на своем лице радость.
Директор поцеловал ее в щеку.
— Ты, правда, меня любишь? — вырвалось у нее.
Марина постоянно досаждала ему такими вопросами — женщинам нравится, когда их обманывают. Если этого долго не происходит, они, прибегая ко всяким хитростям, начинают провоцировать мужчин, либо задают вопрос прямо в лоб, ожидая на него заведомо ложный ответ.
— Ты же знаешь, — сказал Захар Матвеевич.
Вопреки своей воле Марина вздохнула, опустила глаза.
— Одну меня и больше никого?
— Что за глупости, я же не султан какой-нибудь.
Она почувствовала облегчение от его заверения, высказанного с возмущением для убедительности, и хотела спросить напрямую, но поперхнулась от спазма в горле, помедлила и передумала. Во-первых, у нее все же не было полной уверенности, что он встречается с Настей, а во-вторых, если и встречается, все равно не признается.
— Не будем больше говорить об этом, — ободряюще произнес Захар Матвеевич. — Как можно тебя не любить? Завтра, — несколько приглушенным голосом продолжил он, — Надежда Яковлевна — так звали его жену — возвращается с курортов. Так что у нас с тобой осталась последняя вольная ночь. Поедем сегодня ко мне домой. Жди меня там же, у трех тополей. Да, еще вот… Мне позвонили, должен приехать второй секретарь райкома со свитой. Придется задержаться. — При этих словах он приобнял Марину за талию.
Она от счастья чуть не заплакала, ком в горле застрял, слово вымолвить не могла, только обвила шею Захара Матвеевича руками и, скрывая слезы радости, спрятала лицо у него на груди.
— И сколько ждать? — оторвав от шеи свои руки, спросила она.
— Они заглянут к нам по пути из Золотаревки, надеюсь, ненадолго. Может, минут на десять, на двадцать. — сказал Захар Матвеевич и, улыбнувшись особенно сердечной улыбкой, добавил: — Ты сегодня необычная, какая-то загадочная, выглядишь обворожительно.
— Вечером я буду еще обворожительней! — ответила Марина так, как будто с ее губ сорвалась мысль, озаботившая ее в эту секунду, и опять обвила шею директора. Все ее чувства заиграли.
— У меня нет слов сказать тебе, как ты великолепна! В общем, мы договорились. Хорошо? Ну, иди, иди, — шепнул он и ласково похлопал ее по щеке.
х х х
В приемной Марина нетерпеливо посмотрела на часы. Ровно три. Желая ускорить время, она решила заняться делом и села за печатную машинку. Но прежде, чем приступить к работе, достала из ящика стола носовой платочек и зеркальце. Посмотрелась, подтерла тушь под глазами, при этом с радостью подумала, что все ее предположения оказались неверными, и усмехнулась. Затем побрызгала новыми духами себе за ушком, вдохнула нежный, доселе незнакомый аромат, растаяла от блаженства, и ее умные пальцы легко забегали по клавиатуре машинки. Вскоре она полностью оправилась от нервного возбуждения, на смену которому пришли необычайное волнение и радость. Ее мысли захватили предстоящее свидание и мечты о богатой жизни.
Тем временем к Захару Матвеевичу заглянул поделиться своими переживаниями секретарь парткома Иван Ильич Козлов.
— Только что отправил свою в роддом, — сказал он опечаленно.
— А чего грустный такой? Это же хорошо, будем ждать результатов.
— Чего же хорошего? — буркнул Козлов. — Ничего хорошего. Плохо.
— Почему плохо, Иван Ильич?
— Она прямо в машине собралась рожать; не представляешь, как я перепугался. До сих пор не могу прийти в себя. Главное, в машине хотела рожать, всю дорогу кричала на меня, как будто я в чем-то виноват, а в роддом приехала и передумала.
— Вот беда! — сокрушенно покачал головой Захар Матвеевич, — действительно, плохо. — И, тщательно подбирая слова, начал настойчиво убеждать секретаря парткома успокоиться: — Я, конечно, не разбираюсь в этих делах… Да ты не расстраивайся, в жизни часто происходит то, чего и не ждешь. Тут мы с тобой ничем ей помочь не можем… Ты только успокойся, на тебе лица нет. Надо подождать и посмотреть, как сложатся обстоятельства. Думаю, она все равно родит.
— То же самое сказала мне медсестра, сказала, что так бывает, и посоветовала оставить жену в больнице. Я на всякий случай оставил ее.
— И правильно сделал. Там врачи, пока она не родит, они ее не выпустят. Это уж точно. Им за каждого ребенка коробку конфет дают и бутылку шампанского. Они такое не прошляпят. Так что не беспокойся. А я, — через паузу продолжил Захар Матвеевич, — сижу, жду Баранова, он должен вот-вот подъехать.
Козлов от этих слов вздрогнул, резко выпрямился на стуле и засуетился. В последние дни все хлопоты по домашнему хозяйству легли на его плечи, для работы совсем времени не оставалось. Так что сейчас попадаться на глаза Баранову ему было никак нельзя. Он на мгновение задумался о страшных ударах судьбы, которые обрушились на его голову, и вдруг спохватился:
— Ах, я совсем забыл: мне надо корову подоить; жена велела доить ее строго по времени.
— Может, вместе подождем, успеешь подоить.
Но Козлов как будто не услышал слов Захара Матвеевича. Неловко встал и, пригнувшись, быстро пошагал к двери. «Зря я проговорился, теперь придется мне одному выворачиваться наизнанку», — глубоко вздохнул Захар Матвеевич и провел рукой по пуговицам пиджака.
х х х
Ровно в пять часов в приемной появился Эрудит. Без шапки, в рабочей куртке и кирзовых сапогах.
— Меня директор вызывал, — сказал он Марине.
— Я в курсе, сама звонила бригадиру.
— Зачем вызывал, не знаешь?
— Да конечно, будет он мне все рассказывать. Самой интересно, — загадочно произнесла она и едко усмехнулась.
Эрудит бросил взгляд на окно и, увидев через стекло кирпичную стену трансформаторной будки, понял, что Марина все видела. Секретарша догадалась, о чем он подумал. Эрудит заметил и это, и его заветренное лицо помрачнело. Тогда она привычным движением подправила линейку, которой для удобства отмечала строчки на документе, и, не поднимая глаз, сказала:
— У него никого нет, заходи.
Увидев входившего в кабинет Эрудита, Захар Матвеевич рукой указал на стул перед собой.
— Присаживайся… Как дела?
— Нормально, — равнодушно ответил Эрудит.
Захар Матвеевич вопросительно посмотрел на него, зная причину его плохого настроения, минуту помолчал. «Ему сейчас не до меня, у человека сердце не на месте. Задурила, значит, Настя голову парню. Такая кого угодно заморочит, только попадись. Уж красивая, ничего не скажешь. И умная, вот что удивительно. Да, редкое сочетание. В нее очень легко влюбиться. — Ему самому всегда хотелось подойти и погладить ее. — При таких обстоятельствах не следует досаждать пустыми разговорами». Сделав вывод, он спросил:
— У тебя проблем с продуктами нет? Я совершил бартер: обменял удобрения на мед. Могу выписать, по шесть рублей за килограмм. Это недорого.
— Спасибо, пока ничего не надо, — ответил Эрудит и подумал, что еще вчера собирался прийти, попросить выписать мяса для застолья по поводу женитьбы. И все так быстро изменилось. Он повернул голову к стенке, где стоял шкаф с книгами. Полное собрание сочинений Ленина в картонных коробках, Маркса и Энгельса, партийные журналы. Над шкафом — портрет хитро прищурившегося Ленина. Эрудит поискал глазами потайную дверь, про которую говорила ему Настя, и разглядел справа от шкафа щель в стене.