Неделей позже у мистера Маулэверера состоялся довольно странный разговор с мистером Беллами в комнате последнего. Он сообщил мистеру Беллами, что был разбужен посреди ночи шумом шагов, доносившимся снизу, из обеденной комнаты. Он спустился вниз и обнаружил там нечто, дурно пахнущее, "до тошноты".
- Что это было? - спросил мистер Беллами.
- Не знаю, - ответил мистер Маулэверер, и добавил после паузы: - Не уверен, но мне показалось, что это был медведь!
- Господи помилуй! - воскликнул мистер Беллами и поставил кружку с элем, уже было поднесенную к губам. - Почему медведь?
- Видите ли, - медленно, словно собираясь с мыслями, произнес мистер Маулэверер, - оно было приблизительно такого же размера и очень тяжелое; оно раскачивалось при перемещении взад и вперед; а когда оно мягко и тяжело ступало по полу, я слышал слабый стук, как если бы оно при ходьбе выпускало когти.
- Боже милосердный! - невольно вырвалось у мистера Беллами.
- Хуже всего, - продолжал мистер Маулэверер, словно бы получая некоторое облегчение от своего рассказа, - было, когда я подошел к этому огромному, дурно пахнущему отвратительному чудовищу, и оно дыхнуло на меня своим горячим дыханием... Фу! - мистера Маулэверера передернуло от отвращения; он взял свою кружку и выпил.
Мистер Беллами помолчал в задумчивости, а затем сказал:
- Я слышал о человеке, собственно говоря, это был мой родной дядя, который видел змей там, где их не было и в помине; но то, что случалось с ним, случалось при несколько иных обстоятельствах; к тому же, я не думаю, чтобы он при этом ощущал змеиный запах!
- С меня хватит! - с неожиданной яростью вскричал мистер Маулэверер. - Мне не нужны ни звери, ни птицы, ни куры, ни еще что-либо в этом роде; я очищу от них свой дом и сад! Клянусь Богом, я это сделаю!
- Я бы поступил точно так же! - поддержал его мистер Беллами. - Однако, чем же закончилось ваше приключение?
- Монстр убрался восвояси, - сказал мистер Маулэверер. - Через холл, кабинет, а потом я потерял его из виду. Дверь в сад оказалась открытой, хотя я точно помню, что закрывал ее.
- На вашем месте, я рассказал бы обо всем ректору, - успокаивающим тоном произнес мистер Беллами, и разговор на этом был закончен.
Еще неделей позже - в ночь на воскресенье после описанных событий - мистер Маулэверер не обедал в холле, а весь день провел в своем кабинете; дверь снова была скреплена болтами. Утром он виделся с мистером Хинде. Слуга был озадачен, поскольку из кабинета исходил такой запах, словно там что-то кипятили. Мистер Маулэверер наскоро перекусил чем Бог послал, а с наступлением сумерек вернулся в свой кабинет; причем слуга рассказывал, что руки его были вымазаны грязью и чем-то белым.
Позднее той же ночью слуга был разбужен внезапным шумом в саду. Ночь была лунной; он вскочил с кровати и выглянул в окно. Он увидел мистера Маулэверера, мчавшегося, как прежде никогда в жизни, к дому, с ужасным криком. За ним гналось что-то большое и темное. Мистер Маулэверер проскочил в дверь, захлопнул ее и закрыл; минуты две-три стояла тишина, пока создание топталось под дверью. Затем раздался громкий треск; слуга сбежал вниз и с великой поспешностью направился в кабинет. Он увидел открытую дверь и опрокинутый стол. Он зажег свет и обнаружил мистера Маулэверера лежащим на полу, ногами к двери, с глубокой раной посреди лба. Мистер Маулэверер был мертв. Больше никого в кабинете не было. Когда тело исследовали, то обнаружилось, что руки с внутренней стороны покрыты чем-то белым, вроде извести, кусок извести также валялся на ковре. В саду было найдено пожарное ведро, валявшееся в траве на аллее, в дырах и измятое; здесь же неподалеку были найдены следы костра и камни с потеками расплавленного свинца.
Другая вещь, привлекшая внимание, была надпись на внутренней стороне двери, накарябанная в спешке куском извести; состояла она из нескольких греческих слов:
Rusai hemas apo tou ...*
В конце надписи имелась длинная черта, как если бы дверь подалась как раз в тот момент, когда писавший выводил последнюю букву.
Мистер Хинде скончался на следующий день в своей квартире от паралича. Полагали, что его конец ускорили полученные им новости о смерти мистера Маулэверера.
Было проведено короткое расследование и вынесен вердикт, что причиной смерти мистера Маулэверера явилось падение, случившееся в результате апоплексического удара. Я полагаю, что это не так! Он мог упасть после случившегося апоплексического удара, но что произошло с ним после того, как он упал? Смею со всем основанием утверждать, что все случилось после того, как мистер Маулэверер упал без сознания, когда дверь была открыта.
* [Alla] rusai hemas apo tou [ponerou] - "но избави нас от лукавого": строка из молитвы Господа нашего (Матфей VI, 13; Лука XI, 4) на греческом языке. Притча Иисуса о запертой двери ("...не беспокой меня, двери уже заперты..."), следующая после Молитвы Господа (Лука, XI, 5-10) играет здесь важную роль, особенно в связи с названием рассказа. Хотя проблемы мистера Маулэверера начались только после того, как дверь была открыта, вызваны они были, вне всякого сомнения, тем, что двери души его, по причинам, нам неизвестным, оказались закрытыми для Бога.
СТРАННАЯ УЧАСТЬ МИСТЕРА ПИЧА
1
Преподобный Фрэнсис Ледбеттер, магистр искусств, бывший казначеем Колледжа Магдалены в 1786 году, представлял собой высокого, худого, сморщенного человека с длинным острым носом, которого даже в самые жаркие дни, казалось, бил озноб, ходившего прихрамывая; человека, чей желудок был настолько слаб, что позволял ему лишь горячий хлеб и кружку молока в своей комнате, лишая удовольствия ужинов в профессорской, где подавали подрумяненные тосты с сыром и кружку пряного эля; но при всем том, а возможно, вследствие этого, серьезного и богобоязненного человека, верного товарища и приятного собеседника. Его уважали и даже, можно сказать, немного любили те, кто хорошо его знал, не взирая на излишнюю твердость и педантичность в споре.
При первой встрече многие были склонны отнести мистера Ледбеттера к разряду зануд, чья речь насквозь пропитана лицемерием; он был способен на длительные рассуждения о милосердии и, в особенности, о том, как благосклонно к нему Провидение; его плохое здоровье было благосклонностью Провидения, и хромающая походка также, поскольку охраняли его, первое - от буйной компании за бутылкой красного испанского вина, к которому он имел сильную склонность в юности; в то время как вторая - от столь же сильной в юности страсти к полевым спортивным состязаниям, в особенности к стрельбе, "занятию, способствующему очерствлению души, - говаривал Ледбеттер. - Сколько драгоценнейшего времени я с легкостью мог бы потратить впустую, проводя его таким образом, помимо очевидной бесполезности снижая и без того скудные доходы Колледжа". Тот, кто хорошо знал мистера Ледбеттера, мог заметить иронию в глубине его глаз, когда он произносил эти слова, что выдавало его, в общем-то, веселую натуру; его дружбой дорожили, обращались к нему с различными вопросами и прислушивались к его мнению, а кроме того он всегда готов был тратить свое время, стараясь личным участием облегчить чужие неприятности.
Однажды утром мистер Ледбеттер занимался какими-то важными делами вместе со своим старым другом, мистером Бартоном, экономом колледжа Св. Иоанна, чья комната располагалась над передними воротами колледжа. Комната, в которой они находились, имела два окна, выходящие на запад и на восток, а также четыре маленькие двери, ведшие в четыре башенки над воротами. Войти в комнату можно было, поднявшись по небольшой лестнице; другая вела в спальню мистера Бартона. Речь шла о делах; мистеру Бартону понадобилась какая-то финансовая книга и он, подойдя к одной из дверей, на несколько мгновений исчез из виду. Мистер Ледбеттер, будучи в высшей степени любопытным человеком, последовал за ним.
- Что вы там делаете, мистер Бартон? - поинтересовался он.
- Видите ли, в этом месте я держу свои финансовые отчеты, - донесся изнутри приглушенный голос мистера Бартона.
- Не будет ли позволено одной любознательной душе войти? - поинтересовался мистер Ледбеттер. - Мне кажется, я просто умру от любопытства, если не увижу, что располагается за всеми четырьмя дверями.
- Сделайте одолжение, достопочтенный сэр, - сказал мистер Бартон.
Мистер Ледбеттер, согнувшись, протиснулся в низкий проход и обнаружил себя в довольно необычном месте. В нижней части башенки, свет в которую проникал через небольшие смотровые оконца, располагались полки, над которыми к верху башенки шла труба грубой кирпичной кладки, с осыпавшейся местами штукатуркой.
- Странное место, честное слово! - сказал мистер Ледбеттер. - Грустно видеть столь нерациональное использование полезного пространства: кому могло прийти в голову ухлопать немало денег на возведение башни, чтобы потом отдать ее во владение финансовым книгам и паукам; лучше было бы устроить здесь голубятню, или, скажем, хранить здесь что-нибудь длинное, удилища, например, или гусарские пики.
Мистер Бартон рассмеялся и ответил, что никаких пик для хранения у него не имеется, а что касается голубей, то он не хотел бы, чтобы они своей возней мешали ему спать.
- Вы правы, - сказал мистер Ледбеттер, - они неподходящая компания; просто мне нравится подыскивать применение самым бесполезным вещам; я был бы просто счастлив иметь подобное место в своих апартаментах в Магдалене; если использовать шкив и корзину, из него мог бы получиться превосходный склад.
Они вышли и вернулись к работе, пока мистер Ледбеттер не поднялся, чтобы идти.
- Сегодня или завтра ко мне должны приехать, - сказал он. - Помните мистера Пича, одного из членов совета моего колледжа, а в настоящее время викария Эштонского храма? Он отправляется в Кембридж и собирается задержаться у меня на несколько дней. С нетерпением жду возможности с ним пообщаться; возможно, увы, его нельзя назвать общительным, зато он человек серьезный, основательный, прямодушный; и когда он преисполнен желания светской беседы, мы садимся с ним рядышком и наши души наполняются счастьем общения! О, его речи исполнены святости, даже несмотря на плотно набитый желудок. Поистине, дружба с ним - подарок судьбы!
Мистер Бартон улыбнулся, впрочем, невесело.
- Я знаю его, - объявил он, - и не могу сказать, что он пользуется моим уважением; между нами, честно говоря, возникали некие трения; он грубо обошелся со мной; я был опекуном некоего молодого человека, приходившегося кузеном мистеру Пичу. Молодой человек скончался, и часть принадлежавшего ему состояния перешла к мистеру Пичу. Был ли он разочарован в размере доставшейся ему доли, или же просто чрезмерно высокого о себе мнения, не знаю, - но он счел возможным обвинить меня в неумелом ведении дел и даже полном пренебрежении своими обязанностями, в то время как я не только потратил уйму времени, но и предостаточно усилий, чтобы состояние не было основательно сокращено услугами проворных адвокатов. Мистер Пич повел себя не как джентльмен; когда я стал излагать дело во всех подробностях, со всем терпением, на какое был способен, он заявил, что вместо пустых слов я мог бы предоставить ему бумаги, доказывающие, что я не жулик, и что на мне лежит не криминальная, а всего лишь моральная вина за нанесенный ущерб!
- Так, так, - сказал мистер Ледбеттер, - согласен с вами, это было чрезвычайно грубо с его стороны; но бедный мистер Пич - вспыльчивый человек, весьма невоздержанный на язык. Нисколько не сомневаюсь, что он вовсе не намеревался вас обидеть, и постарался бы загладить свою вину, если бы знал как! Теперь, когда я знаю о случившейся между вами стычке, я готов примирить вас, если вы того пожелаете.
- Нет, нет, - сердито произнес мистер Бартон. - Он и в самом деле думал то, о чем сказал. Мы расстались врагами, и я сказал ему, что если бы у меня случились доказательства того, что он плохо отзывался кому-либо обо мне, то я подал бы на него в суд как на клеветника; повторяю: мы расстались врагами; я не испытываю к нему никаких добрых чувств; он - плохой человек; а вы - слишком доверчивы и наивны!
- Фи, мистер Бартон, не говорите так! - сказал мистер Ледбеттер. - Христианин должен быть готовым прощать, если сам хочет обрести прощение; разве не делаем мы хуже себе, плохо отзываясь о других? Каждый из нас не безгрешен.
- Видите ли, - произнес мистер Бартон, - если хотите знать, то я полностью с вами согласен; но мне все же кажется, что есть грешники, и есть грешники! Впрочем, если ваше суждение верно, а это вполне может статься, то все равно - оставим все как есть и предоставим мистера Пича самому себе.
- Я не могу оставить все как есть! - сказал мистер Ледбеттер. - Я бы хотел, чтобы вы помирились.
- Но я этого не хочу! - отрезал мистер Бартон. - Простите меня, дорогой сэр, но давайте оставим препирательства; я не собираюсь заводить дружбу с мистером Пичем, а если будет хоть малейшая вероятность встретить его на улице, я проживу затворником все то время, пока он не уедет в Кембридж.
- Вы несправедливы! - сказал мистер Ледбеттер. - Все же, я буду надеяться, что вы измените свое мнение. Мистер Пич прибудет ко мне около полудня - он едет из Хитчина - надеюсь, вы согласитесь встретить его со мной и забудете прошлые обиды.
- Бог свидетель, - отрезал мистер Бартон, - я не попадусь на эту приманку. Я не пойду встречать мистера Пича. Его манеры дурно пахнут, он - мерзкий мошенник и грубиян; если бы я его встретил, мне было бы трудно удержаться, чтобы не поколотить его палкой!
Мистер Ледбеттер ничего не сказал в ответ, а только вздохнул и в знак прощания кивнул головой.
2
Мистер Ледбеттер вернулся в свои апартаменты и полуденные часы провел за чтением, отвлекаясь печальными размышлениями по поводу слов мистера Бартона. На самом деле, одной из причин, по которой он пригласил мистера Пича заглянуть к себе, была как раз мысль примирить его старых друзей. Он не стал обедать, а ограничился несколькими маленькими кусочками рыбы; приблизительно в шесть часов вечера слуга принес горячие закуски, которые поставил перед огнем. Это должно было быть ужином мистера Пича. Здесь же расположились две бутылки вина: кларета и портвейна. Осмотрев все и придя к выводу, что этого вполне достаточно для утоления голода мистера Пича, он отправился вместе со слугой осмотреть комнату, приготовленную для гостя. Убедившись, что огонь в камине жарко пылает, он отпустил слугу, с тем, чтобы тот вернулся, когда необходимо будет распаковывать вещи гостя.
- Он должен прибыть с минуты на минуту, - сказал мистер Ледбеттер, - и думаю, что после ужина рано отправится спать, поскольку наверняка будет утомлен длительной поездкой.
Слуга удалился, а мистер Ледбеттер остался сидеть у огня, время от времени переворачивая блюда, чтобы они оставались теплыми. В восемь часов мистер Пич не прибыл; мистер Ледбеттер прогулялся к воротам и взглянул вверх и вниз по улице; солнце зашло, спустился туман, настолько плотный, что едва можно было различить дома напротив; немногочисленные прохожие внезапно появлялись из дымки словно привидения; привратник никого не видел; вернулся слуга, но мистер Ледбеттер вынужден был вновь отослать его, наказав вернуться через час; в девять часов мистер Пич также не прибыл. "Возможно, он рискнул пойти пешком, - сказал мистер Ледбеттер, - и, поскольку туман застал его в дороге, он может несколько задержаться. Уверен, что ничего плохого не случилось. Вам больше не нужно приходить. Я подожду его до двенадцати и, когда он прибудет, мы все сделаем сами. Я с удовольствием сам помогу ему распаковать чемоданы!" И мистер Ледбеттер невольно подумал, сколько же интересного может быть в чемоданах других людей.
Около десяти часов мистером Ледбеттером овладело странное волнение. Кончики волос покалывало, один или два раза он явственно слышал, будто кто-то входит в комнату; один раз вроде бы кто-то позвал его - он вышел и некоторое время постоял во дворе. "Что-то я разнервничался! - сказал он самому себе. - Должно быть, это из-за той говядины, что я съел на завтрак. Я поступил легкомысленно, и вот справедливое возмездие за мою жадность; ох, моя бедная, греховная натура! наказание за проступок и в самом деле не заставило себя долго ждать".