Только, говорит, поначалу, прежде чем Русь, надобно эксперимент поставить. Дай-ка ты мне, говорит, в аренду бессрочную да безденежную остров Буян, он все одно пользы никакой не приносит, окромя вреда.
- Как так? - подивился князь. - А как же медицина народная?
- Это не медицина народная, а сплошное суеверие и обман, - отвечает. - В Европах уже давно в этом отношении большой шаг вперед сделали, теперь сидят штаны латают, потому - порвались. Вот мы их догоним и перегоним. Я тебе, говорит, заместо суеверия томографы куплю. По дешевке. Такую, понимаешь, медицину на острове заведу - все рты поразевают.
- А камень там чудодейственный? А роща священная? А ключи? А девица?
Корабельщик, увидев непонимание в глазах Владимира и Ивана, объяснил:
- Самому видеть доводилось. Как где кто заговор на болезнь произносит, так вблизи берега ключ над водою появляется. Вот вспрыгнет из воды щука, ухватит ключ, и на дно волочет, прятать. Или птица какая в гнездо несет... Правду сказать, все больше вороны...
И продолжал.
- Насчет девицы, это ты, князь, не беспокойся. И насчет ключей тоже. В общем, и остальному применение найдем. Ты мне главное полномочия отпиши, чтобы, значит, пару лет никто ко мне с инспекциями всякими - ни-ни, ну, там, финансирование какое-никакое подбрось, багатырей парочку-троечку. Но это только на первое время. А там, глядишь... И опять словами мудреными сыпать начал. В общем, по его выходило, что вскорости заместо дикого суеверного острова будет у Руси своя долина кремниевая, в преизбытке дающая модернизацию, как следствие - общественное согласие и гражданское общество, а прибыль такую, что ни в сказке сказать...
Князь, правду сказать, денег ему не дал, и богатырей тоже. Потому, объяснил, самому надобны. А ежели каждому давать - так и не напасешься. А грамоткой охранной обеспечил всего-то и невидаль, что бересты кусок.
Как получил молодец эту грамотку, так и развернулся. Перво-наперво часть дубов снес, да тын вокруг острова поставил - чтобы никто не только что прогрессу помешать не мог, но и не заглядывал да отчету не спрашивал прежде двух лет даденных. Глазом моргнуть не успели - терем поднялся, а за ним другой, третий... Жизнь закипела, бояре какие-то понаехали, участвовать в модернизации. И все как на подбор - молодец к молодцу. Рубахи у всех атласные, онучи шелковые, лапти блестят, ходят гоголем да сверху вниз на всех поплевывают.
Куда прежде двух лет с прогрессом управились. Рощу всю под корень свели, камень Алатырь неведомо куда делся, - злые языки говорили, что на семь частей разбили да продали, в целях соблюдения пожарной безопасности. Он ведь бел-горюч был, Алатырь-то... Щуки начисто перевелись. Торговлю открыли: ключей-то что на дне, что на берегу - и не сосчитать. Кому хошь торговали - оптом и в розницу. Кому ключи счастья, кому - соломоновы ключи, третьему - ключ от горницы, где гривны лежат, а четвертому - на вес. Никто отказа не знал. Хотя нет, вру. Случилась раз оказия.
Прибыл к ним как-то из-за моря фрязь один, невысокий такой, худой, ровно щепка, и нос такой длинный - что едва разговаривать не мешает - все собеседнику в глаз норовит. Мне, говорит, такой ключ нужен, чтоб дверь за холстом в каморке папы Карло отворить. И желательно золотой, побольше. За пять сольдо. Ну видно же, что издевается. Взашей проводили...
Корабельщик примолк.
- А дальше? Дальше-то что было? - не утерпел царевич.
- А что дальше? - корабельщик пожал плечами. - А ничего дальше. Девица та красная, что раны кровавые зашивала, замуж за того рыжего выскочила...
- Да я не про то, - махнул рукой царевич. - Как с прогрессом-то? С согласием гражданским?
- С прогрессом, правду сказать, неловко получилось. Как спохватился князь с ревизией, так наступило у них полное гражданское согласие. В одну ночь разбрали свои терема, тын, погрузились на корабли, - и деру. Живут себе сейчас где-нибудь за морем, чаи распивают, да в ус не дуют. А Буян так и остался - отмелью песчаною...
Пусть себе пока плывут, а мы посмтрим, что это такое - Буян-остров да Алатырь-камень. И обратимся за помощью к замечательному собирателю русских сказок и славянского фольклора, А.Н. Афанасьеву, сохранившему их для нас в своих собраниях и работах. Откроем одну из них, "Поэтические воззрения славян на природу".
Буян-остров занимает очень видное и важное место в наших народных преданиях; без его имени не силен ни один заговор, на нем сосредоточивается вся чудесная и могучая сила. Такое значение неведомого острова уже с первого взгляда говорит о тесной связи его со славянскими языческими верованиями.
Действительно, предания о Буяне-острове находятся в самом близком соотношении с основными языческими верованиями славян: из них только можно объяснить смысл этого мифа, который, в свою очередь, прекрасно дополняет и с некоторых сторон освещает новым светом славянскую мифологию...
На Буяне-острове сосредоточивались все творческие силы природы, как в вечно полном и неисчерпаемом источнике. Он лежал на океане, матери всех морей, из которого вышла земля. Буян потому и остров, что находится среди беспредельного океана. Как и когда создался Буян-остров, предания молчат...
Творческие силы природы, хранившиеся на Буяне, в преданиях народных выражены в образе матерей всего живого и сущего на земле: здесь встречаем и зверя, отца всех зверей, и птицу, мать всех птиц, и змию, мать всем змиям. В названии этих творческих сил плодородия матерями, старшими, большими, старцами и старицами видно также и влияние родственных патриархальных понятий, лежавших в основе быта, на религиозные верования, состоявшие в полном обожании природы и ее жизненных сил.
Как мифическое олицетворение творческих сил плодородия в природе, старцы названы в одном заговоре ни скованными, ни связанными, т.е. всегда животворными и способными к развитию. Это тем более знаменательно, что о молодцах, попавших на Буян, заговоры представляют совершенно иные данные. Так, в одном заговоре (против оружия) сказано: сидит молодец во неволе заточен, а в другом (от любви): за Хвалынским морем сидит молодец в медном городе, в железном тереме, за 77 дверями, 77 замками, 70 (77?) крюками, в 77 цепях. Итак, Буян был чудесный остров матерей или родительниц, т.е. страна вечно юных зародышей. На нем таилась не самая жизнь, в разнообразных и определенных формах ее развития, а семена жизни, всегда готовые к рождению отпрысков и к принятию той или другой формы: это жизнь в возможности, и потому жизнь вечная, постоянная, ничем не связанная и не скованная. Развитие уже совершается в мире, обитаемом людьми, на мать-сырой-земле, на которую, по преданию, ветром приносятся с Буяна-острова семена, и которая воспринимает их в свое лоно и дает им тысячи разнообразных видов в дальнейшем процессе жизни...
А что Алатырь-камень?
Слово "алатырь" по самой загадочности своей должно быть весьма древнего происхождения, и должно думать, что оно не прежде будет разгадано, как по возведении к санскритскому корню. Некоторые в алатыре-камне подозревали янтарь, который своими признаками сходствовал с теми, какие придаются мифическому камню, а самое слово полагали переделкой с греческого. Но то, что рассказывается на Руси о могучем алатыре-камне, не представляет ничего тождественного с греческими преданиями о янтаре.
В славянской мифологии алатырь известен как всем камням отец, священная скала в Рипейских горах. Он же - камень у входа в Пекло, на берегу реки Смородины. А еще - это живой камень, что лежит в Вирие под перводревом Прадубом. А еще...
Ну, кому интересно, тот и сам найдет, что еще... Мы же добавим только несколько слов о разделении камня.
В "Описании путешествия в Московию" немецкого ученого Адама Олеария (XVII век) приводится легенда о том, что "в далекие времена пришли на Москву странники от самого Белого моря и принесли с собой бел-горюч камень Алатырь. Камень был разбит на девять частей. По легенде в основе Границ Московии лежат эти 9 осколков камня Алатыря. И схоронены они в стенах девяти городов: Коломна, Серпухов, Дмитров, Тула, Волоколамск, Верея, Наро-Фоминск... Русские верят, что нет на свете более могучего оберега, нежели осколки Алатырь-камня, от войны и иноземного нашествия, а также от мора и других злых бед..."
...Так и случилось, что не довелось Владимиру побывать на Буяне-острове. Да что там побывать - даже увидеть. Скрылся разоренный лихими людьми остров, туманом скрылся; в солнечный день и в непогоду, в бурю и безветрие, никого к себе не подпускает, распустив в стороны печаные отмели, водовороты да омуты, течением сильным огородился. Кто знает, может быть, дадут еще укрытые матерью-сырою землею желуди побеги, поднимутся у небу нежными ростками, раскинутся со временем дубами могучими. Вновь зашелестит листвою заповедная роща... И камень, как знать, может тоже объявится на прежнем месте... И красна девица, и щука... Опять станут сыпаться ниоткуда да неведомо куда прятаться ключи, исполняя желания людские заветные. Не может такого быть, чтобы злом добро побеждено было!..
... Ближе к владениям князя Гвидона стали попадаться купеческие флотилии по шесть-семь ладей. Со знакомыми корабельщики перекрикивались, в знак приветствия бросали в воздух шапки. К незнакомцам относились с опаскою.
Сам остров, то ли в устье реки, то ли уже в море-океане, не разберешь, настолько широкой стала водная гладь, являл собой хоть и прекрасное зрелище издали, вблизи оказался жертвой обычной и неодолимой бестолковщины. Пристаней - выдававшихся в море (назовем его так) сооружений из массивных бревен, настланных на могучие сваи, длиной метров по сто, - было несколько, однако всех их не хватало, и часть ладей была вытащена на берег. Сразу за пристанями, вперемежку, шли лабазы, скоады и сараи, и тут же начинались торговые ряды. Свободной от разноязычного шума-гама, снующих туда-сюда носильщиков с тюками оказалась одна-единственная дорога, ведшая от главной пристани к дубовой роще, окаймлявшей кольцом высокие зубчатые стены города, до которой, как прикинул Владимир, было приблизительно с километр.
Свободного места у пристани, естественно, не оказалось, и корабельщики, кляня неразбериху на чем свет стоит, втиснулись между каких-то торговых судов и тут же, поскольку прикосновение бортами оказалось неизбежно, вступили в спор с их командой, быстро окончившийся предложением противоположной стороны научить кое-кого правильно швартоваться. Поскольку корабельщики (и вместе с ними Иван царевич) считали, что они и сами способны кое-чему научить супостатов, дело явно шло к потасовке с последующей примирительной ендовой, поэтому Владимир, не желая принимать участие ни в том, ни в другом, вместе с волками отправился на торг.
...Миновав суетливую многоязыкую, моногорукую и многоногую толпу, густые запахи снеди и рухляди, он очутился на перекрестке с традиционным камнем-указателем, на котором кратко и четко было указано: "прямо", "направо" и "налево", без каких-либо дополнительных сведений. Владимир застыл в недоумении, не зная, куда податься, и простоял бы так неизвестно сколько, если бы на правой дороге не появился донельзя злой и раздосадованный мужик, размахивавший руками и клянящий кого-то на чем свет стоит. Приблизившись к Владимиру, он остановился, некоторое время молча постоял, а затем изрек:
- Вот, еще один мастер. Тебе тоже, небось, в консерваторию?.. Так ступай, заждались... Специалисты... Каменщики-плотники... Инженеры...
И подался себе далее.
Услышав знакомое слово, Владимир вздрогнул от удивления и невольно протянул было руку по направлению к удалявшемуся мужику, однако раздумал и недолго думая зашагал по правой дороге. Волки засеменили вослед.
Пройдя с полверсты, он увидел большое здание, видом своим напоминающее Парфенон, только меньше. Позади него, на некотором отдалении, располагалось нечто вроде древнеримского Колизея в приблизительно таком же состоянии, причем нельзя было со всей определенностью сказать, возводится он или разрушается.
Подойдя поближе, он разглядел огромный щит, на котором было написано: "СТРОИТЕЛЬСТВО КОНСЕРВАТОРИИ. Генподрядчик - Дедал и сыновья. Прораб - Хренов Я.Я. Дата окончания строительства - после дождичка в четверг. По всем вопросам обращаться по адресу: Афины, Демократический тупик, д. 13". Под щитом толпа мужиков осаждала каких-то по виду греков, гомоня что есть сил и размахивая кулаками - по всей видимости, желая получить объяснения по каким-то насущным вопросам.
Разумно рассудив, что дальнейшее приближение к толпе может повлечь за собой определенные последствия, Владимир свернул в сторону копии Парфенона, перед которым приметил здоровенную голубую ель и корявую невысокую яблоньку. Между деревьями был натянут гамак, в котором кто-то отдыхал, раскачиваясь из стороны в сторону, явно отлынивая от участия в производственном собрании. Рядом с гамаком расположились подиум с трибуной и накрытый яствами стол.
Владимир приблизился и обнаружил почтенных размеров белку, забавлявшуюся тем, что теребила собственный хвост.
- Ну и что? - вместо приветствия безапелляционным тоном заявила белка вместо приветствия. - Руководитель я али нет? А раз начальство, значит право имею.
- На что? - удивился Владимир.
- То есть как на что? - в свою очередь удивилась пушистая красавица. - Право на отдых, на обеденный перерыв... На привилегии там всякие... А вот всякие ваши планы по обустройству - дудки. У меня голос. Его беречь надо. Так Гвидону и передай.
- Какой голос? - Владимир по-прежнему ничего не понимал.
- То есть как какой? - белка предприняла неудачную попытку приподняться. - Всем голосам голос. Восемь регистров, как у органа. А то и поболее. - И, не дожидась очередного глупого вопроса, вдруг затянула: "В ю-у-ном месяце апреле, в старом парке тает снег..." Исполнив первый куплет, она самодовольно заявила: - Ну что, видал? Куда там твоему Робертино Лоретти.
Голос у нее действительно был замечательно-певучий.
- А то еще могу...
Проворно выскочив из гамака, белка, скрестив передние лапы на груди и встав на задние, трубой распушив хвост, пустилась гопаком по подиуму, лихо насвистывая: "Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела..."
- Или так. - И грянула глубоким басом, да таким, что уши заложило: "Из-за острова на стрежень..."
Ограничившись опять-таки первым куплетом, зверек скользнул за сто, ухватил огромный боровик, сунул в рот и принялся жевать.
- А как же орехи? - Владимир, совершенно ошеломленный, не знал, чего и сказать. - Изумруд... скорлупки золотые...
- Еще чего! Ты сам-то пробовал золото грызть? Аль изумруд?
- Не пробовал, - честно признался Владимир.
- То-то же! - наставительно изрекла белка с набитым ртом, и вдруг подобрела. - Так чего тебе надобно-то, гость дорогой? Ты от князя, али еще от кого?
- Я сам по себе, - сказал Владимир и махнул рукой в сторону постройки. - Я тут вот...
- Понятно, - белка не дала ему договорить, метнулась в гамак, села, закинув одну заднюю лапу на другую, взяла хвост передней лапой и, раскачиваясь, принялась им обмахиваться, удивительно напоминая екатерининскую или версальскую даму.
- Так я тебе что скажу? Греки - они народ хоть и шибко знающий, а себе на уме. Вот скажи ты мне на милость, из чего мой домик построен?
- Не знаю, - пожал плечами Владимир. - Судя по внешнему виду, из мрамора...
- Да я не об этом, - поморщилась белка. - Из мрамора-то из мрамора - это с одной стороны, а с другой - из отходов. Как и те две сотни там, на берегу...
И, видя недоумение Владимира, принялась объяснять.
- Греки, они поначалу вроде как не шибко донимали. Пару раз всего, как старики рассказывают. Один раз у них шкуру какую-то баранью украли, - это они так утверждают, - вот и снарядилась целая экспедиция. Вслед за похитителями. Хотя сами признают, что шкуру украли лет эдак назад столько, что от нее, должно быть, уже ничего и не осталось - сгнила вся. А они - вот мелочный народишко-то - ни в какую. Они, кричат, нам дороже золота! Потому - принцип. Эдак ежели каждый по одной шкуре утащит - баранов не напасешься! Осели тут у нас поначалу, безобразничали, еле-еле вытурили спустя время. Защитнички-то наши - ого-го! Богатыри морские - любо-дорого посмотреть... Ну да не о них речь. А греки эти уже и строиться было начали... Корабль ихний обветшал совсем... Вот...