А вторые - те на войну какую-то собрались. И - не поверишь - из-за девицы. Опять-таки у них, сердешных, украденной. Осели было и эти... Расхаживают гоголем, песни знакомые поют - мол, ежели каждый по девице украдет... В общем, и этих спровадить удалось. Не всех, правда. Часть здесь осела, оженились, хозяйством обзавелись, часть обратно вернулась, тоже с нашими девицами-женушками... А один... Он из них самый хитрый оказался. У него, видать, с женой нелады, так он сам здесь живет, а ей чуть не каждый день весточки посылает. Поначалу-то все про войну писал, а как фантазии ратные кончились, - так про путешествие свое обратное. И такое оно у него, понимаешь, неудачное выходит - что только руками развести и остается. То его к одному чудищу выбросит, то с другим столкнет, то ветра попутного нету - все к нашему берегу обратно прибивает... Ну, тут он развернулся! Чего ж не развернуться - походи-ка по торговым рядам - такого понаслушаешься... Вот он и ходит. Да только нашлась и на старуху проруха.
Весточку он тут недавно получил, и тоже уплыл восвояси. Жена у него, понимаешь, в отместку за такое его поведение непутевое, пригрозила - вот, мол, тут ко мне женихи сватаются, потому, говорят, женщина ты еще молодая, а мужа твоего, может, уже и в живых-то нет, так чего ж тебе одной век вековать? А чтобы слова их доходчивей были, они в его доме тамошнем греческом и поселились. Все хозяйство вчистую объели. Видит она, деваться некуда, дала слово. Как, говорит, ткать научусь, так сразу и замуж. А куда ж без рукоделья-то? Надо ведь на хлебушек чем-то зарабатывать... От прежнего, мол, достатка одни стены голые в доме остались, да долги с пирамиду Хеопсову. Вот.
А какие они мастера-мастерицы, тут далеко ходить не надобно. Глянь вон туда, - белка махнула хвостом в сторону Колизея, - самь увидишь. Лет эдак с десяток уроки брала - никак ей мастерство не дается. Только, понимаешь, свитер там, рушник, еще чего... может, валенки... поди их, разбери, этих греков - смастерит, вынесет женихам, покажет, светится вся от счастья, ну, который, мол, тут мой суженый, а они носы от ейной работы воротят. А чего ж не воротить? Такое надеть - сраму не оберешься. Порвет она все в сердцах, размечет по сторонам, скажет пару-тройку слов лаконически, - и в горницу, плакать. Поплачет-поплачет, и снова ткать... Ну да время идет, видать, получаться что-то стало, вот грек наш и сорвался...
- К чему это я? - белка на несколько мгновений замерла, а затем продолжила. - Это я к слову. Я вот что хотела сказать. Греки эти, они хоть и шелопуты, а петь и действие театральное представлять весьма даже умеют. А поскольку они к Европам все-таки ближе, то уговорили они нашего князя консерваторию обустроить, для введения и у нас искусства изобразительного. С танцами, говорят, пока повременим, они у вас как правило мордобоем заканчиваются... Пение, правда, тоже... Ну да ничего. Окультурим. И добавляют, - это князя совсем уж добило, - что у них даже императоры в театре поют, представляют и успехом большим при этом пользуются. Оно и понятно - император, он во всем самый лучший... К нам его обещали прислать со временем... Но только после того, как соответствующие помещения возведут и обустроят.
Смету под это дело представили, землицы участочек попросили. Глянул князь - чудеса, да и только! За такие гроши да за такой клочочек пустыря - и на тебе, столько всего европейского. Они, греки эти, даже соревнование предполагали устроить здесь, шахматное... Или нет, это вроде как индийцы... Ну, не важно... Согласился Гвидон.
Взялись греки за строительство. Шибко так взялись, что и не рассчитали в пылу созидательном. Земельки-то раз в двадцать поболее отхватили, чем в проекте значилось. А раз земельки побольше - так и суммы затрат первоначальные тоже возросли. И вот что удивительно. Домишки, что по берегу, ну словно грибы после дождя повыперли, мне вот хоромы поставили, а театра эта самая - никак не выходит. То одно не подходит, то другое. Семь раз проект меняли, начнут - бросят, опять начнут - и опять бросят. Спохватился князь - как так? И началось - комиссии ревизорские одна за другой... А проку все равно нету. Не успеет председатель этой самой комиссии в дело вникнуть, глядь - а уж и на берег переселился, с домочадцами, и садик у него, и скотинка, и народишко подрабатывает... А там и заместитель его... Вот и растет поселение это греческое потихоньку да помаленьку, а театра как была, так и осталась.
И вот ведь что удивительно. Что у греков этих не спроси - на все береста али табличка там глинянная имеется. Приход-расход. Сколько дали, столько освоили. Комар, понимаешь, носа не подточит. Прям волшебство какое-то. Прибыл, понимаешь, мрамор с самого Кипру, на обустройство колонн, где колонны - нет колонн, а мрамор тот весь подчистую как есть израсходован. Куда? Мыши съели. Вот и акт соответствующий имеется. А деньги мы тут вам выделяли на... А как же! Котов на них купили, с мышами борьбу организуем. Вот и актик имеется, о покупочке. А коты где? Так собачек бродячих поразвелось, вот коты и разбежались, со страху попрятались, вот и актик...
- Так и живем, - вздохнула белка. - Не видать мне, видно, оркестры этой, подначальственной. Меня ведь начальником этой самой театры поставили, за голос мой, да за красоту. Ну и словечко там заветное князю за меня шепнули, не без того... А ты, молодец, я что-то подзабыла, по какому такому делу?
Владимир принялся было рассказывать о постигшей его невзгоде, о Коньке и Бабе Яге, о поручении ее, но, заметив, что белка слушает его в полуха, бросает лукавые взгляды из-под хвоста и занята в основном оценкой произведенного впечатления, сбился и замолчал.
- Ну, это не по моей части, - белка (эдакая светская львица) кокетливо склонила головку набок. - Вот если бы тебе в труппу надо было, или там контрамарку на сезон, или билеты в первый ряд на две особы - тогда пожалуйста. Это ко мне. А всякие там перепалки - это ты к богатырям обратись.
- К каким богатырям?
- К нашим, местным. Только нет, не к ним, а к командиру ихнему, Черномору. Ты ежели по другой дороге от росстани пойдешь, так прямо на него и выйдешь. Так что ступай, а у меня перерыв обеденный. И так я с тобой заболталась совсем... - И уже вдогонку: - Ты, молодец, на всякий случай с насекомыми местными поласковее будь... Князь наш, для догляду за порядком, иногда перекидывается... - И уже совсем еле слышно: - Ты заходи, ежели что...
Богатырей Владимир нашел, следуя указаниям пушистой красавицы, без труда. Крепкая изба, одним своим видом внушающая уважение, из массивных бревен, украшенная резьбой, но строго в меру. Над дверями красовалась надпись крупными буквами: "ЧПОК СИЛАЧИ", и на табличке справа от косяка: "Частное Предприятие Охрана Княжеская. СИльныя, ЛАдныя, ЧИстолюбивыя". По причине припекавшего солнышка, двери и окна были распахнуты настежь; перед домом за столом сидел старичок-крепыш, без шишака, но в кольчуге (остальное было скрыто столом). С правой его руки к столу была прислонена почтенная булава, перед ним стояла чернильница с торчащим из нее гусиным пером и валились разбросанные берестяные свитки. Весь внешний облик составляли всклокоченные седые волосы, густые брови, пышные усы и длиннющая борода, пропущенная под левую подмышку и обернутая, судя по всему, вокруг пояса - чтобы не мешала делопроизводству. Старичок, казалось, спал, но стоило Владимиру несмело приблизиться, как он воспрянул, водрузил на стол кулаки, глянул колюче, и заявил:
- Чистолюбивыя, - это не ошибка! Это потому, что мы чистоту любим, поскольку морские. Чисты телом, помыслами и руками. Вот тебе, скажем, молодец, чисто конкретно, чего надобно?
Произнося эти фразы, старичок смахнул несколько монет, вопреки его собственному утверждению прилипших к ладоням.
- Ты говори, не тушуйся, мы для того и поставлены, чтобы порядок блюсти. А коли мошна не туга - договоримся, чай, не чужие. Погоди-ка, погоди-ка, не шевелись... - Тут он как-то странно глянул на Владимира и потянулся к палице.
Владимир застыл в недоумении, чувствуя, как по спине у него пробежал холодок. У его левого уха, он только сейчас это приметил, раздавался какой-то монотонный звук. Скосив глаза, он обнаружил неподвижно зависшего шмеля.
- Сейчас мы его, проклятого, - донесся но него голос дядьки Черномора, - ишь, разлетались...
Видя, что дело приобретает суровый оборот, шмель неожиданно четко произнес: "Ёлы-палы!", взвился и исчез из виду.
- Эх, жалость-то какая! - произнес главный охранник, опускаясь на свое седалище и возвращая палицу на место. - Жарковато, вот и разлетались тут... Шершней в этом году - пруд пруди, а тут еще рыба хорошо ловится. А для шершня рыба - это первое лакомство. Так на чем мы остановились?.. Чего говоришь-то?..
Поведал Владимир, второй раз за день, беду, с ним приключившуюся. Как мог поведал, вкратце, можно сказать, конспективно. Но и этого короткого рассказа хватило, чтобы Черномор сладко задремал, пригретый солнышком. Встрепенулся он, лишь заслышав (не в первый, впрочем, раз) имя Бабы Яги.
- А?.. Что?.. Где?.. - каким-то испуганным голоском вскрикнул он, сделал движение ухватить палицу, затем скрыться под стол, затем повел глазами вокруг и шумно выдохнул. - Фу... Чего только не помстится... Тут, молодец, мы тебе, сразу скажу, не помощники. Мы это... как его... с женщинами не воюем! - нашелся он и гордо погладил себя по груди. - К тому ж, богатыри сейчас все в разъездах... - Действительно, поблизости никого видно не было, зато в отдалении, на берегу, расположилась группа весьма упитанных мужиков; некоторые загорали, а некоторые играли во что-то, напоминающее пляжный волейбол. Кроме того, откуда-то из прохладной тени избы доносилось неровное: "Ведь мы подводники, мы - силачи!", распеваемое хором на разные голоса. - ...да и остров нам покидать не положено. Не ровен час, забалует кто... Так что ты иди себе, милый, подобру-поздорову, удачи тебе, успехов всяческих. А как надумаешь строиться здесь, так прямо к нам и давай. Мы твои хоромы стеречь будем, ежели что, силушкой богатырской в работе поможем...
И давая понять, что разговор окончен, Черномор ухватил какую-то бересту, развернул ее, уткнулся и принялся что-то бормотать себе под нос, водя пальцем по свитку.
Вот и пришлось Владимиру, не солоно хлебавши, отправляться обратно на берег. В город идти ему не хотелось, да и волки, доселе неприметные, пристроились сзади так, чтобы ему была слышна часть их разговора, и принялись обсуждать свои былые, скорее всего - вымышленные - подвиги. В чем именно они заключались, Владимиру было почти не слышно, зато возгласы, типа: "Вот сейчас пообедаем, тогда и..." доносились до его слуха регулярно.
...На ладьях, после бурного взимопонимания и установления доверительных отношений посредством выяснения кто кого больше уважает, царила небывалая кутерьма. Корабельщики, разбившись на кучки, занимались чем-то совершенно уже непонятным, поэтому Владимир сразу направился к Ивану царевичу, стоявшему возле борта и чуть не сгибавшемуся пополам от смеха, приседавшего, размахивавшего руками, и ими же в порывах восторга хлопавшего себя по коленям. Не дожидась лишних вопросов, он сразу же пустился в объяснения.
- Вишь ты, тут как только замирились, так сразу спор зашел, кто лучше гопака сплясать сможет. Музыку нашли, а вот прибраться на палубе как-то не догадались. Первый - он сразу в люк открытый улетел, запнулся вон за те за канаты, - махнул царевич рукой. - За ними не видно было, что открытый, вот и улетел. Другой только вприсядку пустился - угодил ногой в какую-то снасть, его и подбросило вверх ногами, - ровно ловушка охотничья сработала. А потому как в пляс к тому времени сразу все пустились - ну, то есть те, кто еще на ногах покрепче держался, - то и не заметили сразу, как их полку убывать стало: кто за борт опрокинулся, кто промеж веревок перепутался, кто еще что... Сейчас вот только спохватились, суету подняли, вызволяют...
Царевич отвернулся и облокотился на борт.
- Завтра отплываем, - сообщил он. - С нашими новыми товарищами и отплываем. Они здесь уже разгрузились, дела покончили, плывут по новой... Тут вишь ты, какая оказия приключилась. Только что старого воеводу сняли, - он, правду сказать, не своей волей ушел, интриги там какие-то дворцовые... Ну, он обиделся, ноги, говорит, моей здесь больше не будет, пропадайте не за грош - и в бега подался, вместе с женою своею. А та только-только, понимаешь, развернулась, - на предмет городского строительства и украшательства (тут ей муж ейный сильно мешал своим бессребренничеством, у него окромя борти да шишака дедовского ничего из имущества и не было; не то что бояре-помощники - те в обхвате поперек себя шире) - а куда ж жене без мужа-то? Тоже обиделась, бросила все на полдороге... Так и остался бы город наполовину обустроенный, а наполовину вовсе неприглядный, ежели бы не новый воевода. Ну, то есть и у этого женушка толковой да хваткой оказалась. Все, говорит, что прежней барышней построено, - все не годится, потому как прошлогодний век. Тут все по-новой обустраивать надобно. Она, видишь ли, не из того дерева обустраивала. А надобно из другого. И надо же - какая оказия приключилась - у нее как раз нужное дерево на примете оказалось. Она, видишь ли, дальновидно его где-то тут неподалеку выращивала... Так что ежели воевода не помешает, цвесть тут городу вскоре, как есть цвесть!.. - убежденно закончил было свой рассказ царевич, но спохватился. - А мед у них закончился, так что завтра и отплываем, подбросят они нас до Лукоморья...
Отплыли, впрочем, только на третий день, промашка вышла у Ивана, бочки с медом считаючи...
...Дуб, отстоявший от берега верст на десять (вопреки корабельщицкому: "да тут версты две, не боле..."), иначе как с матерым бюрократом и сравнить было не с чем. Могучий, кряжистый, чуть преклонившийся на одну сторону, обхвата эдак в четыре (а может, и все пять), уверенный и явно собой довольный, свысока глядящий на окружавшие его деревья (очень напоминавшие своим видом завсегдатаев прихожих), солидный... ну и так далее. Сучья его, густо усыпанные листвой и желудями, начинали топорщиться от ствола с высоты, чуть превышающей человеческий рост. На одном суку висели обычные детские качели - две веревки и дощечка, к другому была прислонена надежная деревянная лестница. Виднелось дупло и над ним - криво приколоченный скворечник. Тут и там проглядывали гнезда. Золотой цепи не было. Поодаль дуба расположились какие-то немыслимые деревянные строения - от русских изб до готических замков в миниатюре, довольно ладные, но какие-то неухоженные. Возле одного из зданий, совсем уже вдалеке, виднелся караван; возле верблюдов с навьюченными на них сундуками виднелись суетящиеся, занятые разгрузкой люди. Возле дуба, на столбе с приколоченными в виде щита досками, висела береста с надписью:
"Сегодня, до обеда. Удивительные приключения славенских князей, содержащие историю храброго Светослана; Вельдюзя, полотского князя; прекрасной Милославы, славенской княжны; Видостана, индийского царя; Остана, древлянского князя; Липоксая, скифа; Руса, Бориполка, Левсила и страшного чародея Карачуна. Часть 77-я.
После обеда. Для тех, кто еще в способностях опосля вчера. Русские народные песни за полночь. Приходить со своим медом".
(Что касается сказки - то это подлинное название сказки Михаила Попова, 1793).
Не успели наши путешественники ознакомиться с содержанием бересты, как где-то среди листвы послышался поначалу шелест - на траву к корням скользнула академическая шапочка темного бархата, с кисточкой; затем шум посерьезнее - и сквозь ветви провалилась книга, упав обложкой кверху - "Алиса в Стране Чудес"; затем раздалось пронзительно-обиженное "мяа-а-а-у!!", и, ломая все препятствия на своем пути, в облаке листьев и предшествующий градом желудей, вывалился огромный, сочного рыжего цвета кот. Грохнувшись на все четыре лапы перед изумленными зрителями, он некоторое время сохранял позу, затем, подняв шапочку, встал на задние лапы, нацепил ее на голову, и основательно-авторитетно заявил: