Когда вертолет закружился над посадочным местом, прозвучала команда начальника конвоя:
- Всем приготовиться к высадке. Идти строго по двое, шаг влево, шаг вправо, расцениваю, как попытку к бегству. Конвой стреляет без предупреждения.
Вертолет плавно опустился на площадку недалеко от поселка, видимо там проживали обслуживающие зону, военные и гражданские лица. Забросив мешки за плечи, зэки поплелись за идущими впереди солдатами, по бокам и сзади пристроились еще несколько вооруженных человек, направленных для усиления конвоя из охранного гарнизона. Вскоре, за стеной елей, сосен и кедров, показались стройные ряды колючей проволоки, по углам периметра располагались смотровые вышки, на которых прогуливались солдаты с автоматами. Разделял свободу и две запретные полосы сплошной, двухметровый, деревянный забор, окрашенный известью. Подошли в вахте, справа от которой расположились двухстворчатые ворота. Одна половина ворот открылась, и этап зэков завели в превратный участок между запретками. Конвой передал заключенных лагерной охране и всех повели в крайнему бараку - это была карантинка. Пока шли, Леха насчитал в зоне шесть бараков, разделенных на две части, по всей видимости в лагере было десять отрядов. Недалеко располагались столовая, баня и что-то вроде небольшой кочегарки.
Пока находились в карантине, этапников помыли, постригли наголо, проверили на отсутствие вшей и обработали в прожарке все вещи. Подходили заключенные, интересовались, откуда прибыл этап, кто такие, есть ли среди прибывших земляки.
По сравнению с "Единичкой", в эти края зима приходит рано, Котуй уже в конце сентября затягивает льдом до самого июня, а земля покрывается толстым слоем снега.
В каждом бараке топилась отдельная печь, поддерживали огонь дежурные, или свободные от работы зэки. Маленькая кочегарка в зоне в основном обогревала вахту, баню, санчасть, небольшой клуб и хозяйские помещения. В нескольких километрах от лагеря, чуть вверх по Котую, располагались лесные участки, куда свозили неисчислимые, на взгляд зэков, стволы елей, сосен, лиственниц, за редкостью кедров. Лесоповал - основная работа четырехсот осужденных, которых по утрам выводили на лесоразработки, а вечером опять строем доставляли пешком в лагерь. Остальные зэки обслуживали зону или числились в расконвойке, работая в вольном поселке в конторе. Летом, когда Котуй с грохотом освобождался ото льда, начинался сплав леса по воде, его вылавливали ниже по реке и доставляли на открытые складские площадки.
Начальник лесной зоны - подполковник Семен Владимирович Морозов, в большей мере был занят выполнением плана по лесозаготовкам, так как управление Краслага постоянно наращивало нормы выработки, и для начальника была поставлена главная задача: обеспечивание здоровой рабсилой лесной "командировки". Его заместитель по оперативной работе - майор Шахов Юрий Борисович и начальник режимной части - капитан Живцов, осуществляли в лагере порядок и следили за криминальной обстановкой в зоне. Не редко между службами производства и режима возникали прения. Хозяин зоны давил на то, чтобы авторитетных зэков не трогали оперативно - режимная части, его в большей степени интересовало выполнение нормы выработки. Опер - по другому кум зоны, имел иную точку зрения, он знал, что отбывающие на зоне старый вор - отрицала "Заха" и другие уголовные авторитеты, держат порядок среди мужиков и блатных за счет распоряжения хозяина. Совсем недавно, произошла небольшая забастовка или правильно назвать - неповиновение заключенных администрации зоны. Работяги отказались выходить на работу, потому - что майор Шахов в целях оперативной обстановки, закрыл Заху в изоляторе. Морозов, после высказанного недовольства зэков, отменил постановление опера и своим приказом выпустил вора в зону. Вот так закончилась маленькая "война" в пользу блатных зоны, ведь по определению она считалась "Черной", где блатная масть держала порядок среди зэков. Не получилось у Шахова и Живцова на этот раз затянуть лагерь в красную пучину ментовского беспредела.
Леха еще не знал, что представляет собой капитан Живцов, он только услышал, как за глаза зэки называют его "Шакалом", уничтожившего в прошлом в этой зоне не один десяток, настроенных отрицательно к ментам - зэков.
Леха-Змей слышал о лагерном телефоне, но не знал, насколько быстро он работает между периферийными лагерями. Как только он вышел из карантинки и по распределению попал в седьмой отряд, его пригласил старый зэк - Заха на разговор. Присели возле костерка, разведенного рядом с бараком. Молодой парнишка, сопровождающий Заху, тут же зачерпнул алюминиевой кружкой снег, поставил ее между двух кирпичей, чтобы сварить чай и отошел в сторонку.
- Сынок, малява на тебя пришла, аж с самой Москвы. Знаешь Отари?
- Квантришвили?
- Верно. Просит он за тебя. Говорят твою бригаду положили, ты один выбрался с того света. Повел ты себя достойно, не потащил с собой никого из братвы.
- Интересно, а как братва узнала, что я сейчас нахожусь в зоне "У черта на куличках"?
- Сорока на хвосте принесла,- улыбнулся старый вор. - Расклад такой: зона наша "черная", как ты уже увидел, правит здесь братва, но по идущим слухам управление Краслага готовит ломку авторитетам именно в таких, лесных зонах. Кумовья пока слушают хозяина, но не факт, что эта лояльность долго продержится. Я вот почему начал: на тебя мусора повесили два трупа, зэк, убивший ментов на воле, для них злейший враг. Ни сегодня, завтра, тебя главный кум зоны потянет к себе и если он на тебя ополчится, то твоей душой займется "Шакал" - эта мразь, начальник режимной части, дай ему волю, он нашего брата сгноит в БУРе.
- Я выстою.
- Похвально, но ничего ты сынок не понял, им нужно, чтобы ты расплатился своей жизнью за двух погибших ментов. Ты сидел хоть раз в трюме?
- На "Единичке" четырнадцать суток.
- Так вот, считай, что ты там загорал на Черноморском курорте. Из стен нашего изолятора уже не одного доходягу вынесли вперед ногами. Месяц и зэка выигрывает "Тэ-Бэ-Цэ" (туберкулез легких), как в лотерею, через три месяца легкие начинают вылетать с плевками и выносят бедолагу на местный погост. Так что сынок, давай - ка хапнем чифирку и будем продолжать жизнь, может, обойдет тебя нелегкая стороной.
Вечером Леха увидел, как в зону по пятеркам заводят работяг. Шел съем с работы. Пожилой старшина зачитывал по карточкам:
- Рюмин.
- Здесь.
- Имя, Отечество, - говорил старшина вместо отчества.
- Сергей Иванович.
- Востриков.
- Юрий Степанович.
Отужинав в столовой, зэки разбрелись по отрядам. Заха пригласил Леху в соседний барак к своим кентам. Пройдя за порог, Змей услышал в левой секции, как под гитару кто-то пел старую, каторжанскую песню:
Каюры, малицы, оленьи тарбаза
И серой мглой укутан крайний север,
Пришейте на спину бубнового туза
Его в тайге застрелит пьяный егерь...
С правой секции мелочно звучал другой голос, исполняя уже знакомую всем песню лесорубов:
Остановлюсь у комля (нижняя часть ствола дерева) я, слегка передохнуть
В глазах мелькают бабочки, ох, как бы сачкануть,
Сачка (отлынивающий от работы) заметит вовремя и бригадир простит
И как бы - то, по - дружески, со мною погрустит.
Мужики и парни весело подхватывали хором припев:
Ель, ель, ель,
Кругом сплошная ель,
В разрезе ты на тридцать семь
На пятьдесят комель...
Прошли в самый дальний угол секции, Заха представил Леху и все до одного, при знакомстве подавали руку, при этом привставали со шконок. Чувствовалась братская атмосфера. Один из зэков открыл форточку, а остальные по очереди покуривали "косячок" и выпускали струйки дыма на чистый воздух. Леха тоже "пыхнул" несколько раз и повеселел. Потом был разговор за чифиром, воспоминания, а затем Заха привел Змея в родной отряд и, указав ему на спальное место, сказал:
- Здесь будешь отсыхать.
Леха огляделся, место ему досталось в углу, а через проход - напротив, стояла шконка Захи.
Утром, когда отряд ушел на развод, в барак заскочил молодой зэк, он обратился к Лехе:
- Ты Борисов, с нового этапа? Собирайся, тебя кум вызывает.
Леха, предчувствуя неприятный разговор, от злости сжал челюсти и, достав вещмешок, вытащил две пачки папирос и туго набитый кисет с махоркой, он предположил, что его сразу же посадят в изолятор.
Небольшое, одноэтажное здание, узкий, темный проход и кабинет с табличкой: "Зам по ПВР. Начальник оперчасти колонии". Леха постучал и вошел. За столом, при горящей лампе, увидел майора, на вид ему было лет около пятидесяти. Строгий нос, густые брови, аккуратная стрижка, чуб зачесан на правую сторону, крепко сжатые губы.
- Осужденный Борисов, седьмой отряд. Вызывали, гражданин начальник?
Майор посмотрел в окно, за которым начало светать и выключил настольную лампу. После создавшейся паузы, спросил:
- Как намерен жить дальше?
- Как все, продолжать отбывать срок.
Майор зыркнул глазами на осужденного.
- Да, первый раз и сразу пятнадцать, натворил ты делов.
- Я не виновен.
- Вы все здесь не виновны, я это слышу уже не один десяток лет. В твоем деле два убитых офицера. Кому мне верить: тебе или суду? Просто так два трупа не повесят, значит - виноват, - стальным голосом произнес майор.
- Я уже устал оправдываться, хватит, надоело.
- Мне уже доложили, что ты с Захой "хороводишь", вместо того, чтобы честно работать, ты к блатным в друзья полез.
- Начальник, прекращай агитацией заниматься, я на это не ведусь.
- За окном метель, все запретки замело,- майор сменил тему и хитро взглянул на Борисова,- в хозобслуге людей не хватает для чистки снега - пойдешь?
- Мне в падло...
- Что, пока этапом шел, идей нахватался от блатных? Ладно, последний раз спрашиваю, пойдешь снег чистить?
- Забудь, начальник.
Опер достал чистый лист бумаги и принялся что-то писать, потом пододвинул Алексею другой листок и сказал:
- Пиши объяснительную.
- По поводу чего?
- Отказался выполнять общественные работы. По правилам колонии ты обязан отработать два часа в неделю на общественных работах.
- Лихо вы однако здесь пудрите мозги людям, по-вашему вроде, все правильно, отказался и получи. Ты мне скажи, что за отказ светит?
- На первый раз десять суток ШИЗО, повторно - пятнадцать. Одумаешься, позовешь меня через дежурного, выпущу досрочно.
- Веди начальник, больше базарить нам не о чем.
Глава 11
В холодном трюме
Леху до основания обыскали, забрали курево, в ШИЗО оно строго запрещено. Вместо сапог дали на ноги стоптанные ботинки. Провели по коридору в угловую, по счету - шестую камеру. В двухместной хате нары были опущены, здесь не наказывали за то, что зэки днем лежали. Кормили через день, как называли арестанты: "День летный, день нелетный". Если здесь было хоть какое-то тепло, то в карцерном "трюме", расположенном напротив, был невыносимый холод.
Страшно хотелось курить, но это еще полбеды, даже найдется хоть небольшая закрутка махры, то прикурить - проблема, но Леха уже знал тюремные примочки, зэки научили его обходить ментовские запреты. Он щепкой выковырял между уголками и досками нар крупинки махорки, нашел клочок газеты и сделал самокрутку. Как прикурить? Лампочка в глубине стены, не достать. Отломал от скамьи щепу и, оторвав клок от куртки, просунул ткань внутрь и положил на лампочку. Через некоторое время тряпочка задымилась, и Леха с наслаждением сделал первую затяжку. Засыпая, он мысленно представлял, как они с Галей идут вдоль набережной, она улыбается, целует его в щеки, губы, прохожие улыбаются. Он обнимает ее за талию и слегка приподнимает, она обвивает его шею руками и так они стоят, глядя друг другу в глаза.
На следующий день пришел капитан "Шакал" и, оглядев камеру, приказал пересадить Борисова в другую.
- Что за дела, командир? - возмутился Леха.
- Здесь ремонт будет, посидишь напротив.
Когда Змея впустили в новую хату, он сразу понял, что Шакал просто решил его "потрюмовать". Стены, как говорится - "плакали", на них скапливался конденсат. Пол бетонный, ледяной. Нары пластинчатые, железные. Как можно здесь находиться? Леха застучал костяшкой пальца по смотровому глазку, по двери не получилось, она обита тонким железом, а из внутренней стороны жесть часто пробита и ее поверхность напоминала обыкновенную терку.
- Чего стучишь? - послышался голос сержанта.
- Вы что меня сюда посадили, здесь холод лютый?
- А ты прыгай и почаще руками двигай - глядишь и разогреешься.
- Вы что, твари, спецом меня сюда забросили?!
- Поори еще мне, быстро карцер схлопочешь. Сиди, сказано тебе, ремонт кругом идет.
Ноги мерзнут, холод пробирает насквозь, тело сжимается в судорогах. Лешка стал приседать, бить себя по бокам руками. Тереть щеки, грудь, ноги. Все это разогревало, но ненадолго. Тогда он стал ходить от двери до зарешеченного окна, туда-сюда, вроде стало теплее, но когда уставал ходить и присаживался на корточки, либо лежать или сидеть на раскаленных от холода пластинах, ему совсем не хотелось. С нетерпением ждал утром горячей каши, а в обед баланды. Но когда чередом шел день "летный" полагался только кипяток. Однажды он подтянулся на руках к решетке и увидел сквозь мутное стекло, как большой, черный ворон уселся на ворота. Лехе вспомнился лагерь, отец, когда они с мамой приехали к нему на свидание, ворон "Сынок", которого зэки выкормили. В этот момент Змея посетили мысли: "Вот, как в жизни все повторяется, только она почему-то нас меняет ролями. Неужели мне суждено пройти путь отца? Мама... Она всю жизнь его ждала. И вот теперь моей родной Галинке предстоит повторить путь матери. Ждет ли она меня? Ждет! Я верю, надеюсь, а это придает сил. Не может такая девушка поступить по-другому. Я виноват перед ней, но она знала, кто я и чем занимаюсь и все равно пошла за мной. Галя, солнце мое! Как я хочу тебя увидеть. Эх, ворон, ворон, если бы только мог меня забрать с собой, хотя бы на миг взглянуть в ее глаза, убедиться, что она по-прежнему меня любит..."
У Лехи за десять дней, отсиженных в жуткой камере, подвело от голода живот, кожа на теле приняла синеватый оттенок. Он мечтал скорее выйти из изолятора и попасть сначала в баню, под горячую воду. Но его мечты развеялись, когда заканчивался срок изолятора. Принимая через кормушку шлюмку (алюминиевая, глубокая миска) с баландой, он попросил:
- Командир, не закрывай кормушку, пусть тепло немного пойдет в хату, я здесь совсем околел.
- Ничего лучше не придумал? Еще заморозишь нас.
Видя, что прапор издевается над ним, Леха не выдержал и сорвался на крик:
- Мусор ты недобитый, я же из тебя тварь, как только выйду, душу вытряхну...
К кормушке подошел Шакал и хищно, улыбаясь, сказал:
- Наговорил ты себе еще на пятнадцать суток: за оскорбление и угрозы, пойдешь в карцер.
- Да пошли вы, твари поганые, ненавижу вас козлов... - закричал Леха. Через полчаса его перевели в печально, знаменитый, "каменный мешок". Четыре бетонные стены, такой же пол, и больше ничего, только ведро вместо параши. Никаких прогулок, еда, самого низшего качества и опять холод... Голод... Холод...
Помогали мысли о ней. Он ходил по маленькой камере, накручивая километры. Три шага к окну, разворот, и три шага к двери. Холодно. Но Леху уносили назад воспоминания, как они с Галей отмечали Новый год и веселились на елке. Он отчетливо слышал голоса, девичий визг, смех. Ее раскрасневшиеся щеки, алые, расплывшиеся в улыбке губы. Ее глаза: голубые, веселые, красивые и такие любимые...