и если боль твоя стихает
значит, будет новая беда
6
Барыга живет в четырнадцатиэтажке, стоящей возле парка. Перед подъездом разбит небольшой скверик с лавочками, клумбами и другими атрибутами сытой и ухоженой жизни. Когда я захожу в этот скверик, то картина, которую я вижу, повергает меня в изумление: без малого человек тридцать парней и девчонок расселись по лавочкам и беспрестанно смотрят то на часы, то на въезд в сквер. Здесь не только планокуры, здесь и потребители внутривенного, непрерывно чешущие свои шеи и щеки — Мул говорит, что это из-за кодеина. Здесь и те, кто употребляет таблетки, они не сидят, а ходят туда-сюда с перекошеными рожами — мескалин все-таки сильнее всего разрушает нервную систему. Нет, здесь и раньше собирались толпы человек по десять, но сейчас…
Судя по всему барыга существенно расширил свой ассортимент.
Интересно, а они не думают, что кто-нибудь из соседей, какая-нибудь стервозная старушка, выглянет в окно, поразмышляет и наберет на своем допотопном телефоне две цифры, а через пять минут в сквере появятся новые участники представления — люди в погонах.
Хотя вряд ли. Говорят, что Афоня — так зовут барыгу — с ментами вась-вась. Благодаря ему прошли те времена, когда тяжело было с дурью и приходилось обзванивать знакомых, прося их «помочь взять». Афоня продает дурь всем — даже чужакам.
Знакомых никого не вижу, во всяком случае, тех, к кому могу подойти и поздороваться. Прохожу мимо сидящих на лавочке таблеточников, бормочущих куда-то вдаль «…ну где он…?» и присаживаюсь на корточки возле цветочной клумбы. Достаю сигареты и тут же слышу рядом блеющее:
— Братан, не угостишь сигаретой?
Поднимаю голову — передо мной стоит худой парень лет двадцати в темных очках. Некогда красивый спортивный костюм весь в пропалинах, на подбородке и бледных щеках щетина, которую он чешет длинными тонкими пальцами. Героинщик.
Подниматься лень, тяну ему вверх пачку и он просит:
— Братишка, можно парочку взять?
— Ага. — равнодушно разрешаю я и думаю, сколько мне придется еще ждать.
— Братишка… — слышу я в очередной раз и меня это начинает раздражать.
— А?
— А спичек не найдется?
Протягиваю зажигалку, думая про себя, что скорее всего парень не уйдет.
Не уходит. Вместо этого присаживается рядом на корточки и прикуривает сигарету. Возвращает зажигалку и молча курит.
Я тоже молчу; так мы сидим минут пять, пока парень не докуривает сигарету.
— Афоня задерживается. — произносит он и сплевывает под ноги.
— Угу. — бурчу я. Особого настроения разговаривать нет. Сейчас бы вздремнуть немного где-нибудь в теньке…
— Ты Кота знаешь? — спрашивает парень.
— Какого кота? — недоумеваю я.
— Макса Кота. На Социалке живет. Мой лучший друг.
Никак не могу понять, чего этот тип от меня хочет. Вдобавок ко всему начинает болеть голова. Пока несильно, но может быть хуже. Если придется дожидаться Афоню в компании этого торчка.
— Не знаю.
— Это здесь, рядом. Через две улицы… — начинает объяснять парень и я его довольно невежливо перебиваю.
— Я знаю, где Социалистическая. Чего ты хочешь?
Его не смущает мой грубый тон, напротив, он подвигается поближе и тихо спрашивает:
— Не займешь сотню? Я через неделю найду тебя и отдам. Или Кот отдаст.
Не успеваю даже покачать головой, не то что ответить — он хватает меня за руку и шепчет:
— Ломает меня. Хреново совсем. А на чек денег нет. Мне бы сейчас вмазаться, а завтра деньги будут. Крайний срок — послезавтра. Сто пудов, я…
— Братан, денег нет. На один пакет еле-еле собрали. Сам пойми, я же тебе общаковые деньги не займу.
Если бы я сказал ему, что деньги нужны на лекарство для больной матери или надо купить еду, потому что дома кушать нечего, он бы продолжал клянчить… и, наверное, он бы выпросил.
Но я сказал, что у меня общак. Это святое. Никто не имеет право покуситься на общак. Парень вздыхает и замолкает, но уйти не спешит.
— Меня Олег зовут. — говорит он и протягивает ладонь.
— Веня. — жму его руку, а сам раздумываю, успею ли я до приезда Афони сходить за пивом.
— Веня… — морщит Олег лоб. — Венеамин, да?
— Ага.
— Видишь, Веня, какая жизнь х. вая? Не успеешь оглянуться, как теряешь всё, что у тебя было. Никогда бы не подумал, что придется просить в долг у незнакомых людей. А он взял и наступил, такой момент. Ты не подумай, я не какой-нибудь опущеный. Просто бывает так, что очень нужны деньги, а их нет. У меня завтра зарплата будет, я товароведом на складе работаю, там нормально платят. Только вот авансы не дают… Попал я в переплет. Предки отдыхать в Грецию уехали, денег оставили, а их не хватило. Представляешь, триста долларов на неделю не хватило, а?
Торопливо говорит — понимает, что его в любую секунду могут прервать. Он к этому привыкший.
— Бывает… — отстраненно говорю я.
— Блин, мне так хреново… Веня, ты на игле не сидел?
— Нет! — даже чересчур резко отвечаю я.
— Тогда ты вряд ли меня поймешь… не знаешь ты, каково это, когда тебя кумарит. То жарко, то холодно, половину всего, что вокруг, просто не замечаешь, в горле комок, мышцы выкручивает… братан, плохо мне…
— Попроси у Афони в долг. — советую я и Олег шепотом кричит мне:
— Да не дает он в долг, понимаешь? Никому не дает! Он даже брату своему не даст! Я у него не первый год тарюсь, знаю, что к чему.
Я и сам знаю, что в долг Афоня не дает. Это не жадность, просто Афоня вполне реально представляет себе, что получится, если он хоть раз кому-то даст в долг товар. Об этом будут знать все и все будут просить дать без денег. Реально ни один крупный (по розничным меркам) барыга не будет связываться с долгами. Покупатели к нему все равно придут. Достанут денег и придут. А где достанут — это проблема не Афони.
— Братан… Веня… у вас в толпе кто-нибудь сидел на игле? — продолжает доставать меня мой собеседник.
— Может быть… — говорю я, вспоминая Мула. Тот и сейчас сидит. Только не так плотно, как Олег, колется где-то раз в месяц. — Не знаю.
— Веня, скажи ему, что встретил парня, которого ломало. Скажи только это и он сразу тебя поймет. Хуже, как мне, уже не бывает, веришь?
Где же Афоня?… Где этот долбаный дилер?
— Веня… если ты меня сегодня выручишь… я никогда этого не забуду, я тебе отвечаю! Братом будешь…
Брат… сват… дегенерат…
— Я все понимаю, я сейчас перед тобой унижаюсь…
Ого! Способность адекватно оценивать ситуацию у него еще сохранилась.
— … но у меня нет другого выхода. Кенты поразъезжались кто куда, я один остался… как одинокий волк. Но я прорвусь. У нас так — если одному из наших плохо, остальные за него глотку перегрызут…
Интересно, это угроза в мой адрес или предложение помощи от этих невидимых «кентов»?
— Олег, короче… сейчас Афоня приедет, я тебя накурю.
— Да не поможет мне это. Мне чек нужен. Братан, помоги…
Еще за несколько секунд до того, как во двор въезжает белая «десятка», в скверике происходит малозаметное движение: многие встают со своих мест, кто-то уже лезет в карман и отсчитывает деньги…
Чувствуют, что ли?
Я встаю с корточек и бросаю Олегу:
— Денег нет!
Быстрым шагом направляюсь к машине, которую постепенно обступают все желающие получить свою дозу кайфа.
Афоня — чуть лысоватый мужик неопределенного возраста с неприятными усиками. Спортивный костюм, на руке золотой браслет, на поясе пейджер и сотовый телефон. В городе это, наверное, самый наглый и смелый барыга — он не боится торговать прямо из машины у себя во дворе, где довольно часто мимо ходят его соседи. Не удивлюсь, если узнаю, что он вооружен.
Жду своей очереди и потихоньку кошусь в сторону клумбы, где продолжает сидеть Олег. Он обхватил голову руками и с тоской смотрит в сторону машины. Именно в этот момент мне становится по-настоящему жаль его.
И когда я становлюсь напротив открытого окна «десятки», я бросаю Афоне:
— Один пакет и один чек. — и Афоня роется в дипломате, лежащем на соседнем сиденье.
Возможно, потом мне и придется пожалеть, что я отдал эти деньги постороннему, но сейчас я чувствую, как шевелится во мне что-то благородное, что-то такое, отчего я сам начинаю себя больше уважать.
И когда я подхожу к Олегу, с надеждой смотрящего на меня, и протягиваю ему пакет с опиумом, в его глазах плещется неземная радость.
— Братан… — не веря происшедшему, лепечет Олег. — …спасибо, братишка. Я тебе отвечаю, ты сейчас меня очень сильно выручил… Я отдам…
— Да ладно. Бывай. — я поворачиваюсь и иду к выходу из сквера. Там, в метрах десяти от него, стоят гаражи, возле которых уже собралась толпа из человек десяти. Они ссыпают со своих пакетов небольшие порции в разложенную прямо на земле газету. Я подхожу и тоже сыплю несколько щепоток в «общий котел». Трое человек потрошат папиросы и быстрыми ловкими движениями начинают «забивать». Здесь многие не знают друг друга, потому что приехали с разных районов, но это не важно. Есть нечто, что объединило нас здесь, возле покрытых ржавчиной грязных железных коробок… Пока трое забивают, остальные с вожделением смотрят на них. Я не исключение. Как-то отошло на второй план желание выпить пива, забылось, что где-то там в «офисе» сидит и ждет меня Мул… даже голова перестала болеть.
Папиросы забиты. Через мгновение они идут по кругу. В самый неподходящий момент в моем кармане раздается трель телефона. Имитирую обрыв связи нажатием на красную кнопку, затем беру папиросу и несколько раз быстро и глубоко затягиваюсь. Второй раз телефон звонит, когда я выпускаю дым.
На табло надпись — «Алла(мобил)».
— Алло.
— Веня! — раздается в трубке возмущенный голос моей бывшей девушки.
— Да?
— Ты ничего не забыл?!
В это время мне опять передают папиросу. Затягиваюсь и слышу в трубке:
— Алло! Веня! Веня!
Выпускаю дым и отвечаю:
— Я слушаю.
— Ты слушаешь, но не слышишь. Где мой плейер, который должен был у меня быть еще позавчера?
Черт! Плейер… Зачем я его вообще брал? Хотя… кто знал, что мы с ней поругаемся. А теперь плейер лежит, разбитый по пьянке, дома у Карена, который пообещал, что отдаст его в ремонт знакомому мастеру. И будет лежать вечно, пока я не заберу его, чтобы отнести в другую мастерскую и убедится, что ремонту он не подлежит. Алла же продолжает звонить мне и постоянно напоминать о нем.
— Алла, я завтра тебе его…
— Не ври! Я вчера Карена видела. Тебе все ясно? Вобщем, так: или завтра ты придешь ко мне вместе с плейером, или будешь общаться с Игорем.
Мне тянут папиросу. Опять затягиваюсь, прислушиваясь к звукам в трубке. Но Алла молчит. Ждет моей реакции. Хочет сильно испортить мне настроение. Потому что я знаю и ее брата-отморозка, и то, что именно он подарил своей сестре плейер, и то, что меня он очень сильно недолюбливает.
Что ж, настроение она мне испортила.
— Будет тебе плейер. Завтра верну. — хрипло говорю я.
— Вот и ладненько. Я завтра буду дома с двух до пяти. Постарайся подойти в это время.
Пип-пип-пип…
И всё. Ни до свидания, ни как дела… Словно незнакомые люди. Будто мы не встречались почти год, не спали вместе и не планировали когда-то наше будущее.
Да пошла ты, стерва!
Папиросы выкурены, все расходятся. Я тоже ухожу. Немного вставило, но меня это не радует. Сиди-плейер стоит относительно недорого, но для меня это довольно приличная сумма.
Решение приходит неожиданно быстро и оказывается довольно простым: Мажор. У него занять пару штук на месяц, а там видно будет. Словно наяву вижу шкалу моего настроения, кривая которого медленно, но верно ползет вверх.
Новый звонок. Смотрю на табло — «новый вызов».
Антиопределитель стоит не у всех моих знакомых. Но у Мажора он есть. Что ж, на ловца и зверь бежит.
— Да, Вадик?
— Это не Вадик. — слышен в трубке знакомый голос, который мне так не хотелось бы сейчас слышать.
— Игорь Сергеевич?
— Где ключи?
— Я завтра занесу…
— Заодно занесешь семь тысяч. У тебя недостача на складе.
— Семь тысяч?!
— Да, дружок, семь тысяч. Даже чуть больше, но копейки я тебе спишу. А семь штук чтобы завтра были у меня на столе.
Пип-пип-пип…
Останавливаюсь и тупо смотрю на трубку. Семь тысяч?
Нет, я подозревал, что на складе есть недостача, но не такая…
Тут Мажор вряд ли поможет.
Я стою посреди улице минут пять, постепенно понимая, что все не так уж и хорошо. Точнее, хреново. Очень хреново. И что мне делать? Повеситься — ничего другого придумать не могу. Мозги не работают в достаточной степени, чтобы понять, где выход из сложившейся ситуации.
А выход один — накуриться и забыться. Дальше видно будет.
И я быстрым шагом иду к «офису».
На пороге я вспоминаю, что Мажор должен был прислать пиццу, а я должен был принести к ней пиво. Но возвращаться не хочется.
Ничего. Обойдемся без пива.
Захожу внутрь и вижу сидящих на корточках Кабана и Мула. Готовлюсь выслушать от Мула все, что он думает по поводу моего долгого отсутствия, а также по поводу отсутствия пива, но вопреки моим ожиданиям, он молчит. Молчит и Кабан, его лицо… какое-то необычное. Куба редко нервничает, лицо его всегда невозмутимо-спокойное, а вот сейчас он явно чем-то расстроен.
— Здорово. — тяну я Кабану руку и он вяло отвечает на пожатие. — Что случилось?
— Пахан машину разбил. — отвечает Кабан и запускает себе в волосы пятерню ладони.
Я знаю, что означает для семьи Кабана старенькая «семерка». Единственный источник их существования — отец Кубы работает таксистом и кормит всю семью, в которой кроме Кубы и его матери еще две маленькие сестры и собака. Мы все знали, что Кабан раньше работал, но отец настоял на том, чтобы он пошел учится и Кабан бросил работу. Какое-то время он встречался с одной девкой, которая была в него влюблена по уши и полностью одевала его, кормила и поила, да еще и денег давала. Телка фактически почти каждый день накуривала всю нашу компанию, даже не зная об этом.
А потом она узнала. И любовь куда-то пропала вместе с веселыми деньками, оставив Кабана один на один со своими мечтами.
Похоже, неприятности у Кабана на этом не закончились.
— Хреново. — комментирую я. — Сильно разбил?
— Свою? Не очень. — мрачно отвечает Кабан.
— А какую еще?
— Мерса сто двадцать четвертого. Всю бочину разворотил. А тачка новая была. Целка. Хозяин тачки — Каха Гаридзе. Что скажешь?
— Них. я себе… — только и смог вымолвить я, растерянно присаживаясь на корточки. Разбить машину известного бандита, когда у тебя не хватит денег даже на одно зеркало от этой машины…
— И что теперь? — спрашиваю я.
— А что теперь? Отец хочет хату продавать. Не знаю, не знаю, что теперь будет…
Куба прячет лицо в ладонях и тяжело вздыхает.
А я почему-то чувствую облегчение.
Сам себя презираю за это — когда человеку рядом с тобой хуже, чем тебе, то тебе почему-то лучше. Не злорадствуешь, не смеёшься про себя… просто становится легче, свои неприятности уже не кажутся такими сложными.
Но все равно — как-то это… гниловато.
Мы сидим несколько минут молча, потом Куба глухо спрашивает:
— Ты взял?
Я достаю из кармана пакет, Мул берет его и подходит к столу.
— Бурбулятор, банка? — спрашивает он, не поворачиваясь к нам.
Мясо, рыбу? Чего изволите? Блин, как в ресторане.
Я смотрю на Кубу — пусть будет так, как захочет он. Может, станет ему немного легче.
— Давай через банку. — говорит Куба и подходит к столу, чтобы взять папиросу.
Курить через банку — это все равно что пить водку бокалами. Тяжело, но зато вставляет быстро и мощно.
Пока Мул и Куба забивают папиросы, я размышляю над тем, что все-таки будет дальше. Работы нет, деньги скоро закончатся, над головой висят семь тысяч и проклятый плейер, который я успел послушать раза два или три. Лучше бы я его продал, а деньги пропил. Не так обидно было бы.