Говори, милая, говори. Говори долго и страстно… говори нежно и ласково… говори так, как будто тебя…
— Инга, за тебя, дорогая. Чтобы здоровья твоего хватило не на одну сотню
лет. За тебя!
И всё?!
Бокал я сую в кучу чисто автоматически и даже не видя направления — взгляд не может оторваться от груди. Я понимаю, что это неприлично — так вот пялиться на грудь — но ничего не могу поделать.
Требуется приличное усилие воли, чтобы я смог оторваться и сесть на место.
Опять вилки и ножи стучат по тарелкам.
И молчание. Настолько гнетущее, что мне даже становится не по себе. Но и я молчу, я тоже занят, пожирая довольно большой кусок курицы и мне наплевать на то, что окружающие люди больше напоминают продукцию мадам Тюссо. В конце концов, день рождения не у меня и то, что на столе отсутствует выпивка — одна из причин, по которой я злорадствую, ощущая тишину.
Звонок раздается неожиданно — многие даже вздрагивают. Я тоже.
Инга встает из-за стола и выходит из зала. До нас доносятся приглушенные возгласы, потом Инга возвращается, а за ней в зал заходят два клоуна.
Нет, я не ошибся — это действительно клоуны. Два восемнадцатилетних юнца с длинными волосами и мордами, изуродованными пирсингом. Тот, что стоит впереди, держит в руке мятый полиэтиленовый пакет с какими-то конфетами и робко улыбается. Второй, кажется, обдолбленый — он еле стоит на ногах и мне кажется, что он ничего не видит сквозь узенькие щелочки прикрытых глаз.
Тип с конфетами подходит к столу и здоровается. На его приветствие отвечают не все, но ему явно пофигу. Он лезет рукой в кулек и достает горсть конфет. Обходит стол и кладет рядом с каждым сидящим по две штучки. Заканчивается раздача на мне и тип присаживается рядом. Его дружок продолжает стоять в проходе, пока Инга не берет его за руку и ведет за стол.
— Знакомьтесь, это Игорь и Гена, мои друзья. — громко говорит она, усадив
типа напротив меня, как раз рядом с Верой.
— Я Гена. — слышен голос и я даже сразу не соображаю, что это говорит этот, обдолбленый.
— А что означают конфеты? — спрашивает Вован.
— У меня сегодня несчастье, — произносит Игорь, сидящий рядом. — у меня
сегодня дедушка умер. Это помянуть.
Вован хочет еще что-то сказать, но слова застревают у него в глотке и он
умолкает, открыв рот. Толстяк многозначительно покашливает, Марина фыркает…
Никаких комментариев, все молчат. Инга выходит из зала и через полминуты возвращается, держа в руках две бутылки водки и бутылку вина. Черт! Дедушку, конечно, жалко, но большое спасибо ему, раз уж благодаря ему мы сегодня выпьем.
Толстяк распечатывает бутылку водки — моя стопка уже стоит перед ним. В таких делах я могу быть оперативным.
Водку пьют не все — из девушек только Вера. Маша, к моему сожалению, не собирается пить даже вино. Она цедит остатки шампанского и на уговоры Мишани не поддается. Я уже убедился, что если даже у нее и есть парень, то здесь его нет — и я всерьез намерен раскрутить эту девочку с распутным шалым взглядом и роскошными частями тела.
Мой сосед слева сует мне свой бокал.
— Вино? — спрашиваю я.
— Да нет, я, пожалуй, водочки. — он говорит, немного стесняясь, будто
просит не водку, а что-то оригинальное. Я демонстративно ставлю его бокал на место и беру стопку.
— Ты тару перепутал. — с этими словами я передаю его стопку толстяку.
Вован тем временем разливает вино. Я смотрю на Гену — тот сидит за столом и тупо смотрит в свою пустую тарелку. Его прёт со страшной силой, он ничего не слышит и не видит, он даже не обращает внимания на вопрос своей соседки насчет выпивки.
Со своего места встает Марина — она пытается что-то сказать, но Вован
тихо просит ее подождать, пока не будет налито у всех. Марина садится и
тут опять выдает прикол мой сосед.
Как только стопка с водкой оказывается перед ним, он встает и произносит:
— Ребята, я понимаю, что сегодня праздник… я от всей души присоединяюсь
ко всем поздравлениям… я что хочу сказать…
Он волнуется и запинается, но все его внимательно слушают, кроме Марины, которая изобразила на своем лице высокомерное презрение. Она явно злится, что ей не дали сказать слово, но…
— … я тоже желаю нашей имениннице счастья… но у меня такое предложение… давайте помянем моего дедушку Анатолия Германовича. Он умер сегодня утром после тяжелой…
Больше его никто не слушает. Я смотрю на Ингу — она хорошо владеет собой. Лишь губы чуть-чуть подрагивают, но она пытается улыбаться и смотрит на уже поднявшуюся Марину.
— Ингочка, дорогая… — начинает она, бросая уничижающий взгляд в сторону моего соседа. — Не будем в этот день говорить о плохом. Сегодня особенный день, в этот день ты появилась на свет, в этот день когда-то давно мир стал больше еще на одного человечка — маленького и несмышленого. Этот человечек со временем превратился в красивую девушку и те, первые дни, они уже забылись. Когда человечек сказал свое первое слово, сделал свой первый шаг, он…
Игорь тихо всхлипывает — я немного скашиваю глаза и вижу, как у него
подрагивает рука со стопкой. Перевожу взгляд на Гену — тот до сих пор не
поменял позу.
— … поднимаю этот бокал за твои первые дни, за твои первые шаги, за
все, что еще будет у тебя первым, которое должно быть только прекрасным и удивительным.
Опять звон и вскрики "С днем рождения". Я тянусь к общей куче, стукаюсь с кем-то, ища в хитросплетении рук бокал с шампанским — кажется, уже единственным за этим столом. Вот и он — я чокаюсь с ним и мимоходом провожу указательным пальцем по изящным наманикюренным пальчикам Маши. Она бросает на меня заинтересованный взгляд, который, впрочем, сразу же отводит
в сторону. Ничего. Подождем окончания застолья.
Я залпом выпиваю водку и закусываю соленым огурчиком. Сажусь на место и слышу, как Игорь тихо произносит "Царствие небесное", после чего тоже выпивает свою порцию. Он вообще не закусывает и я все больше начинаю подозревать, что он ненормальный.
Я едва успеваю положить себе отбивную, как слышу, что толстяк опять
начинает разливать водку. Теперь он ведет себя более раскованно — в процессе разливания он отпускает более-менее вольные шуточки по адресу сидящих рядом с ним девушек, чуть громче смеется. Странно, он ведь выпил всего ничего. Я передаю ему свою стопку…
Две бутылки уходят за минут десять и Инга, уже опьяневшая, исчезает для того, чтобы вернуться еще с тремя бутылками.
Они тоже исчезают за совсем короткое время.
Не пьет только Гена. Он вообще ничего не делает, откинувшись на диван.
Может, он спит, может, он отправился за дедушкой Игоря — мне наплевать. Мне уже хорошо, меня тянет на движения и все, что мне сейчас надо — это музыку и белое девичье мясо, прижатое к груди.
— Может, музыку включить? — громко спрашиваю я и справа от меня раздается голос тоже пьяного Игоря:
— Ребята, давайте сегодня без музыки. У меня горе…
Я осекаюсь, не зная, что ответить.
За меня отвечает мой тезка. Он четко и кратко формулирует все мои мысли:
— Вот и п. дуй на поминки вместе со своим горем. А здесь день рождения. Шура, врубай!
Я даже не обращаю внимания на то, как меня назвали. Встаю из-за стола и с удивлением понимаю, что меня штормит. Покачиваясь, подхожу к магнитофону и начинаю рыться в кассетах.
— Там есть сборник российской эстрады, — говорит мне Инга. — с новыми
песнями Пугачевой, Апиной…
— Какая Апина?! — ревет толстяк. — Ромштайн есть?
Красавец!
— Нет. — растерянно отвечает Инга.
— У меня зато есть! — радостно кричит толстяк и лезет в карман. — Шура, лови!
Я на лету хватаю кассету и вставляю в магнитофон. Слышу, как тезка объясняет Инге, что на нормальных вечеринках попсу не слушают.
— Ты же хочешь, чтобы вечеринка удалась? Хочешь? — спрашивает он.
Я поворачиваюсь и вижу, как Инга с готовностью кивает головой.
Отлично!
Play!
Mein herz brend…
Да!
Я возвращаюсь к столу, сажусь на свое место и толстяк наливает мне водки.
Льет Игорю, льет Шведу, Вере… и Маше!
Водку пьют все. Инга приносит еще две бутылки, но их открывать не спешат.
— Где тут можно покурить? — спрашивает Вован и Инга махает рукой в сторону спальни.
— Там, на балконе.
Я уже давно хочу курить, но одному тащиться на балкон стремно. Поднимаюсь со всеми, обращаю внимание на то, что Маша остается на месте и выхожу из зала.
На балконе места мало и мне приходится стоять на пороге. Рядом со мной стоит Вера — она томно смотрит на меня и затягивается длинной тонкой сигаретой.
Я всем видом пытаюсь показать, что она меня не интересует и Вера
разочарованно отворачивается в сторону. Она рассматривает какую-то картину, висящую над широкой кроватью и сбивает пепел мимо пепельницы, которую Инга поставила на подоконник. На балконе Саня-толстяк возмущенно обсуждает двух придурков, которые пришли в середине застолья. Я не прислушиваюсь — мне надоело курить уже после нескольких затяжек и я тушу сигарету.
И тут в спальне появляется новое лицо — Гена. Одной рукой он гладит сережку, торчащую в ноздре, а вот в другой руке у него четыре папиросы. Он еле идет и, кажется, совсем не видит ничего перед собой, однако у него получается подойти к балкону и, став передо мной, произнести:
— Я напас и ты напас — мы покурим ганджубас! — при этом он корчит
жуткую гримасу, которую можно принять за улыбку только после употребления той дряни, которую он держит в руке.
Его глаз по-прежнему не видно, но его глаза мне не нужны. Он протягивает мне папиросы и одновременно с этим я слышу, как на балконе наступает тишина. Эту тишину можно услышать — в ней напряженно звенит воздух и прерывисто вырывается дыхание из нескольких глоток, слышны взоры, устремленные на папиросы и частый стук сердец…
— Братуха, что там у тебя? — врывается в тишину голос толстяка.
Братуха? Интересно.
— Народ, курить никто не хочет? — спрашивает Гена. Глупый вопрос.
Он все еще тянет мне папиросы и я беру одну.
Рука перемещается к балкону и стандарты тут же исчезают в толпе. Миг — и все папиросы взорваны. Я затягиваюсь и выпускаю дым на балкон. Гена подходит ко мне и просит пустить паровоз. Это нетрудно — надо лишь вставить папиросу тлеющим концом в рот и выдуть дым в рот собеседнику. Что я и делаю.
Получив свою порцию, Гена ложится на кровать, а ко мне подходит Вера.
— Мне тоже пусти.
Слишком плотно она прижимается, когда я задуваю ей дым анаши. Мне это не нравится и я чуть отстраняюсь. На балконе оживленная возня. Дым оттуда проникает в спальню и клубами расплывается по комнате. В этот момент сюда входит Инга и принюхивается. Ее глаза расширяются, она так искусно имитирует ужас и возмущение на своем лице, что мне хочется вытолкнуть ее.
А, может и не имитирует.
— Что… кто вам… что вы делаете?! Вы с ума сошли?!
Смотрит она почему-то на меня и я теряюсь, не зная, что сказать. По счастью, ее возглас слышит толстяк, который выбирается с балкона и, на ходу сняв очки, подходит к ней.
— Звезда моя, — начинает он, обнимая ее за плечи и увлекая в коридор. — мы немного расслабляемся…
Они уходят, а я сую то, что осталось от ганджубаса Вере и тоже ухожу.
Замечаю, как Вера глубоко затягивается и про себя усмехаюсь. Когда ее вставит, сто процентов, что она что-нибудь отмочит. Такие страшненькие — они всегда пытаются быть экстравагантными, особенно если их прёт.
В коридоре прохожу мимо Инги, у которой толстяк спрашивает:
— … хочешь, чтобы вечеринка удалась? Все должны быть расслаблены…
Захожу в зал и вижу довольно неприятную картину: Игорь уселся рядом с Машей и что-то ей тихо рассказывает. Подхожу ближе и слышу:
— … дедушка был не таким. Он был самым лучшим…
Понятно.
Неожиданно замечаю, что кассета на магнитофоне закончилась, встаю, чтобы переставить на другую сторону и тут раздается звонок.
Вижу, как Инга пробегает мимо зала к дверям и переставляю кассету. Долетают какие-то возгласы, а потом появляется Инга с букетом роз. За ней в зал проходит высокий парень в костюме.
— Знакомьтесь, это Вадим. — говорит Инга, почему-то волнуясь.
Ага, этот, значит, тоже не из их компании.
Вадим подходит ко мне и протягивает руку.
— Саня. — говорю я, пожимая руку и добавляю, — Просьба не называть Шуриком.
— О" кей. — кивает головой Вадим и поворачивается к Маше и ее дебильному собеседнику.
— Меня Игорь зовут. — произносит Игорь и хватает чью-то стопку. — Садись,
выпьем по пятьдесят.
— Я водку не пью. — поспешно заявляет Вадим. — Коньяк есть?
А он нахален.
Игорь, кажется и не слышит слов Вадима — наливает водку в первые попавшиеся рюмки и одну из них сует Вадиму.
— Пей. Помянем дедушку моего.
Вадим растеряно смотрит на Ингу.
— У вас что, поминки?
Инга качает головой, а лицо у нее не менее растеряное.
— Просто так совпало, что у Игоря сегодня дедушка умер…
Вадим чешет затылок, словно пытается наскрести какую-нибудь умную мысль и преобразовать ее в фразу.
Неожиданно звучит переливчатая мелодия. Вадим достает из кармана сотовый телефон и смотрит на табло. Подносит трубку к уху и орет:
— Да! Да! Нет! Я не против, если все уладится. Да! Пятьдесят штук зелени,
больше не могу. Если перечислением, то добавь еще пять процентов. Все, давай!
Засовывает телефон в карман и присаживается на стул. О чем-то думает,
морща лоб, а я вижу, как Маша, Игорь и Инга наблюдают за ним. Затем
выхватывает телефон и начинает набирать номер.
— Алло! Арсен, это я. Все в порядке. Да. Я им скидываю полтинник, так что можешь начинать. Конечно! На днях придется тебе в Москву съездить. Да. Ну все, давай, братуха!
Телефон исчезает в кармане, а Вадим берет в руки стопку и недоверчиво
рассматривает содержимое.
Если он думает, что произвел впечатление…
И все-таки он его произвел. Я вижу, как т_е_п_е_р_ь смотрят на него Инга, Игорь и Маша.
С балкона возвращается основная масса. Первым идет Вован, он подходит к Вадиму и трогает его за плечо. Вадим поворачивается:
— Привет. Я Ва…
— Это мое место. — заявляет Вован, угрюмо глядя на парня.
— Извини, братуха. — Вадим пересаживается на соседний стул и только пытается протянуть Вовану руку, чтобы познакомиться, как вздрагивает от возмущенного крика:
— А здесь сижу я!
Не помню, как ее зовут — то ли Света, то ли Оля. Впрочем, неважно. Мне
приятно наблюдать за этой ситуацией, приятно видеть, как обламывают этого крутого безнесмена — почему-то у меня к нему антипатия. Может, это
ревность — я видел интерес во взгляде Маши — а может это зависть. Это тоже неважно, я не собираюсь разбираться в причинах этой антипатии. Не
нравится — и всё тут.
Вадим встает и молча пересаживается на другой стул.
На мой!
Но я не успеваю ничего сказать, за меня говорит Швед:
— Это место тоже занято. Рядом садись, там свободно.
Вадим встает — в какой уже раз — и садится на стул Игоря. Тот реагирует
сразу:
— Там я сижу.
Вадима, кажется, начинает накрывать, но тут вмешивается мой тезка.
— Свято место пусто не бывает.
— В смысле? — не врубается Игорь.
— В смысле жопа встала — место потеряла. — поясняет толстяк и садится на
свое место.
Я перевожу взгляд с растерявшегося и не знающего, что сказать Игоря на Ингу. Она в роли пассивного наблюдателя, хотя это ее обязанность предоставить гостям места.
Игорь не рискует возражать толстяку — он понимает, что мой тезка ему не
по зубам. Он присаживается на место своего приятеля, который так и не
вернулся с перекура.
Толстяк разливает водку — всем наливает полные рюмки. Смотрит на Вадима и произносит:
— Ну давай, скажи что-нибудь, опоздавший.
Последнее слово он выделяет и звучит оно с неким укором. Даже не с