Я иду за ней, но Миша хватает меня за рукав:
— Слышь, а где этот нацвай стоит?
— У Инги спроси. — бросаю я и выдергиваю руку.
В зале была драка. Впрочем, дракой это нельзя было назвать — Вова врезал
пару раз Косте, тот упал на стол и снес на пол немного посуды. Инга собирает осколки, Костя в углу тихо всхлипывает, остальные наблюдают за ними. Толстяк интересуется, что произошло.
— Ублюдок предложил трахнуть меня за дозу кокса. — брезгливо отвечает
Вова. — Я его сейчас еще раз выстегну. У, козел!
Костя сжимается в комок, но толстяк останавливает шагнувшего было к нему Вована.
— Погоди. Слышь, гомик, у тебя что, кокаин есть?
Костя отрицательно мотает головой. Толстяк перешагивает через осколки, присаживается рядом и говорит:
— Ты меня не обманывай. Обманывать нехорошо. Знаешь, быть гомиком — это не самое плохое. Хуже, когда ты не просто гомик, а пидор. Улавливаешь разницу?
Костя слегка кивает головой.
— Вот и хорошо. У тебя кокс есть?
— …
— Ты не бубни, отвечай нормально. — толстяк повышает голос.
— Чуть-чуть осталось. На понюшку.
— Давай мне.
Костя секунду молчит, затем поднимает голову и неожиданно твердо отвечает:
— Не отдам.
Толстяк хватает его за волосы — Костя пытается сдернуть руку и толстяк
бьет его по лицу. Костя вскрикивает.
— Хватит! Саша, остановись!
Инга срывается. Она подскакивает к Сашке и тоже хватает его за руку.
— Отпусти его!
Толстяк отпускает руку и внимательно смотрит Инге в глаза.
— У него кокаин.
— Ну и что?
— Мы хотим этот кокаин. И если он сейчас не отдаст его, я этого пидора
изуродую, как бог черепаху.
— Не трогай его. — Инга уже не кричит, она просит и я понимаю, что она
боится толстяка.
— Пусть отдаст порошок и его никто не тронет…
Костя вскакивает, толкает Саню и выбегает из зала…
Пытается выбежать. Я с разворота бью его кулаком в лицо и он опять падает на стол.
— Убью! — ревет толстяк, опять хватая Костю за волосы. — Кокаин, сука!
Он в ярости и никто не пытается ему помешать.
Впрочем, кроме Инги ни у кого такого желания нет.
— Кокаин! — кричит Вова.
— Кокаин! — мы с Мишей в один голос.
— Кокаин!…
— КОКАИН!!!…
— Отдай им кокаин. — это Инга. В ее голосе отчаяние — мне кажется, ей
жалко не Костю, а разбитую посуду.
И Костя подчиняется. Он вытирает кровь, текущую из разбитой губы и достает пакетик.
Уже через полминуты первые счастливчики закидываются белым порошком и удовлетворенно располагаются по всему залу. Среди них и я — хорошо получившийся удар добавил мне немало авторитета. Я сажусь в тот самый угол, где недавно сидел Костя, и наблюдаю, как Инга собирает осколки тарелки. Меня разбирает смех, мне хорошо…
Инга поднимает на меня взгляд и тихо спрашивает:
— Зачем ты это сделал?
Я понимаю, что она имеет ввиду и отвечаю вопросом на вопрос:
— Ты хочешь, чтобы вечеринка получилась? Хочешь?
— Я ничего уже не хочу. — устало произносит Инга. В глазах у нее слезы…
Да нет, какие слезы? Это у меня такой приход. Как там, в песне:…мне
хочется плакать, мне хочется смеяться, мне хочется прыгать, валяться и
брыкаться…
— Инга! — зову я девушку.
— Что?
Я смеюсь.
— …Чтобы были друзья, или хотя бы один… — пою я ей в лицо.
Инга молча поднимается и уходит.
Я хохочу.
— …Но я работаю как вол, в моей тележке КОКАИН!
Последнее слово подхватывают Вован и толстяк.
— КОКАИН! КОКАИН! — скандируем мы; толстяк хватает Костю, сидящего рядом, за шкирку.
— Дай еще порошка!
— У меня нет больше…
— Дай порошок!
— Нет у меня…
— Дай кокаина!
— Дай…
— Кокаин…
— Дай! Дай! ДАЙ КОКАИН!
— ХВАТИТ!
Голос Инги перекрывает все наши крики. Мы умолкаем и смотрим на нее.
— Уходите. — голос Инги дрожит, но она сильно старается, чтобы он звучал
твердо. — Собирайтесь и уходите.
— Детка… — толстяк поднимается и подходит к ней. — если тебе скучно, я
попрошу Шведа и он тебя трахнет. Куда сама захочешь. А сюда не лезь, мы
торчим по-своему.
— Убирайтесь. — ненависти у Инги хватит на троих. — Убирайтесь!
— Швед! Швед! — орет толстяк.
Швед появляется и становится сзади Инги. Та отходит чуть в сторону.
— Займись телкой, ей мужик нужен.
Швед хватает ее за руку, Инга вырывает руку.
— Не трогай меня.
— Чего ты хочешь? — спрашивает толстяк.
— Чтобы вы ушли отсюда.
— Хер тебе по всей морде. Я притащился в эту дыру не для того, чтобы уйти
через час после начала. Нехрен было звать тогда.
— Убирайтесь. Я милицию вызову!
— Зови. Я тебе тогда пасть порву. Или нет… я всем расскажу тогда, какая
ты сука, что к тебе никто даже приходить не хочет. Расскажу, как ты сама
себе букеты цветов покупала и нам давала, чтобы мы тебя поздравили. И все узнают, что ты сама себе на пейджер сообщения сбрасываешь. Дура! Отдыхай, пока у тебя шанс есть. А ты, ублюдок, — толстяк поворачивается к Косте, — ты если не достанешь еще порошка, я из тебя самого порошок сделаю…
Инга медленно поворачивается и идет в спальню.
Я сажусь перед Костей и говорю:
— Костя, хочешь пацана поиметь? Я тебе отвечаю, трахнешь пацана. Этого,
Гену, который на кровати лежал с биксой голой. Понял? Он в отключке будет и ничего не поймет. А ты кайф поймаешь. Только дай еще кокса. Дашь?
Он мне верит. Верит, ублюдок и кивает головой.
— Мне только позвонить надо. И привезут.
— Звони. — говорю я.
— А где телефон?
Черт! Здесь же телефона нет! Стоп! А этот, как его… Вадим.
— Вадим! Вадим!
Вадим спит на диване. Толстяк без лишних церемоний бьет его в живот.
Несильно, но достаточно, чтобы тот проснулся.
— Слышь, трубу дай!
— Кого? — очумело лупает глазами Вадим.
— Телефон дай… — толстяку надоедает объяснять и он сам лезет к нему в
карман. Вадим пытается извернуться, но бесполезно — трубка в руке у толстяка.
— Как ее включить?
Вадим мнется, потом сглатывает слюну и произносит:
— Она не подключена.
— Чего? Ты чо пи…ишь? Мне Машка рассказала, как ты сегодня базарил с
кем-то. Пятьдесят кусков зеленых, контракты, все дела…
— Я… я имитировал. На самом деле я сам с собой разговаривал.
— Ты дурак? Нахрена ты это делал? — удивляется толстяк.
Вадим жмет плечами и ничего не отвечает.
— И что делать? Откуда позвонить?
— Я могу с телефона-аппарата позвонить… — мнется Костя.
— Иди. — машет рукой толстяк, словно барин, отпускающий своего лакея. — И это, слышь… если не придешь, я тебя найду. Найду и тогда… мы тебе всей толпой очко на британский флаг порвем, на пленку это запишем и…
— Я вернусь, вернусь. — быстро произносит Костя.
Он выходит, а в зал заходит Миша. Тупо смотрит на нас, потом спрашивает у толстяка:
— А где эта, ну… блин… — он щелкает пальцами, пытаясь вспомнить и ему
это удается. — Эта, Инга где?
Толстяк пожимает плечами.
— Зачем она тебе?
— Хочу узнать, где нацвай стоит?
— Нацвай? — толстяк удивлен. — У нее есть нацвай? А тебе он зачем?
— Кофе хочу.
Я начинаю хихикать, а толстяк озадаченно чешет затылок:
— Нацвай и кофе? Это как у Пелевина "балтийский чай"?
— Нацвай — это и есть кофе…
— ???
Я хохочу, глядя на уже начинающего что-то подозревать Мишу. Смеясь, выхожу мимо него в коридор и вижу выглядывающую из ванны Машу. Желание получить свою долю удовольствия возникает мгновенно — я захожу в ванную.
Маша почти голая — из одежды на ней только лифчик, который я пытаюсь
снять. Она только делает вид, что сопротивляется, от ее тела исходят такие
флюиды похоти, что я уже отъезжаю.
— Ну же, малыш, помоги мне. Вот так. Ух ты, какие они у тебя… смачные. Где ж такие закрома Родины раздают? А ну, повернись. Что? Как это не хочешь? Кто? Не знаю я, где Миша. Нахрена мне Миша, когда есть ты. Давай, становись. Погоди, я щеколду задвину. Так, так… пониже чуть-чуть. Вот так. Так, так. Хорошо, хорошо… двигайся. Быстрее, быстрее! Давай, малыш, давай! Дааааа…
Странно, еще несколько минут назад она казалась мне симпатичной, а теперь совершенно не нравится.
— Что? Миша не убьет, я его сам убью, если надо будет. Он кто, твой парень? А кто?… Кто?!… Брат?!…
Выхожу из ванной и слышу вдогонку тихое:
— Шурик, позови сюда Шведа…
Шлюха. Грязная шлюха.
Чувствую брезгливость и желание отлить. Поворачиваюсь к двери рядом и толкаю ее. Сначала мне кажется, что у меня очередной приход, потом — что это какая-то шутка. Словно кукла, надоевшая ребенку, на куске провода, привязанном к трубе, висит Инга. Язык вывалился наружу, лицо искажено гримасой страха…
Тело покачивается — я зацепил его немного, когда открывал дверь.
Маятник на часах — кончается завод и он останавливается…
— Твою мать… — шепчу я. — Твою мать! ТВОЮ МАТЬ, ДУРА!!!
На крик сбегаются все. Молча толпятся перед туалетом, смотрят на самоубийцу и ничего не делают.
Один тапочек упал с ноги и валяется возле унитаза. Я поднимаю его и пытаюсь одеть на голую ступню.
— Обиделась, что ли? — недоуменно бормочет Вован. — В натуре, дура.
— Ее снять надо… — говорит Швед.
— Какой нахер снять! Ментов надо вызывать. — произносит толстяк и снимает очки. Протирает их, снова надевает и сплевывает на пол. — Чего это она?
— Истеричка. — цедит сквозь зубы Вера. — Психованная дура.
У меня получается надеть тапочек — я поворачиваюсь и смотрю на лица всех стоящих передо мной, прислонившись к косяку двери.
Скорбь, ужас, страх, раскаяние… — туфта. Ничего такого нет. Только
разочарование от испорченого вечера. Вряд ли кто-то из них способен
адекватно оценить ситуацию.
Инга, Инга… Ты хочешь, чтобы вечеринка удалась? Хочешь?
Хочешь?!
— И что делать будем? — Маша поправляет прическу и смотрит на толстяка.
Тот жмет плечами и переводит взгляд на меня. А что я? Я тоже не знаю, что в таких случаях надо делать.
— Может, помянем их? — спрашивает Игорь.
— Кого "их"? — интересуется толстяк.
— Ингу и моего дедушку. Они…
— Ты, ублюдок, уже достал меня со своим вонючим дедушкой… — произносит толстяк и сжимает ладонь в кулак. Игорь отшатывается в сторону и тут раздается голос Кости возле входной двери:
— Парни, кто будет кокс?
— Наконец-то. — восклицает толстяк. — Ну ее к черту, эту дуру. Пошли…
Он поворачивается вместе со всеми и видит то, что я увидел сразу, как
только Костя вошел в квартиру.
Парень стоит, широко расставив ноги. Языком он облизывает уже распухшую губу, в одной руке у него заветный пакетик, а в другой…
Я не разбираюсь в пистолетах, но чувствую, что это не простая "газуха", а
настоящий боевой пистолет. Вижу по его глазам, по его поведению.
Откуда у него пушка? Почему он так быстро вернулся? Что он хочет?
Как много вопросов…
Все замирают, а Костя делает шаг вперед, уверенно направляя ствол на моего тезку.
— Что, жирдяй, как насчет того, чтобы отодрать меня перед камерой?
— Ты не…
Выстрел, от которого закладывает уши, сливается с криками гостей, бросающихся в разные стороны. Толстяка швыряет к стене и он медленно сползает по ней, оставляя на обоях кровавый след.
Ствол перемещается на меня и я делаю шаг назад, в глубь туалета.
— Кокаин будешь? — ухмыляется Костя и делает еще шаг вперед.
А мне уже некуда отступать. Я упираюсь в тело Инги и сглатываю набежавшую слюну. Мне сейчас хреново, как никогда, я готов сделать все, что угодно, лишь бы Костя не нажал еще раз.
Но он нажимает.
Сначала не больно. Удар в грудь сильный, но боли нет. Первое мгновение. А потом начинается жжение. Во рту собирается слюна… не слюна, кровь. Слабость такая, что нет сил пошевелиться. И боль. Боль и страх. Неужели это всё, неужели так глупо…
Откуда-то издалека долетают звуки выстрелов и от них становится немного легче — значит, я не один, нас будет много. Столько же, сколько патронов, если он не будет промахиваться…
Давай, гомик, хорошо целься. Старайся. Чтобы я был не один, чтобы не было скучно. И Инге тоже уже не будет так одиноко.
Я поднимаю голову и смотрю снизу на Ингу.
— Извини… — шепчу я, хотя каждое слово приносит невыносимую боль. — Извини, но вечеринка… вечеринка немного не получилась… не удалась… Прости.
© Copyright: Чубарьян Александр, 2002
Свидетельство о публикации № 2209050105
БЕГИ!
…Красота, среди бегущих
Первых нет и отстающих…
В.Высоцкий
Run, Forrest, run!
(Беги, Форрест, беги!)
из к\ф "Форрест Гамп"
Солнце было его врагом. Не из-за жары, в семь утра еще не жарко. Из-за того, что оно слепило глаза и не давало посмотреть вперед, на тех, кто бежал перед ним. Полкруга оно светило в спину и все было отлично, а потом Макс поворачивался к нему лицом и сразу начинал проклинать небесное светило.
Пот тоже мешал, после шестого-седьмого круга он стекал по лицу и попадал в глаза, его приходилось непрерывно смахивать рукой, но через минуту он опять заливал глаза еще сильнее и приходилось на бегу прижимать к лицу майку, а это было очень неудобно.
Очень обидно было тогда, когда перед ним оказывался один из тех дедков, которые бежали медленно, но все же быстрее, чем Макс. Такие обгоняли слишком быстро, а потом, казалось, еле плелись, и все-таки обогнать их не было больше сил и приходилось уходить немного в сторону, чтобы не смотреть в глянцевые от пота чужие спины.
Но не деды, не солнце и не пот вызывали у Макса это чувство, заставляющее сжимать зубы и корчить на лице страшные гримасы. Молодые коротко стриженые парни с атлетическими фигурами в дорогих спортивных костюмах проносились мимо Макса словно ветер и не обращали на него никакого внимания. Макс, по идее, тоже не должен был их замечать, но парни пробегали несколько метров, существенно сбрасывали скорость и Макс, видя рядом с неизменной темно-синей маечкой какой-нибудь фирменный "Найк" или "Рибок", забывал про все на свете. В этот момент самым большим желанием у него было догнать их. Просто догнать и бежать рядом, чтобы не только самому видеть ее, но и чтобы она хоть на мгновение посмотрела на того, кто уже почти месяц всегда бежит сзади.
Длинные светлые волосы на затылке собраны в пучок, стройная фигурка не бежала, а летела по беговой дорожке и Макс уже давно понял для себя, что бежит он не из-за того, что врачи порекомендовали ему легкий бег по утрам и не из-за того, что девушка ему очень нравится, хотя… Просто бежать было намного легче, когда была цель, когда знаешь, куда бежишь или за кем. Вообще-то, он не пытался ее догнать и дело было не в том, что ему строжайше были запрещены перегрузки. Просто он не знал, что ему делать, когда он догонит ее и поэтому уже месяц он всегда бежал сзади, неотрывно глядя в спину девушки в темно-синей майке и ни разу не делая попыток сократить дистанцию между ними.
Он знал про нее, как он сам считал, достаточно много. Она приходила на стадион около половины седьмого, тратила минут десять на разминку, а потом выходила на беговую дорожку и бежала. Макс быстро научился расчитывать расстояние так, чтобы подстроится под нее. Она всегда бежала пять кругов, ни больше, не меньше, а потом уходила и Макс тогда тоже переставал бежать и шел домой. А зачем бежать, если не знаешь, куда ведет твоя дорога?
Так они бегали почти целый месяц, а потом Макс рассказал о девушке своему товарищу. Рассказал о ней, о том, как он бежит, глядя только на нее, описал свои чувства, когда рядом с ней бежит кто-нибудь из молодых ребят и товарищ удивился.
…Хей, поц, сказал он Максу, почему ты с ней не познакомишься? Если она тебе нравится, познакомься с ней!
А если она… если она несвободна, спросил Макс.