Толстой ранний и поздний.
Общее и особенное
Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека.
Огонь этот жжет, греет и освещает…
Настоящий поэт сам невольно и с страданьем горит и жжет других.
И в этом все дело.
Уже первые произведения молодого Толстого – повести «Детство» и «Отрочество», кавказские и севастопольские военные рассказы, «Утро помещика» – убедили современников в том, что в русскую литературу пришел новый большой художник. Читатели и критики поверили в это раньше, чем сам Толстой, подписывавший свои первые повести и рассказы «Л.Н.» и «Л.Н.Т.».
Повесть Толстого «Детство» появилась в журнале «Современник» в год смерти Гоголя, а двумя годами позднее там же была напечатана повесть «Отрочество». «…В 10-м № «Современника»,- писал Тургенев одному из знакомых,- Вы найдете повесть Толстого, автора «Детства»,- перед которою все наши попытки кажутся вздором. Вот наконец преемник Гоголя – нисколько на него не похожий, как оно н следовало. Жаль, что цензура многое выкинула».
Опустевший со смертью Гоголя «патриарший престол» отечественной литературы Тургенев без колебаний готов был передать молодому Толстому. «Лев Николаевич,- писал он,- стал во мнении всех в ряду наших лучших писателей – и теперь остается ему написать еще такую же вещь, чтобы занять первое место, которое принадлежит ему по праву – и ждет его».
Первенствующее положение Толстою в русской литературе упрочилось с появлением его великих романов «Война и мир» и «Анна Каренина». Они принесли писателю сначала европейскую, а затем и всемирную известность и славу.
«Львом русской литературы» назвал И. А. Гончаров автора «Войны и мира».
Вслед за великим историческим романом Толстого появился его великий роман о современности. О нем восторженно писал Достоевский: «Анна Каренина» есть совершенство как художественное произведение… с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться». Восхищаясь шестой и седьмой частями романа, Достоевский называл Толстого «богом искусства». В конце статьи об «Анне Карениной», помещенной в «Дневнике писателя» за 1877 год, Достоевский подчеркивал: «…Такие люди, как автор «Анны Карениной»,- суть учителя общества, наши учителя, а мы лишь ученики их».
В заключительных главах романа «Анна Каренина» уже сильно звучат мотивы, которые предвещали крутой перелом во взглядах писателя, определивший направление и содержание его дальнейшего творчества. Духовный перелом этот, происшедший на рубеже 70-х и 80-х годов, сильно напугал и Тургенева и Достоевского. Им, как и многим другим современникам Толстого, казалось тогда, что он навсегда потерян для литературы.
Весной 1880 года Тургенев ездил в Ясную Поляну и от имени юбилейного комитета пригласил Толстого принять участие в торжествах, связанных с открытием памятника Пушкину. Но миссия Тургенева неожиданно для него полностью провалилась: Толстой отказался участвовать в Пушкинском празднике. «Тургенева этот отказ так поразил,- пишет биограф Толстого,- что когда после Пушкинского праздника Ф. М. Достоевский собирался приехать из Москвы к Льву Николаевичу и стал советоваться об этом с Тургеневым, тот изобразил настроение Льва Николаевича в таких красках, что Достоевский испугался и отложил исполнение своей заветной мечты».
Письма Достоевского к жене, отправленные тогда из Москвы, подтверждают это с полной очевидностью. «Сегодня,- писал Федор Михайлович,- Григорович сообщил, что Тургенев, воротившийся от Льва Толстого, болен, а Толстой почти с ума сошел и даже может быть совсем сошел».
Незадолго до кончины Достоевский познакомился с письмами Толстого к его родственнице А. А. Толстой. В них автор «Анны Карениной» объясняя смысл пережитого им духовного переворота. Читая эти письма, Достоевский «хватался за голову и отчаянным голосом повторял: «Не то, не то!»
Тургенев лишь на два с половиной года пережил Достоевского. В предсмертном тургеневском письме к Толстому есть такие строки: «Милый и дорогой Лев Николаевич! Долго Вам не писал, ибо был и есмъ, говоря прямо, на смертном одре… Пишу же я Вам собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником – и чтобы выразить Вам мою последнюю искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности!.. Друг мой, великий писатель Русской земли – внемлите моей просьбе!».
О запрещенной в России «Исповеди» Толстого Тургенев отозвался как о «вещи замечательной по искренности, правдивости и силе убеждения», хотя нашел, что ее автор отрицает и жизнь и искусство. Но и в это время Тургенев утверждал: «Толстой едва ли не самый замечательный человек современной России». Тургеневу хотелось верить, что в толстовской «Исповеди» выразился «кризис», какие уже случались с его другом и раньше, и он с ним справится, как справлялся в былые годы. Но этот новый «кризис» привел, как говорил сам Толстой, к перевороту в его миропонимании, к разрыву с дворянским классом, к которому писатель принадлежал по рождению и воспитанию, к переходу на сторону народа.
«Новый» Толстой не был понят и принят критикой. Представители эстетической критики, еще недавно прославлявшие художественный гений автора «Войны и мира» и «Анны Карениной», после появления его «Исповеди» и трактата «Так что же нам делать?» заявили, что Толстой – моралист и проповедник убил Толстого-художника. Представители критики социологической заговорили о раздвоенности взглядов и творчества писателя, о разладе между Толстым-мыслителем и Толстым-художником. Так возникла легенда о «двух Толстых», получившая широкое распространение и в России и на Западе.
В снискавшей на Западе большую популярность книге Эжена Мельхиора де Вогюэ «Русский роман» не только утверждалась мысль о том, что существуют два Толстых – художник и социальный реформатор, но и предлагалось по-разному к ним относиться. В «позднем» Толстом Вогюэ увидел опасного пропагандиста идеи «уничтожения общественного зла посредством коммунизма».
Миф о двух Толстых оказал влияние и на раннюю марксистскую критику. Г. В. Плеханов «делил» Толстого на «гениального художника и крайне слабого мыслителя». Основным противоречием писателя он считал противоречие между художником-жизнелюбцем и моралистом-аскетом. С Толстым-художником, признавался Плеханов, ему радостно, а с Толстым-мыслителем «страшно». По его мнению, Толстой до конца дней чувствовал себя родовитым барином, совершенно равнодушным к судьбе народа.
Дооктябрьская критика – русская и зарубежная – растерялась перед противоречивостью Толстого. И не удивительно! «Лев Толстой,- говорит Горький,- был самым сложным человеком среди всех крупнейших людей XIX столетия».
Лишь гению В. И. Ленина оказалось под силу создать целостную концепцию мировоззрения и творчества Толстого. Она основана на анализе, характеристике и оценке всего наследия писателя – его художественных и теоретико-публицистических произведений. Ленин не отделяет Толстого-художника от Толстого-мыслителя, не противопоставляет и не «сталкивает» их. По верному замечанию Луначарского, ленинская оценка великого писателя «многостороння и диалектична».
Ленин дал глубочайшую характеристику эпохи Толстого, определив ее исторические границы, содержание и направление ее развития. Это была эпоха подготовки народной революции в России. Благодаря гениальному ее освещению Толстым она выступила «как шаг вперед в художественном развитии всего человечества».
В кричащих противоречиях мировоззрения и творчества Толстого В. И. Ленин увидел не капризы его собственной мысли, а отражение реальных противоречий эпохи.
«Поздний» Толстой, которого буржуазная критика игнорировала, хоронила, обличала, ниспровергала, как могла, получил в статьях Ленина высочайшую и вполне заслуженную оценку, как и Толстой, написавший «Анну Каренину» и другие произведения «до переломной» поры его творчества.
Авторы легенды о двух Толстых по сути дела перечеркивали всю вторую половину творческой жизни писателя, все, что он создавал в 80-е, 90-е и 900-е годы. Ленинская оценка наследия Толстого, «взятого как целое», помогает увидеть нерасторжимую связь всех этапов его жизненного и творческого пути, установить общее и особенное в его идейных и художественных исканиях, определявших переходы от одного этапа к другому.
Читатель этой книги встретится с Толстым ранним и поздним – автором «Севастополя в декабре месяце», написанного в середине 50-х годов, и «Хаджи-Мурата», созданного в середине 900-х годов. Что общего в этих и других пошедших п книгу произведениях Толстого, между которыми лежат 30, 40, 50 и более лет?
Нельзя ответить на этот вопрос, не попытавшись сопоставить раннее и позднее творчество Толстого,- чтобы увидеть начальный и заключительный этапы его большого писательского пути.
Ранний Толстой представлен в томе двумя рассказами («Севастополь в декабре месяце», «Три смерти») и двумя повестями («Два гусара», «Утро помещика»). Каждое из этих произведений настолько примечательно, что они позволяют охарактеризовать едва ли не все главные грани творчества молодого Толстого.
«Почти в каждом новом произведении,- говорит об их авторе Н. Г. Чернышевский,- он брал содержание своего рассказа из новой сферы жизни». В самом деле, жизнь Николеньки Иртенева, рассказанная Толстым в трилогии «Детство», «Отрочество» и «Юность», совершенно не похожа на жизнь героев его кавказских и севастопольских военных рассказов или героев повести «Казаки».
Повести «Детство», «Отрочество» и «Юность», вместе с ненаписанной «Молодостью», должны были составить роман «Четыре эпохи развития». Становление, формирование характера Иртенева прямым образом связано с воздействием на него среды, меняющейся с каждой новой «эпохой» его жизни.
Чернышевский отметил: «Как расширяется постепенно круг жизни, обнимаемой произведениями графа Толстого, точно так же постепенно разбивается и самое воззрение его на жизнь… С новыми лицами вносятся и новые симпатии в его поэзию,- это видит каждый, припоминая сцены университетской жизни Иртенева. То же самое надобно сказать о рассказе графа Толстого «Утро помещика»…».
И действительно, в сценах университетской жизни Иртенева из повести «Юность» с симпатией обрисованы его новые знакомые и друзья студенты-разночинцы. Показано здесь их умственное и нравственное превосходство над героем-аристократом, исповедовавшим кодекс человека comme il faut. В «Утре помещика» вполне искреннее стремление молодого Нехлюдова облагодетельствовать своих крепостных крестьян выглядит как наивная мечта недоучившегося студента, который впервые в жизни увидел, как живет его «крещеная собственность».
Очень высоко оценив трезвый реализм «Утра помещика», Чернышевский так охарактеризовал его особенности: «…граф Толстой с замечательным мастерством воспроизводит не только внешнюю обстановку быта поселян, но, что гораздо важнее, их взгляд на вещи. Он умеет переселяться в душу поселянина,- его мужик чрезвычайно верен своей натуре,- в речах его мужика нет прикрас, нет риторики, понятия крестьян передаются у графа Толстого с такою же правдивостью и рельефностью, как характеры наших солдат… В крестьянской избе он так же дома, как в походной палатке кавказского солдата».
Так Чернышевский определял степень демократизма или, говоря словами его соратника Н. А. Добролюбова, «степень народности» раннего толстовского творчества. Как видим, это была очень высокая степень: в середине 50-х годов никто другой из русских писателей не был удостоен подобной оценки на страницах некрасовского «Современника» – журнала, в ротором, кстати сказать, были напечатаны все первые вещи Толстого.
Сохранил ли писатель эту рано достигнутую им «степень народности» своего творчества? Да – и развил и углубил соответственно новым условиям русской жизни.
Пройдут десятилетия. И Владимир Ильич Ленин скажет Горькому, прочитав его книгу о Толстом: «И – знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было».
Чтобы отчетливее представить себе движение народной темы в более чем полувековом творчестве великого писателя, Горький сравнивал мужиков из «Утра помещика» и из романа «Воскресение» и находил, что мужик у Толстого растет: «…Это уже разные мужики, хотя бы только потому, что у вторых недоверие к барской философии еще более резко выражено», и это, подчеркивал Горький, «действительные, реальные мужики».
В ранних произведениях Толстого беды крепостной деревни показаны так, что, как говорил Тургенев, становилась очевидным для всех безнравственность крепостничества и необходимость его отмены. В позднем творчестве Толстого слышны могучие гулы «великого народного моря, взволновавшегося до самых глубин».
«Севастополь в декабре месяце» открывает цикл толстовских рассказов о героической обороне Севастополя в Крымскую войну 1853-1855 гг.
Народно-героическая, военно-патриотическая тема, начатая в толстовском творчестве севастопольскими рассказами, получила развитие на страницах «Войны и мира». Кавказские военные рассказы («Набег», «Рубка леса», «Разжалованный») и рассказы о Севастопольской обороне, поразившие читателей суровой правдой о войне, яркими образами русских солдат и офицеров, подготовили Толстого к созданию батальных сцен «Войны и мира» и, много лет спустя, «откликнулись» в военных сценах «Хаджи-Мурата».
В севастопольских рассказах впервые Толстой применил тот метод психологического анализа, который был назван Чернышевским методом изображения «диалектики души». Особенность его состояла в том, что, показывая душевные переживания человека в трудные или даже опасные моменты его жизни, Толстой раскрывал весь «психологический процесс», со всеми переходами одного чувства в другое, со всей,быстрой и порою бессвязной переменой и путаницей мыслей. Так написаны «внутренние монологи» офицера Праскухина в рассказе «Севастополь в мае» и корнета Ильина в повести «Два гусара».
Говоря о раннем творчестве Толстого, мы нередко употребляем слово впервые. Нельзя не сказать, что в повести «Два гусара» Толстой, как это замечено биографом писателя, «впервые на пятом году его литературной деятельности» дал чудесно написанный женский портрет. Героиня этой повести юная Лиза, привлекающая своей способностью «радоваться жизнью», чистой совестью, деятельным характером, заставляет вспомнить о Наташе Ростовой, как Турбины – отец и сын – заставляют вспомнить о Василии Денисове и Федоре Долохове из «Войны и мира». Разумеется, повесть «Два гусара» имеет самостоятельное значение. Но работа над произведением о той поре, «когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света», о «времени 1800-х годов» (так сказано в начале «Двух гусаров») явилась первым обращением Толстого к эпохе «Войны и мира».
Любопытна творческая история повести «Холстомер». В 1861 году Толстой написал первую редакцию, через два года пытался ее переработать, затем отложил надолго и в 1885 году создал новую редакцию повести. Исследователи, сопоставив первую и окончательную редакции «Холстомера», показали, что главное отличие состоит в резком усилении обличительного пафоса произведения. Если в первой редакции повести речь идет о владеющем людьми странном и противоестественном «чувстве собственности», то в ее окончательной редакции обличается «право собственности», его преступность и жестокость.
Два этапа работы над «Холстомером» необыкновенно много дают для понимания перемен в умонастроении писателя, оказывавших глубокое влияние на его художественное творчество.
В литературе о Толстом бытует мнение, что автор «Войны и мира» и «Анны Карениной» был по преимуществу художником-психологом, а творец «Воскресения» и других поздних произведений был прежде всего художником-социологом. Однако, при несомненном усилении гражданственных, социальных мотивов в позднем творчестве Толстого, он и в ту пору оставался глубочайшим сердцеведом. Свидетельством этого служат, в частности, его повести 80-х и 90-х годов «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Дьявол», «Отец Сергий».