Не давая немцам переосмыслить последствия происходящего, Сталин действовал решительно и быстро, практически основываясь лишь на устных договоренностях министров иностранных дел СССР и Германии. 26 июня Молотов вызвал румынского посланника Г. Давидеску, которому заявил, что «в 1918 году Румыния, пользуясь слабостью России, насильственно отторгла от Советского Союза (России) часть его территории – Бессарабию… Теперь, когда военная слабость СССР отошла в область прошлого… Советский Союз считает необходимым и своевременным в интересах восстановления справедливости приступить совместно с Румынией к немедленному разрешению вопроса о возвращении Бессарабии Советскому Союзу. Правительство СССР считает, что вопрос о возвращении Бессарабии органически связан с вопросом о передаче Советскому Союзу той части Буковины, население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава». Ответ Молотов потребовал на следующий день. Это был почти ультиматум.
Германия не была заинтересована в такой войне. Поэтому, извещенный о требованиях, предъявленных СССР Румынии, Риббентроп поручил Шуленбургу посетить румынского министра иностранных дел и сообщить, что «во избежание войны между Румынией и Советским Союзом мы можем лишь посоветовать румынскому правительству уступить требованиям Советского правительства…». Румыния последовала совету немцев. Ее войска получили приказ отойти без боя, организованно. Бессарабия вместе с частью Буковины была занята войсками Красной Армии без кровопролития.
Повторим, Сталин своевременно и верно оценил ситуацию. Решая вопрос о Бессарабии, он воспользовался моментом и осуществил мощное давление на Германию, а через нее и на правительство Румынии. Он понимал, что сейчас руки у Германии были связаны. В этот момент, когда на просторах Европы решалась судьба мировой истории и немецкие танки, «пропоров» Францию, заставили Париж капитулировать, Вермахт реально не мог выступить в поддержку Румынии. Германия остро нуждалась в нефти, а война Румынии с Советским Союзом могла лишить ее этого источника.
О том, что Сталин серьезно оценил изменение обстановки в Европе, свидетельствует уже то, что 26 июня, в день, когда Молотов сделал заявление румынскому посланнику, газеты опубликовали Указ Президиума ВС СССР об увеличении длительности рабочего времени.
В стране вводился восьмичасовой рабочий день и семидневная рабочая неделя, а 10 июля появится указ о приравнивании к вредительству выпуска некачественной продукции. То были чрезвычайные меры. За год до начала Великой войны страна меняла даже ритм своей работы.
Либерализация правящих режимов в прибалтийских странах отозвалась ростом активности трудящихся. В столицах прошли массовые демонстрации и митинги рабочих. Их участники требовали установления рабочего контроля над производством, смены общественного строя, восстановления Советской власти. Началось формирование рабочих дружин, освобождение из тюрем политзаключенных, активизация деятельности вышедших из тюрем коммунистов.
Такое развитие событий давало советскому руководству возможность более продуктивно воспользоваться благоприятной обстановкой. Уже 30 июня Молотов стал убеждать премьер-министра Литвы Креве-Мицкевичуса в том, что для Литвы было бы лучше в случае вступления республики в Советский Союз. К этому были все основания.
Во-первых, существование на западной границе СССР «бананового» пояса государств, возглавляемых непредсказуемыми буржуазными лидерами, с господством в экономическом секторе неконтролируемого частного капитала, становилось опасно. Во-вторых, при надеждах рабочих и безземельных крестьян на социальные преобразования ситуация могла перерасти в такой узел проблем, которые решить иначе, чем кардинальными мерами, было бы невозможно. И наконец, в условиях уже реально ведущейся войны на Западе была необходимость юридически узаконить присутствие советских войск на новых территориях.
Правильность решительных действий Сталина подтвердили итоги выборов в верховные органы власти трех республик, проведенные 14—15 июля. В Эстонии кандидаты союзов трудового народа получили 92,8% голосов, в Латвии – более 97%, а в Литве – свыше 99%. Говоря современным языком, в этих странах произошла «бархатная революция». Новые органы народного управления, избранные в результате всеобщего голосования, провозгласили Советскую власть и обратились в Верховный Совет СССР с просьбой о приеме в состав Союза республик. Первой 2 августа в состав СССР была принята Молдавская ССР.
3 августа с высокой трибуны Верховного Совета СССР впервые прозвучала литовская речь. После выступления представителей Литвы слово взял секретарь ЦК КП(б) Белоруссии депутат П.К. Пономаренко. Он сказал, что «по поручению Советского правительства вносит предложение удовлетворить просьбу сейма Литвы и принять Литовскую ССР в Советский Союз в качестве союзной республики». От имени руководящих органов Белорусской ССР он внес предложение о передаче Советской Литве Свенцянского района и пограничных районов с преобладающим литовским населением, входящим в состав Вилейского и Барановичского районов Белоруссии. Решения о включении в состав Союза ССР Латвии и Эстонии были приняты 5 и 6 августа.
Сталин принял депутатов новых республик после окончания сессии Верховного Совета. Глава литовской делегации Ю. Палецкис вспоминал, что в ходе беседы обсуждались проблемы роста промышленности, вопросы просвещения. Сталин говорил о перспективах развития национальной культуры, выразил пожелание об организации в Москве декады литовской литературы и искусства.
Палецкис пишет: «Сталин интересовался количеством земли, урожаями, советовал не спешить с организацией колхозов, пока не окрепнут новоселы на полученных землях. Заканчивая изложение своих вопросов, я предоставил список товаров и материалов, которые следовало получить Литве по ранее заключенным договорам, и попросил содействовать ускорению их доставки.
– Где же теперь ваша столица? Перебрались в Вильнюс или еще в Каунасе пребываете? – спросил Сталин.
Ответили, что старое правительство оставалось в Каунасе, а мы еще не успели переселиться в Вильнюс.
– Надо в Вильнюс, ведь это историческая столица Литвы. А то ее запустите, останется заштатным городом, как при Пилсудском.
Когда мы уже… собирались вставать, Сталин вдруг спросил:
– А Сметона где теперь? Ведь он убежал в Германию.
– Да, насколько известно, он еще в Германии, – ответил я.
Прощаясь, Сталин сказал нам в напутствие:
– Желаю успеха! Работайте и действуйте так, чтобы народ не имел основания говорить, что Советская власть – неумная власть.
Уходя, в приемной мы встретили делегацию Латвийской ССР – она ждала своей очереди» [16] .
О том, что жизнь трудящихся новых республик в короткий срок изменилась в благоприятную сторону, свидетельствуют даже люди, которых нельзя заподозрить в одобрении произошедшего. Так, поляк Ян Гросс писал, что в присоединенных к СССР областях было немало людей, для которых «поражение Польши не было причиной для траура, а скорее захватывающим началом, возможностью, о которой нельзя было и мечтать». Гросс констатирует: «Появилось больше школ, больше возможностей для высшего образования и профессиональной подготовки, обучения на родном языке, поощрения физического и художественного развития… Наблюдалось резкое увеличение занятости на фабриках и в учреждениях… Если вы хотели стать медицинской сестрой, инженером или врачом, можно было с уверенностью ожидать осуществления этой цели в будущем».
Конечно, в новых областях имелись националистические силы, ориентированные на Германию. Позже они активно сотрудничали с гитлеровцами во время Великой Отечественной войны, входили в состав дивизий СС, а с окончанием войны вели подпольную борьбу против Советской власти, но трудовое население приветствовало осуществившиеся перемены.
После заключения договора о ненападении с Германией, уже не оглядываясь на мировое мнение, Сталин всемерно использовал образовавшуюся паузу для подготовки к неотвратимому решающему бою. Он продлил состояние мира и усиленно готовил страну к обороне. Этой цели было подчинено все. В его действиях не было поспешной импровизации дилетанта. Его последовательные и решительные шаги были тщательно продуманными ходами.
В августе во всех четырех западных округах прошли войсковые учения. При обсуждении их итогов танковые корпуса решили оставить в приграничных округах. В конце лета нарком обороны и его заместители доложили Сталину о боевой подготовке и строительстве укрепленных районов. Вместо жаловавшегося на состояние здоровья Б.М. Шапошникова начальником Генерального штаба был назначен Мерецков. Борис Михайлович стал заместителем наркома, целиком взяв в свои руки строительство укрепленных районов.
Нет, Сталин не делал ошибок и просчетов. Заключение советско-германского пакта и последовавшие вслед за этим шаги стали примером блестящей дипломатической и государственной стратегии, обеспечившей Советскому государству решение сразу нескольких задач.
Во-первых, как уже упоминалось, прежде всего была снята с повестки дня проблема Дальнего Востока. Японцы считали себя глубоко оскорбленными и униженными германо-советским пактом. Правительство Японии даже заявило по этому поводу протест. «Германия нанесла им оскорбление в области дипломатии, а русские в военной области»; Япония решительно пересмотрела свои стратегические цели и, как показало дальнейшее, в результате переориентации ввязалась в войну с США. Что, в свою очередь, заставило Америку воспринимать борьбу Сталина против стран «тройственного пакта» (Германия – Италия – Япония) как защиту собственных интересов и «сфер влияния».
Во-вторых, вместо немедленного антибольшевистского похода на Восток Гитлер пошел на оккупацию Франции и вступил в конфликт с Англией. Впоследствии она вместе с США оказалась кровно заинтересованной в предоставлении Советскому Союзу значительной помощи поставками стратегического сырья, материалов, оборудования, продуктов питания и автомобилей, а с конца 1944 года даже пошла на открытие второго фронта.
В-третьих, Сталин получил значительный выигрыш во времени для укрепления оборонной мощи Красной Армии. Причем именно в этот период он осуществил закупки в Германии самых лучших образцов военной (включая авиационную) техники. Это позволило советским инженерам и конструкторам не только воспользоваться иностранным опытом, а, досконально изучив, применить его в своих разработках. В Германии было закуплено и современное технологическое оборудование, впоследствии «ковавшее» оружие Победы.
И наконец, самое главное. Сдвиг советской границы на сотни километров к западу лишил немцев такого выгодного стратегического плацдарма, с которого, преодолев территорию Советского Союза, они могли бы легко дойти до Москвы и Волги. «Если бы, – пишет бывший работник Генштаба и писатель В. Карпов, – ударная группировка по плану «Барбаросса» была развернута на прибалтийском плацдарме, свежие армии Вермахта взяли бы столицу с ходу… Через неделю гитлеровцы были бы у стен нашей столицы…»
Эти реальные преимущества – результат подписанного советско-германского договора. Только недалекие люди либо отпетые негодяи могут упрекнуть Сталина. Впрочем, все относимое к негативным аспектам, как то: якобы «аморальность» договора с «фашистами», утрата «интернационалистических принципов», проблемы прибалтов и поляков – не более чем идеологическая демагогия.
Между тем, разгромив недальновидную Европу, Гитлер оказался перед выбором: что предпринимать дальше? Уже 30 июня, на пятый день после прекращения огня во Франции, Гальдер записал в своем дневнике: «Основное внимание – на восток…»
В германских штабах уже раскладывались карты России. Для прикрытия подготовки нападения на Советский Союз Гитлер начал операцию «Морской лев». В директиве от 1 августа он заявил: «С целью создания предпосылок для окончательного разгрома Англии я намерен вести воздушную и морскую войну против Англии в более острой, нежели до сих пор, форме. Для этого приказываю: германским силам всеми имеющимися в их распоряжении средствами как можно скорее разгромить английскую авиацию». 15 августа состоялся первый крупный налет, в котором участвовали 801 бомбардировщик и 1149 истребителей.
Сталин не купился на эффектность этой демонстративной акции. Он всецело занимался вопросами оборонной промышленности. Он не терпел некомпетентности в профессиональных технических вопросах. Неосведомленность и уж тем более невежественность он считал непростительными пороками. Особенно когда это касалось жизни людей.
В начале октября ему доложили, что на одном из авиамоторных заводов военная приемка забраковала двигатели, изготовленные с отступлением от технологии. Он сразу вмешался в дело. В результате проверки выяснилось, что в двигателе, который ставили на истребитель Яковлева, конструктор Климов на 200 граммов увеличил наплыв в картере.
В результате 2 октября появился знаменитый приказ Наркомата авиационной промышленности № 518 о строгом соблюдении технологической дисциплины. В нем предписывалось: у самолетов или двигателей, прошедших государственные испытания и принятых в серийное производство, изменения в технологию могут быть внесены только с разрешения народного комиссара. Изменение в конструкции было допустимо вообще лишь с разрешения правительства. Этот приказ сыграл неоценимую роль во время войны. Когда из-за нехватки материалов появились соблазны отступить от принятой технологии, этот приказ стоял на страже качества.
В этом же месяце в кабинете Сталина рассматривались вопросы военно-морского флота. В частности, о строительстве береговых батарей. Работы шли быстрыми темпами, приобретя огромный размах: на Балтике – от Кронштадта до Палангена (Паланга), на Севере – от Архангельска до полуострова Рыбачий. Для установки корабельных орудий мощные подъемные краны заказали в Германии. Их изготовила фирма «Демаг». После обсуждения Сталин принял решение заменить Галлера на посту начальника Главного морского штаба Исаковым.
– Галлер – хороший исполнитель, – отметил он, – но недостаточно волевой человек, да и оперативно Исаков подготовлен, пожалуй, лучше.
Сталин не ошибся. Решение оказалось перспективным и устойчивым. Всю Великую Отечественную войну И.С. Исаков координировал совместные действия флота и сухопутных войск, а также входил в составы военных советов фронтов. Л.М. Галлер стал заместителем наркома Военно-морских сил по кораблестроению и вооружению.
Более полувека, рассуждая о неудачах Красной Армии в начале войны, историки уподоблялись людям, гадающим на кофейной гуще. Приняв за основу своих концепций невразумительные и граничащие с патологической неполноценностью побасенки Хрущева, они сводили свои рассуждения к нескольким мифам, ничего не имевшим общего с реальной действительностью. Еще больший туман в историографию внесла публикация книги Жукова «Воспоминания и размышления». В ней факты подменялись фантазиями, выдумыванием мизансцен и якобы имевших место диалогов.
Сочинив книгу, автор, подобно известному барону Мюнхгаузену, воздал славу самому себе. Причем дело даже не в выпячивании маршалом своей роли и искажении сути происходившего. «Полководец» умудрился не ответить на самые главные вопросы. По какому же плану с началом войны стала воевать Красная Армия? Какие соображения были по этому поводу у Генерального штаба, который Жуков в это время и возглавлял? Какова была советская военная доктрина?
Конечно, такие планы существовали, и в зависимости от изменения внешней обстановки они регулярно пересматривались. Одним из планов прикрытия накануне войны являлся документ, разработанный начальником Генштаба маршалом Б.М. Шапошниковым, генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным, начальником оперативного управления и его заместителем генерал-майором Г.К. Маландиным.
Этот план обороны страны, опирающийся на анализ вероятной стратегической обстановки, возможных группировок противника и ожидаемых его действий, в основном верно определил театр военного противоборства, а также главные направления основных усилий советских вооруженных сил. Это был не единственный план, воплощавший существовавшую перед войной советскую военную доктрину. И суть ее заключалась в том, что, отразив первое нападение противника, Красная Армия должна была сама перейти в наступление.