Эман. Перестань ты себя растравлять!
Сунма. А ты перестань упрямиться, Эман. Перестань воображать, что ты здесь нужен.
Эман. Но я здесь нужен!
Сунма. Никому ты здесь не нужен. Пойми, ты растрачиваешь свою жизнь на людей, которые мечтают от тебя избавиться.
Эман. Сунма, опомнись, что ты плетешь?
Сунма. Неужели ты думаешь, что они тебе благодарны? Или мне? Да мы им только мешаем!
Эман. Им? Но ведь это же твой народ!
Сунма. Иногда мне кажется, что и я здесь чужая. Пойми, Эман, это дьявольское племя. От новорожденного ребенка до дряхлого старика. Они все заражены. А во мне этого нет.
Эман. Ты знала об этом, когда возвращалась?
Сунма. Ты меня упрекаешь? Я сделала, что могла.
Эман. Я ни в чем тебя не упрекаю. Но на меня не рассчитывай. Я просто не смогу тебе помочь, Сунма.
Сунма (умоляюще). Если бы я смогла отсюда уехать! Мне бы даже в голову не пришло вернуться.
Эман. Я не хочу этого слышать!
Сунма. Клянусь тебе, Эман! Мне не важно, что со мной случится потом. Но ты должен помочь мне вырваться отсюда. Одна я не могу… Неужели тебе трудно? Мы так напряженно работали весь год… мы можем себе позволить недельный отдых… всего несколько дней.
Эман. Я же говорил тебе.
Сунма (в отчаянье). Пару дней, Эман!
Эман. Да не хочу я уезжать.
Сунма (с неожиданной злостью). Так вот оно что! Ты тоже боишься.
Эман. Боюсь? Чего?
Сунма. Что не захочешь вернуться.
Эман (огорченно). Как ты можешь так думать, Сунма!
Сунма. Тогда почему бы тебе не отдохнуть? Если ты действительно в себе уверен, почему ты не хочешь доставить мне удовольствие? Почему бы нам не съездить в соседний город — хоть на пару дней? Чего ты боишься?
Эман. Сунма, поверь, мне просто не хочется. И мне не нужно ничего доказывать — ни себе, ни тебе. Я не хочу уезжать.
Сунма (спокойствие Эмана приводит ее в ярость). Ты боишься. Ты говорил мне о нашей миссии, обвинял меня в том, что я ее не понимаю, а свои мысли ты проверить боишься.
Эман. Ты ошибаешься. Я не чувствую себя миссионером. Но я обрел здесь покой и не хочу его потерять.
Сунма. Я тоже думала, что найду здесь покой. Но скажи, разве можно жить спокойно в таком жестоком и безжалостном мире? Эман, по крайней мере сегодня, в последний день уходящего года…
Эман. Нет. Оставим этот тяжкий разговор; и, по-моему, тебе лучше пойти домой.
Сунма. Сегодня самое время для перемен, Эман. Попробуем ощутить свежесть Нового года — в новом месте…
Эман. Ты напрасно себя растравляешь.
Сунма. Сегодня — только сегодня, Эман. Завтра мы вернемся — рано утром, если захочешь. Давай уедем всего на одну ночь, чтоб хоть этот год не обрушился на меня здесь. Ты не знаешь, как это для меня важно, Эман, но я расскажу тебе, все расскажу… в пути. Нам нельзя здесь оставаться сегодня вечером… Эман, умоляю — ради меня… Эман!
Эман (с грустью). Я не могу, Сунма.
Сунма (внезапно успокоившись). Глупо было и надеяться. Для всей деревни ты готов вывернуться наизнанку и только ради меня ничего не можешь сделать. Ты так боишься выполнить самую маленькую мою просьбу, как будто тебе кажется, что ты кого-то предаешь. И если это женщина из твоей прошлой жизни, то представляю себе, как она, бедняжка, страдала.
Эман отшатывается, и на его лице застывает маска отчужденности. Сунма ничего не замечает.
А тебя твоя верность делает бесчеловечным. (Заметив перемену в Эмане.) Эман! Эман!.. Что с тобой, Эман? (Хочет подойти к нему — он отступает и открывает дверь.) Что я такое ляпнула? Прости меня, Эман… умоляю, прости меня.
Эман замирает, но не оборачивается. Сунма, совсем расстроенная, не знает, что предпринять.
Клянусь, я не знала… Я бы ни за что…
Где-то неподалеку слышится шум уезжающего автобуса: взревел и постепенно затих в отдалении мотор. Сунма вздрагивает и медленно идет к окну.
(В удаляющемся шуме мотора, как бы про себя.) Что теперь будет?
Эман (выглянув из окна). Что?
Сунма. Нет-нет, ничего, я так.
Эман. Это был автобус?
Сунма. Да. Автобус.
Эман. Мне жаль, что я не смог тебе ничем помочь.
Сунма хочет что-то сказать, но сдерживается.
Я думаю, тебе лучше пойти домой.
Сунма. Не прогоняй меня. Неужели я хоть этого не заслужила? Разреши мне здесь остаться, пока все это не кончится.
Эман. Но ведь тебя будут ждать. Ты же участница Шествия.
Сунма. Я отказалась. Я не хочу быть дочерью их вождя. Ягуна — мой отец, но я ему не дочь.
Эман. Ты же знаешь — твой отказ так легко не примут.
Сунма. Я отказалась — и не хочу об этом больше говорить. Неужели даже сегодня нам нельзя побыть вдвоем?
Эман. Сунма!..
Сунма. Ты боишься дать мне приют?
Эман. Хорошо, мы пойдем на Празднество вместе.
Сунма. На Празднество? Но я не хочу туда идти.
Эман. Ты не хочешь быть даже зрителем на Празднестве?
Сунма. Эман, запомни, ты еще пожалеешь, что не уехал, когда я тебя уговаривала.
Эман. Опять ты начинаешь…
Сунма. Нет-нет, Эман. Я обещаю тебе больше не говорить об этом. Но знай: мне хотелось, чтобы мы уехали, для твоего же блага.
Эман. Это как же так?
Сунма. Один ты ничего здесь не сможешь изменить. Ты чужак — ты связан по рукам и ногам. А чужак у нас навеки остается чужаком, даже если он проживет в деревне всю жизнь.
Эман. Может быть, это-то мне и нравится. У чужаков всегда очень спокойная жизнь.
Сунма. До поры до времени. Но потом их изгоняют. Я одна защищала тебя от позора. Но я же навлекла на тебя их ненависть. Не знаю, зачем я это рассказываю, — может быть, потому, что все уже решено. Но помни: я спасла тебя от страшного поношения.
Эман. Сунма, ты просто не понимаешь, что говоришь. А главное, таким образом ты ничего не изменишь. Выходит, я обязан тебе чуть ли не жизнью. Но я не чувствую ни благодарности… ни обязательств.
Сунма. Я ни о чем не прошу. Но ты должен знать. Да, сама я вырваться не смогла. Я признаюсь — согласись ты со мной уехать, я бы сделала все, чтоб помешать тебе вернуться.
Эман. Я знаю.
Сунма. Мне хотелось начать сначала, и вот я вручила тебе свою судьбу. Но теперь я понимаю — и никто не разубедит меня, — что твое сегодняшнее упрямство разрушило мою жизнь.
Эман. Ты чем-то расстроена — ты не понимаешь, что говоришь.
Сунма. Не беспокойся — я тебя ни в чем не обвиняю. Я просто не могла заставить себя молчать.
Эман. Ты больше не должна сидеть взаперти. Тебе, как никому, нужно общение с людьми.
Сунма. Бог с ними. Пусть себе живут как знают.
Эман. Почему ты хочешь запереться дома, когда вся деревня так радостно веселится?
Сунма. Тебе это кажется радостным весельем? Прошу тебя — давай останемся дома. И что бы ни случилось, я отсюда не выйду, пока не кончится их дьявольское веселье.
Пауза. День клонится к вечеру.
Эман. Я зажгу лампу.
Сунма (ей не сидится на месте). Нет-нет, я зажгу. (Уходит во внутреннюю комнату.)
Эман подходит к стенной полке и начинает перебирать сухие зерна; потом снимает с полки доску — это игра «эйо» — и играет сам с собой. Снова появляется Девочка, она все еще таскает за собой Уносчика; следом за ней идет Ифада. Внезапно из-за угла дома, из сгустившихся сумерек, выскакивают двое — они накидывают Ифаде на голову мешок, веревка тут же затягивается, и Ифада становится совершенно беспомощным. Девочка уже поравнялась с домиком, когда шум борьбы привлек ее внимание; оглянувшись, она увидела, что один из напавших взвалил Ифаду на плечо и уносит прочь. Девочка начинает пятиться — но ее лицо по-прежнему остается безучастным, — потом поворачивается и убегает, бросив Уносчика. В комнату входит Сунма с двумя керосиновыми лампами: одну из них она вешает на стенку.
Эман. Зачем тебе две?
Сунма. Я освещу крыльцо. (Выходит из домика, вешает лампу над дверью, потом оглядывается и, увидев куклу, испуганно вскрикивает.)
Эман (выскакивая на крыльцо). Что с тобой? Ах, вот что тебя напугало.
Сунма: Мне показалось… Я просто не поняла, что это такое.
Эман подходит к кукле, нагибается и подымает ее.
Эман. Это Уносчик той больной девчушки.
Сунма. Не прикасайся к нему!
Эман. Она его потеряла.
Сунма. Не прикасайся к нему, Эман. Пусть себе лежит. Эман (пожав плечами и возвращаясь к двери). Ты очень взвинчена.
Сунма (тянет его в дом). Не стой здесь, пойдем.
Эман (удерживая ее в дверях, под лампой). Подожди-ка. Ты все время чего-то не договариваешь. Скажи мне, что тебя сегодня пугает?
Сунма. Просто я не разглядела, что это такое.
Эман. Сунма, пойми, я же не слепой. И если мне не хочется отсюда удрать, это еще не значит, что я ничего не чувствую. Сегодня что-то должно произойти… скажи мне, Сунма — что? Почему ты так подавлена?
Сунма. Нет-нет, Эман, ничего. Просто мне тоскливо. Да еще твое равнодушие… Пойдем-ка в дом.
Эман пропускает Сунму в дверь, потом, чуть задержавшись на крыльце, тоже входит. Сунма, все еще с лампой в руках, обводит комнату рассеянным взглядом, затем подходит к двери, захлопывает ее и запирает на засов. Обернувшись, она встречает вопрошающие глаза Эмана.
Холодно.
Эман все так же вопрошающе смотрит на нее.
В дверь задувает ветер.
С виноватым видом она подходит к столу и раскладывает зерна «эйо» так, чтобы можно было начать игру. Некоторое время Эман стоит неподвижно, потом придвигает к столу табуретку и садится напротив Сунмы. Она тоже садится, и, не сказав друг другу больше ни слова, они начинают игру.
(После паузы.) Скажи, Эман, почему ты сюда приехал? И что тебя теперь так крепко здесь держит?
Эман молчит.
Я тебя прекрасно изучила, Эман, и понимаю: мне нет места в твоей жизни. Но с тех самых пор, как ты сюда приехал, мы вместе делаем общее дело. Неужели я не заслужила хоть частичной откровенности?
Эман. Ты сказала, что я чужак, так разреши уж мне им остаться. И особенно по отношению к тебе, Сунма. Тот, кто призван отдать себя людям, должен быть совершенно одиноким.
Сунма. Но ведь тогда в его деяниях не будет любви!
Эман. Ты ошибаешься. Только оставаясь чужим, я смогу по-настоящему любить людей.
Сунма. Но это же неестественно!
Эман. Для меня — естественно. Я смогу завершить то, что я начал, только разрушив с людьми все связи.
Сунма. И все-таки мне это кажется неестественным. Но, кроме всего прочего, я женщина, Эман. У меня есть женские слабости и привязанности. И кровные связи для меня нерасторжимы.
Эман (улыбаясь). Ты думаешь, я порвал все кровные связи?
Сунма. Иногда мне кажется, что порвал, Эман.
Эман. Кровные связи порвать невозможно.
Они продолжают играть молча. Внезапно Эман замирает и к чему-то прислушивается.
Ты слышала?
Сунма (быстро). А что я могла услышать?.. Ходи.
Эман. Видимо, сюда движется праздничное шествие. (Собирается сделать очередной ход, но вдруг встает.)
Сунма. Что с тобой? Тебе надоело играть?
Эман идет к двери.
Эман, не надо! Не выходи, Эман!
Эман. Если это танцоры, я попрошу их здесь задержаться. Тогда мы по крайней мере хоть что-нибудь увидим.
Сунма. Нет-нет, Эман, не открывай дверь! Прошу тебя — не пускай никого в дом, Эман!
Растрепанный и напуганный человек выскакивает из-за угла домика, пробегает под окном и начинает стучать в дверь. Это Ифада. Перепуганный насмерть, он бешено колотит в дверь и, всхлипывая, мычит что-то нечленораздельное.
Эман. Это ты, Ифада?
Сунма. Они просто дурачатся. Прошу тебя, Эман, не обращай на них внимания.
Эман (выглянув в окно). Это Ифада. (Начинает отодвигать засов.)
Сунма (хватая его за руки). Они просто дурачатся. Нас это не касается.
Эман. Что ты плетешь? Парнишка потерял голову от страха.
Сунма. Не вмешивайся, Эман! Ради бога, не вмешивайся!
Эман. Значит, ты знаешь, что тут происходит?
Сунма. Ты чужак здесь, Эман. Пусть все идет, как идет. Да тебе и не удастся ничего изменить.
Эман (пытаясь оттолкнуть неистово вцепившуюся в него Сунму). Ты не в себе, Сунма! Мы должны его впустить.
Сунма. Послушайся меня, Эман. Это не твое дело. Послушайся — ради себя самого.
Наконец Эману удается оттолкнуть Сунму, и он отодвигает засов. Ифада врывается в комнату и, припав к ногам Эмана, всхлипывая, бормочет что-то невнятное.
Эман (дотянувшись до двери и задвигая засов). В чем дело, Ифада? Что с тобой случилось?
Слышны приближающиеся к дому крики.
Сунма. Прогони его, пока еще не поздно, Эман. Послушайся меня хотя бы раз в жизни. Не укрывай его — ты будешь жалеть об этом.
Эман пытается успокоить Ифаду, но тот, слыша приближающиеся голоса, пугается все сильней.
Эман. Что они с ним сделали? Скажи мне, Сунма! Скажи мне — что здесь такое происходит?
Сунма (Ифаде, со злобой). Ты не мог отыскать другое логово? Чудовище!
Эман. Не смей так говорить, Сунма!
Сунма. Он мог спрятаться в лесу. Чудовище! Гадина! Ну скажи, зачем нам его мерзкие несчастья?
Голоса. Он здесь… За углом… Разойдитесь шире… Разойдитесь! Отрежьте ему дорогу в лес… Кто-нибудь, принесите еще факелов.
Эман вслушивается. Потом, подняв Ифаду с пола, уносит его во внутреннюю комнату и сейчас же возвращается, захлопнув за собой дверь.
Сунма (тяжело опустившись на стул, с безнадежной покорностью). Ты всегда шел своей собственной дорогой.
Из-за угла дома выходит Ягуна, за ним — Ороге и трое мужчин, один из них — с факелом.
Ягуна. Я знал, что он побежит прямо сюда.
Ороге. Надеюсь, наш друг не станет вмешиваться.
Ягуна. Я б ему не посоветовал. Эй, кто там! Прикажите людям окружить дом.
Ороге. А может, он не там?
Ягуна. Я уверен, что там. (Поворачиваясь к сопровождающим.) Вы, двое, собирайте людей. (Стучит в дверь.) Эй, учитель, откройте дверь! (Третьему сопровождающему и Ороге.) А вы оставайтесь тут, у дома. Если понадобится, я вам крикну.
Эман открывает дверь.
Ягуна (входя). Я знаю, он здесь.
Эман. О ком вы говорите?
Ягуна. Давайте не будем зря терять время. Мы ведь с вами взрослые люди, учитель. Вы понимаете меня, а я — вас. Но мальчишка нам нужен.
Эман. Это мой дом.
Ягуна. Дочка, ты бы ему объяснила. Он не очень разбирается в наших обычаях. Скажи ему, что нам нужен этот мальчишка.
Сунма. Отец, я…
Ягуна. Так ты ему объяснишь?
Сунма. Отец, умоляю, оставь нас в покое.
Ягуна. Я подозревал, что ты попытаешься помешать нам. Что ж, тогда отправляйся домой.
Сунма. Но ведь есть другие способы…
Ягуна (зовет своих людей). Ко мне! (Вошедшим.) Присмотрите, чтоб она добралась до дому. Не пойдет сама — тащите ее силой. И пусть женщины не спускают с нее глаз, пока у нас все не будет кончено.