Сильвия смотрела на них недоверчиво, ища подвоха. Как же так? Ее слепую, беспомощную дочь, которая и со двора-то без поводыря выйти не может, о которой она привыкла думать, как о кресте Господнем, и вдруг в столицу зовут, готовую квартиру и работу предлагают. Выходит, теперь Ншан сама себя кормить будет... А разве до сих пор не кормила? Разве люди, что идут к ней, как в церковь, с пустыми руками прихо-дят?.. Город... И боязно, и заманчиво. – Сильвия начала вдруг понимать, что он ей сулит: - От Ншан внуков не дождешься. Сусанна мужним домом живет. Перебравшись в Ереван, она совсем близко будет от Армена с Арамом и их детей. А с внуками вроде как и старость в радость.
Сильвия даже мечтательно вздохнула, но, спохватившись, покосилась на Ншан. Дочь-то за весь разговор слова не вымолвила. А решать ей. Почему молчит? Что обо всем услышанном думает?
Ншан думала только об одном – об Артуре. Жить в Ереване – значит быть рядом с ним. Ей казалось, в городе, как у них на селе, все друг друга знают, друг с другом общаются. «Город» и «Артур» сливались в ее сознании в нечто единое. Как ни странно, во всем, что касалось Артура, ее интуиция молчала. Чувства и интуиция плохо уживались друг с другом.
Гости терпеливо ждали, понимая, что этим двум женщинам предстоит принять нелегкое решение, меняющее всю их жизнь.
- Ну, дочка! Что скажешь? – первая не выдержала Сильвия, внутренне почти уверенная, что услышит категорический отказ.
По тону матери Ншан поняла, что в своих мечтах та уже на крыльях летит в город – к внукам и сыновьям.
- Мне подумать надо, - сдержанно проговорила она. – Завтра ответ дам. Не раньше.
В планы ученых отнюдь не входило оставаться на ночь в горах. Но ни возражать, ни торопить местное диво они не стали. Разместились в ее доме.
За всю ночь Ншан ни на секунду не уснула. Нет, она вовсе не мучилась внутренней раздвоенностью, не взвешивала все «за» и «против». У нее не было ни страха перед городом, которого ей все равно не дано увидеть, ни предчувствий тоски по родным местам. Слепота замкнула ее в некий кокон, изолировав от большого мира. А кокон этот всегда при ней, где бы она не находилась. Но эта вытребованная ночь нужна была ей. Просто необходима.
Ншан ждала. Ждала до самого рассвета. Знака... Прозрения... Ждала, что ей подскажут, как следует поступить, что решение придет само, в готовом виде. Или его озвучит неведомый, но хорошо знакомый ей Голос. Увы. Темнота, окружавшая ее, хранила молчание. Ншан почувствовала себя брошенной, преданной, предоставленной самой себе. Ей не пришло в голову, что само молчание может служить ей ответом. Или предостережением. Что когда выбираешь не божественную тропу, а человеческую, таинственный наставник, отступив, умолкает.
«Пусть так, - рассердилась она. - Я сама приму решение. Могу я хоть раз в жизни распорядиться своей судьбой?»
С тех пор, как съемочная группа побывала в селе, в Ншан что-то непоправимо изменилось. Раньше она была уверена, что спокойная, упорядоченная жизнь есть единственно верная форма существования. Что она – частица неба, гор, дождя и зноя. Подобно дереву на краю ущелья, она может довольствоваться лучами солнца и соками земли. но люди из города всколыхнули в ней совсем иные желания. Она тосковала без них, без их громких голосов и заразительного смеха, суеты, деловитости, внутренней собранности и постоянной готовности к действию. Она понимала, конечно, что ей никогда не стать такой, как они. Но их присутствие рождало в ней иллюзию сопричастности...
Утром за завтраком Ншан не сказала, а отчеканила:
- Я согласна.
Через несколько месяцев они с матерью покинули село. Армен и Арам, заранее оповещенные об их решении, связались с Симоном Симоновичем, взяли на себя оформление необходимых документов. Когда пришло время и ордер на квартиру был получен, лично проверили все ли соответствует предварительной договоренности. И теперь приехали за женщинами, чтобы помочь им перебраться.
Окна и двери своего сельского дома заколачивать не стали. Кого им бояться? Кругом все свои. Повесили на дверь замок, а ключ отдали соседям, родителям Левона, чтоб за брошенным хозяйством присматривали. Провожали их всем селом, с вкусно пахнущими кулечками «на дорожку». Охали да вздыхали – куда, мол, сломя голову срываетесь с насиженного места, одна старая, другая незрячая.
- Пусть едут, - рассудил за всех дядя Гегам. – Сыновья там, защитой будут. Здесь-то они, горемычные, почитай одни жили, без мужской руки.
- Хороши горемычные. Со всех сел народ к ним валом валил, - возразила его жена.
- Народ-то ходил не с помощью, а за помощью. Много ли проку от народа было? Одна морока.
- И то правда. Пусть едут. В добрый час.
* * *
...Остановившись посреди шумной, многолюдной улицы, Ншан, шаря руками в воздухе, в отчаянии восклицает:
- Мама! Что это!?
- Город, дочка. Город.
Сильвия с любопытством озирается по сторонам. Высокие многоэтажные дома из разноцветного туфа, ровные шеренги широколистых, светлокожих платанов. Масса пестро одетых, снующих во все стороны людей... Ншан ощущает окружающее совсем иначе, чем мать: небо, удесятерив свою тяжесть, навалилось и давит. Давит плечи, грудь, голову. Город дышит в лицо смрадом. Она не видит машин, но слышит их рев – рев больного зверя.
- Он ранен, мама! Он умирает.
- Кто, дочка!?.
- Город! Он задыхается сам и душит меня.
- Не фантазируй. Люди такие нарядные кругом. И никто не задыхается. А машины-то, машины! Они плывут по улице, как разноцветные осенние листья по реке. А дома какие! В жизни не видывала ничего подобного! Вон те круглые, белые, как буханки хлеба. Тот трубой торчит в самое небо. Видела бы ты, какой мост через ущелье мы только что проехали! Глянула вниз, дух перехватило. Кругом памятники, из камня, из железа. На конях и пешие. А фонтанов сколько! Бассейнов... Красота!
- Уведите меня отсюда! – молит Ншан. – Не могу больше.
- Привыкнешь, - заверяет ее Арам. – Все привыкают. Пройдет несколько дней, и будешь думать, что так и надо.
Крепко взяв Ншан под руку, он ввел ее в подъезд двенадцатиэтажного панельного дома. Армен, взвалив на плечо самый большой тюк с постелью, указывал матери путь.
Услышав, как что-то с шипением раздвинулось у самого ее уха, Ншан испуганно отпрянула. Арам хмыкнул и втолкнул ее в тесную душную кабинку, разрисованную внутри фломастером и граффити. Шипящие двери захлопнулись, пол дрогнул под ногами, как от землетрясения, дернулся раз-другой и потащил их наверх. Дрожь в коленях передалась желудку, к горлу Ншан подступила тошнота.
- Да не бойся ты. Это обыкновенный лифт. – Видя, как побледнела сестра, Армен попытался ее успокоить. – Ваша новая квартира аж на десятом этаже. Не будем же мы с вещами пилить по лестницам. Да и без вещей пешим ходом трудновато было бы. Особенно маме. Так что привыкайте к городским удобствам.
Прижав руки к груди, Ншан съежилась, боясь шелохнуться.
- На каком этаже?!. – испугалась Сильвия. – Ты хочешь сказать, что мы будем жить на десятом этаже?!. Господи помилуй! Только этого нам и не хватало.
- Так вам, считай, повезло, - заверил ее Армен.
Он помог матери и сестре выйти на лестничную площадку и подхватил свою ношу.
- Конечно, повезло, - поддакнул Арам, позвякивая новенькими блестящими ключами. – Весь город с балкона как на ладони. В ясную погоду можно даже увидеть Арарат. А главное – на верхних этажах воздух намного чище. Вся гарь там, внизу остается. – И, распахнув перед женщинами дверь, торжественно провозгласил: - Ну, вот она, ваша городская берлога. Добро пожаловать!
Изнутри пахнуло свежей краской и застоявшимся воздухом.
- Мы тут все к вашему приезду прибрали, - отчитался один брат. – Моя жена обед для вас приготовила.
- А моя – пахлаву испекла, - подхватил другой. – Вкуснющую. Грецких орехов и меда не пожалела.
- Сами-то где ж они? – поинтересовалась Сильвия.
- Седа на работе.
- А Анаид с детьми. Не везти же сюда весь выводок в день вашего приезда. Вам после такой дороги отдохнуть надо. Обжиться.
- Вид у квартирки довольно казенный, как в гостинице. Но это оттого, что в ней еще не жил никто, - заметил Арам. – Думаю, вы тут вдвоем быстро ей уюту придадите.
- А питаться как будем? – ворчала Сильвия, успевшая заглянуть за все двери, во все углы.
- Продуктовый магазин на первом этаже соседнего дома, - терпеливо ответил Армен. – И базар совсем рядом – одна остановка на автобусе. У вас очень удобный район. Все под боком. На первое время мы с Арамом все купили – продукты в холодильнике. Да успокойся, мам, освоитесь. В городе жить гораздо легче, чем в деревне. Здесь не нужно самим сажать картошку, выращивать хлеб, виноград, держать огород, доить корову. Здесь все можно купить в готовом виде. Главное, чтобы деньги были. А Ншан их заработает.
- Между прочим, получить готовую, обставленную квартиру в Ереване очень и очень сложно, - заметил Арам. – Иные тратят на это полжизни. А вам на блюдечке преподнесли. Так что живите и радуйтесь... Я попросил Седу подобрать для Ншан одежду.
- А ее чем плоха? Зачем деньгами зря швыряться?
- Надо, мама, - мягко возразил другой сын. – Здесь все иначе. Не как у нас на селе. Здесь по-другому живут, по-другому одеваются. Ншан должна соответствовать. Ведь не на рынке она работать приехала, а в солидном научном учреждении. Ты же не захочешь, чтобы за ее спиной шушукались, насмехались.
Ншан, казалось, не слышала ни слова из их разговора. Она беспомощно стояла посреди чуждого ей пространства, погруженная в собственные мысли. Арам взял ее за руку:
– Идем, сестренка, я тебе все покажу – кухню, ванную комнату, санузел. Не боись. Сама не заметишь, как привыкнешь.
- Да как же я жить здесь буду? Дома каждый закуток знала. Знала, где что лежит. А здесь... Где дверь? Где окно? Где кровать моя? Страшно мне, Арам.
Сильвия устыдилась того, что ее собственные страхи затмили необходимость, в первую очередь, позаботиться о Ншан, чтобы слепая дочь, как хрупкий саженец, безболезненно прижилась на новом месте.
- Милая моя... – Она прижала голову девушки к своей груди. – Не трави себя. Вместе осваиваться будем. Моей пары глаз нам на двоих хватит. Мальчики уйдут, мы с тобой потихоньку, шаг за шагом, не спеша все обойдем, пощупаем, потрогаем... Вон какую нам обстановку справили! Мебель блестит, как зеркало. Стены в голубеньких цветочках. На окнах занавески двойные...
- Занавески выбирали и вешали Седа с Анаид, - сказал Армен. – Они тут много чего сами сделали. Уж очень мы все обрадовались, что теперь близко друг от друга жить будем.
- Посадите меня, - жалобно попросила Ншан, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
- Погодите. – остановила Сильвия бросившихся к сестре сыновей. – А ну-ка, дочка, сама попробуй. Как стоишь, два шага вправо. Как раз к столу и подойдешь. Давай! Смелее! Ты ведь у нас не хуже любой зрячей все вокруг чувствуешь.
- Так то ж дома, где все мне с детства знакомо. – Преодолев страх, Ншан сделала два шага и крепко вцепилась в полированную спинку стула. – Гладкий-то какой.
- Вот и молодец. Теперь сама садись.
На следующий день приехали сотрудники Симона Симоновича и увезли Ншан в институт, где ее ждало новое, еще более сложное испытание, связанное не с ее даром, и даже не с ее физической ущербностью. Там, за большим овальным столом собралось человек десять, нетерпеливо ожидавших прибытия незрячего чуда. Девушку ввели и усадили в центре стола.
- Как устроилась, Ншан? Довольна ли? – по-отечески дружелюбно осведомился Симон Симонович.
- Спросите у моей матери. Я мало что могу сказать.
Он неловко кашлянул.
- Ну хорошо... Перейдем сразу к делу. Руководство нашего Научно-исследова-тельского института, сотрудницей которого и ты теперь являешься, дало свое согласие на создание лаборатории по психотронике. Основным объектом исследования в ней будешь ты, Ншан.
Ей стало страшно. Чего они от нее хотят? Что собираются с ней делать? И зачем только она поддалась на уговоры, зачем покинула родное село. Ее лицо отражало полную растерянность.
- Терминология, которой мы здесь оперируем, видно сложна для тебя, - спохватился Симон Симонович, и в желании что-то ей объяснить, только еще больше ее запутал: – Психотроника включает в себя такие психические сверхсвойства личности, как телепатия, телекинез, телепартация, левитация, ясновидение и так далее.
Из всего этого бессмысленного набора слов она выхватила одно - «оперируем». Кого они собираются оперировать? Они что ж, пригласили ее в качестве подопытного кролика?
- Сим-Симыч, ты совсем запугал новенькую. Взгляни – на ней лица нет, - вступился один из сотрудников по имени Акоп, как Ншан узнала позже. Она запомнила этот голос, поддержавший ее в трудную минуту. И потом всегда выделяла его среди других.
- Не пугайся, милая, - снисходительно сказал руководитель. – Это всего лишь слова. Ты очень скоро научишься разбираться в них. Твоя задача показать нам все, что ты умеешь, что проделывала у себя дома, в родном селе. А мы, с помощью визуальных наблюдений и очень чуткой и сложной аппаратуры, будем исследовать твои уникаль-ные способности. Поняла? С нами уже сотрудничают несколько сенсетивов. Ты пополнишь их число. Я, как обещал, оформил тебя нашим штатным сотрудником. Это и почетно, и выгодно – в накладе не будешь.
- Может начнем сегодня с диагностики? – предложила Тамара, одна из сотруд-ниц – девушка с грудным цыганским голосом, распространявшая вокруг себя сильный приторно-сладкий запах духов и неистовую потребность нравиться противоположному полу.
- Ну как, Ншан, ты согласна продиагностировать нашего коллегу, Завена?
- Что сделать? – не поняла Ншан.
Сотрудники за столом обменялись ироническими взглядами, красноречиво говорившими: Боже, с кем приходится иметь дело!
- Твоя задача, - терпеливо объяснил Сим-Симыч, - попытаться определить, здоров ли человек, стоящий перед тобой. Если нет, то чем он болен.
- Попробую, если нужно.
Завен, худой, сутулый парень с узким лбом и темными разводами вокруг круглых очень черных глаз, вышел из-за стола. Невооруженным глазом было видно, что со здоровьем он не дружит. К нему подвели Ншан. С минуту она стояла неподвижно, слегка раскачиваясь, будто прислушиваясь к чему-то, ей одной ведомому, и наконец сказала:
- Сложный и редкий недуг... Ты страдаешь мучительными приступами. Они повторяются примерно раз в месяц. Боли бывают такие сильные, что ты иной раз теряешь от них сознание. Случаются и рвоты... Это спазмы внутренних органов. Всех сразу. Особенно здесь, – плавным горизонтальным движением руки Ншан указала на диафрагму.
- Все точно! – вскричал пораженный Завен. – Описала так, будто сама присутствовала... Врачи от меня отбрыкиваются, Ншан. Они не знают, как эту болезнь лечить. Зато названий придумали ей целый пучок: рецидивирующий полисерозит, ереванская болезнь, армянская периодическая, средиземноморская лихорадка...
- Это потому, Завен, что встречается она исключительно у людей, предки которых были жителями древнего Средиземноморья,- взялся внести ясность Симон Симонович. – А к ним относятся кто? Греки, турки, евреи-сефарды, ну и, конечно же, мы – многострадальные армяне...
Не слушая, вернее – не слыша руководителя, Ншан уверенно сказала:
- Вылечиться совсем нетрудно.
В лаборатории стало тихо. Все присутствующие были достаточно наслышаны и об этой изнурительной болезни, и о том, что она на сегодняшний день считается неизлечимой.
- Ты неправильно живешь, - заявила Ншан. – К тому же у тебя был нервный срыв, ты потерял мать. От сильных переживаний нарушился нормальный ток жизненных сил в твоем теле. Их пути закупорились. Твое тело превратилось в стоячее болото. – Голос Ншан звучал неестественно глухо. Она раздельно произносила каждое слово, будто декламировала заученные фразы или говорила под диктовку. – Тебе нужно расслабиться, больше бывать на природе, в сосновом лесу. Сосны связаны с самим космосом, у них очень сильная энергия. Попроси их поделиться с тобой ею. Они не откажут... Постарайся не общаться со злыми, завистливыми людьми... Две недели питайся только злаками – пшеницей, рисом, гречихой, овсянкой, приготовленными без масла и соли. Пить надо очень мало...