возьмет себе в жены изменницу короля…
— Глупости какие, — вежливо сказал Тимофей Лорченков, отставил чашку, и встал. -
Но за чай спасибо. Я все-таки думаю, что в лесу орудует шайка кулаков и фашистских
оборотней. А легендой про этого Стаха они пользуются, как прикрытием. Ну, мы
разберемся… Вы, дедушка, не волнуйтесь.
— Я не дедушка, — проскрипел беззубый Мойше, — не дедушка. Мне в будущем году
50 лет стукнет…
Тимофей Лорченков взглянул на семидесятилетнее лицо Мойше, — единственного еврея
Калараша, из 40 тысяч выжившего при румынах, — и передумал спрашивать еще что-то.
Просто выложил из кармана шинели буханку хлеба, — свое довольствие на день, — и
молча отдал еврею. Тот, прикрыв глаза, что-то бормотал, и старшина стал собираться.
— У вас, — не открывая глаз, сказал еврей, — доброе сердце, старшина.
— Нет, — подумав, намотал портянку и надел сапог Тимофей, — я не жалостливый.
Просто порядок люблю.
— Вы бы смогли пожертвовать жизнью ради любви? Ради женщины? — спросил
Мойше, и голова у него затряслась еще сильнее.
— Нет, — просто и четко ответил старшина. — Блажь все это. Старорежимная блажь.
Жизнью, товарищ Мойше, надо жертвовать за счастье людей. За справедливость. Вот
за это — пожалуйста. Берите.
— Ясно, — попытался кивнуть Мойше, но не смог, потому что голова у него будто
прыгала.
Старшина обулся, постоял немного, и неожиданно мягко спросил:
— Как вы выжили, Мойше?
— Мы, — так же просто, как ему чуть раньше старшина, ответил еврей старшине, -
прятались в подвале. Я и еще десять человек. Двое молдаване. Коммунисты, что ли.
Одна девушка. Признаю, она мне нравилась. Очень. Более того, я был в нее влюблен.
Да и сейчас влюблен. Родственников у меня нет. А деньги, признаюсь, были. Я в 17-м
не все роздал.
— Зачем вам в подвале деньги-то нужны были?
— Я платил за каждый день за каждого человека. А когда денег стало меньше,
платил сначала за девятерых, потом за восьмерых… Ну, и так до конца, когда денег
только на одного хватало.
— То есть, хозяин дома вас обманул? — уточнил старшина.
— Нет, — удивился еврей, — почему обманул? Он все делал по договору.
— Фамилия? — спросил старшина.
— Шмоиль, — растерянно ответил еврей.
— Не ваша, — улыбнулся старшина, — хозяина дома?
— Титулеску, — сказал еврей, и заплакал. — Вы бы видели, как она плакала, когда он
сказал, что к ней пришла подружка, и просит выйти в дом, поговорить. А она ведь все
понимала. Знала, что тех, за кого не платят, выдают. Вы бы видели. Как она… Как
смотрела… На…
Еврей захлебнулся в рыданиях. Старшина кивнул, и похлопал его по плечу:
— Вот за то, чтобы такого больше никогда не было, мы, советские милиционеры, и
готовы жертвовать жизнью. Спокойной ночи, Мойше.
На следующий вечер старшина советской молдавской милиции Тимофей Лорченков,
расстрелял за селом кулака Титулеску. Потом, припрятав под сеном в телеге винтовку,
два обреза, и револьвер, поехал в лес. Форму, так хорошо оттенявшую его синие глаза,
он не надел. За свои 28 лет двухметровый старшина не выпил и стакана водки, и ни
разу не курил. Потому сердце его билось ровно, и был старшина весел. До самого
поворота в лес.
— Дяденька, — вышла на поворот девчушка лет семнадцати, местная, судя по всему,
— не подвезете до Пырлицы?
— Садись, — недовольно ответил Тимофей, — только по быстрому, тороплюсь я. Как
звать-то тебя?
— Ирина, а фамилия моя будет Пяст. Из поляков мы.
Тимофей подумал, что, когда встретится с шайкой, выдающей себя за "охоту короля
Стаха", спрячет девушку в сене, пока с бандитами разберется. А в том, что разберется,
старшина не сомневался. Потому, когда повозка была уже в лесу, на узкой дороге, и в
километре от них послышался шальной свист, Тимофей не испугался. Спросил лишь:
— Парни, небось, местные озоруют?
— Ой, — прикрыла лицо руками девушка, — нет, дяденька, то не парни. То дикая
охота короля Стаха!
Тимофей Лорченков улыбнулся, и на всякий случай вынул из кармана пистолет. В это
время из-за дерева появился конь, вставший на дыбы, и безголовый всадник
прокричал:
— Выдай нам эту девушку, мужлан, и ступай с миром. Я, король Стах, хочу
покарать изменницу.
Вслед за ним появились и другие всадники. Глядя на них, Тимофей Лорченков понял,
что легенда о дикой охоте короля Стаха — не сказки, записанные в хрониках
фольклорного отдела Национального архива МССР, а быль. Всадники светились
желтым, нехорошим, светом. И были кто без головы, кто без руки, а у кого зубы
торчали на полметра вперед…
Но в 1944 году, во время Ясско-Кишиневской операции, лейтенант черноморской
морской пехоты Тимофей Лорченков видел вещи и пострашнее.
— Отдай девушку, — верещали мертвяки, — отдай ее и сту…
Старшина хладнокровно выстрелил в коня, бросил в упавшего всадника гранату,
соскочил с телеги, и перевернул ее, защитив девушку. Сам перебежал за дуб, и открыл
меткий огонь по противнику. Когда патроны кончились, пришлось применить кое какие
приемы самбо.
Спустя двадцать минут с легендарной дикой охотой короля Стаха было покончено.
И сам король, и двадцать его приближенных, наконец-то умерли навсегда. Девушка
Ирина и впрямь оказалась той самой наложницей Стаха, что предала его. В ходе
короткого допроса Ирина показала следующее:
— Мне 15 лет было, когда он меня у папеньки-крестьянина купил. Не любила я его
никогда. А он еще дрался, и пьяный постоянно ночевать приходил, бугай этакий! Вот я,
когда мне кошелек золотых дали, и убила его. О чем не жалею. И хвати мне ухо
выкручивать, дяденька, больно же, ай!
Через год Тимофей и Анна поженились. Несмотря на разницу в возрасте, жили хорошо
и счастливо. Вскоре после свадьбы Тимофей уволился из милиции.
Устроился егерем.
Ёри
Мы с Ирой познакомились в год Ёри. Ничего необычного, если учесть, что
предыдущим годом был год Еси, который мы оба благополучно, хоть и с максимально
возможными потерями, пережили. Ничего другого в год Еси ожидать и невозможно.
Ведь оба мы принадлежим к знакам, которых год Еси просто ненавидит. И старается
свести в могилу, пока он не закончился.
— В год Еси, — честно призналась мне Ира, кода мы первый раз пошли ужинать в
ресторан "Карлос", — я пережила четыре страшные трагедии.
По-моему, когда говоришь "трагедия", слово "страшное" добавлять не следует.
Слишком уж театрально получается. Но Ира, и это мне в ней сразу понравилось, даже
пафосные вещи произносила буднично. Видно было, что она не играет.
Естественность. Вот ее главная черта. Ира была настоящей, вот почему я в нее и
влюбился.
— Ты настоящая, — сказал я ей, когда мы уже заканчивали ужинать, — поэтому я в
тебя влюбился.
— Уже? — посмотрела она на часы. — А я на две минуты раньше. Но давай сначала о
годе Еси?
— Давай.
Мне и в самом деле было интересно. По словам Иры, в год Еси ее четыре трагедии
были: уход мужа, грипп с осложнениями у дочери, увольнение с работы, дикий скандал
с соседкой из-за очередности мытья лестничной клетки. Что интересно, каждая
трагедия приходилась на свое время года. К примеру, муж от Иры ушел зимой, с
соседкой она поругалась весной, ну, и так далее…
— Совершенно очевидно, — сказала мне Ира шепотом, — цикличность бедствий,
которые наслал на меня год Еси. Ну, а что было у тебя в этот год?
Вы не поверите, — и совершенно зря, — но в этот год и я пережил ровно четыре
трагедии! И, — что для нас с Ирой не поразительно, ведь мы хорошо разбираемся в
астрологической системе Най-Фу, — все они были похожи на трагедии Иры. Само
собой, от меня ушла жена (конечно, зимой). У меня был грипп с осложнениями. Я
уволился с работы. Наконец, жутко поссорился с соседом по гаражному строительству
из-за того, что мы не могли решить, кто будет убирать строительный мусор.
— Это судьба, — сказала Ира, и сложила в сумочку охранные амулеты, которые мы
положили на стол перед тем, как есть, — ну, у кого ночуем? У тебя или у меня?
Официантка в сари принесла счет, и мы расплатились, а потом еще немного походили
по ресторану. Здесь люди и едят, и могут купить кучу нужных астральных вещей.
Диски с монограммой вашего Будды, например. Духовная музыка. Синий чай.
Статуэтки. Гадальные карты. Эзотерическая литература. Само собой, здесь не подают
мяса. И рыбы. Мы купили несколько брошюр, пару ароматических палочек, и поехали
ко мне, заниматься тантрическим сексом.
Я продержался семь часов, и Ира кончила девяносто семь раз.
В благодарность мы, омывшись, зажгли сандаловые палочки у статуэтки Доброго Духа
Ери.
Давайте, я немного объясню. Все года делятся, по астрологической системе Най-Фу, на
года Еси и Ери. И люди делятся на два типа. Есть те, кого Еси обожает, а Ери
ненавидит. И наоборот. Мы с Ирой принадлежим к типу людей, которым
покровительствует Ёри. Поэтому мы сразу нашли общий язык, нам хорошо в постели,
и мы живем вместе, не ругаясь очень уж много. А если бы я был под
покровительством, к примеру, года Ёри, а Ира — Ёси, мы бы непременно разошлись.
Разумеется, мы, как все люди, разделяющие веру в систему Най-Фу, — а не разделять ее
невозможно, потому что она истинна, — не особо верим в любовь. Просто в мужчине и
женщине есть начала, которые стыкуют благоприятные силы. Любви нет, говорит
система Най-Фу, есть гармония. И она, эта система, права. Любви нам не надо. Любви
мы оба хлебнули в первых браках. Сполна.
Наша с Ирой сопутствующая сила — это Ёри.
— Пойдем сегодня в кино, — задумчиво спрашивает Ира, глядящая на кактус
(растение Ёри), и гладит меня по спине, — или просто погуляем?
Я медленно двигаюсь в ней, совершая восемьсот тридцать шестое движение "змея
заползает в свою нору". Еще сто сорок шесть раз моя змея вползет в ее нору, и мне
нужно будет перевернуть Иру набок, и тысячу раз проделать "воробей клюет зерно,
оброненное с телеги крестьянином".
— Давай лучше, — я прикрываю глаза, — покатаемся на лодках на озерах…
Она кивает. Вода это стихия Ёри, и покататься на лодках будет очень полезно для
укрепления нашей энергетической защиты. Мы вообще все стараемся делать по
системе Най-Фу. Вот уже три года. Надо сказать, у нас получается. Мы живем в полной
гармонии с собой и миром. Я открываю глаза и гляжу на ее лицо.
— Ира, — у меня с языка чуть было не срывается признание в любви, но я
сдерживаюсь, — мне так хорошо с тобой…
— Мне тоже…
Я гляжу на ее грудь, и мой воробей, клюющий ее зерно, оброненное с ее повозки ее
крестьянином, становится еще больше и тверже. Сейчас это уже и не воробей, а просто
гигантский орлан какой-то. Ира, конечно, чувствует это. Ее повозка сладко сжимается,
и мы застываем.
— Ми-и-илый, — тянет она, — закрой глаза и не смотри на мою грудь. А то ты не
выдержишь, и мы отдадимся страстям.
Я поступаю так, как она и говорит. Через три часа мы заканчиваем, и, счастливые, идем
в ванную. Там над зеркалом висит Улавливатель Дурных Мыслей из пуха чайки. Чайка
— птица Ёри. Если бы мы с Ирой были людьми года Ёси, пух чайки нам был бы
смертельно вреден. Людям года Ёри нужен пух гуся.
— Как хорошо, — говорит Ира, мылясь, — что мы люди года Ёри. У нас такие
гармоничные отношения… Мы с тобой слились с Ёри.
Для последователя системы Най-Фу это признание в любви. Я благодарно целую ее
затылок, и мылю спину.
Через две недели я возвращаюсь с работы, — хотя всерьез подумываю бросить газету, и
устроиться в "Карлос" официантом, чтобы быть гармоничным во всем, — и вижу Иру
плачущей. Это так непривычно и дико, что я застываю, как жена Лота. А Ира лежит на
полу, плачет, и говорит:
— Я сегодня нашла старую бумажку из больницы, которую ребенку на руку
вешают…
Такие бумажки иногда сохраняют родители, как сувенир. На бумажке, всхлипывая,
ревет она, день ее рождения записан 31 декабря 1972 года. А в свидетельстве — 1 января
73-го… Ира позвонила маме, и та сказала, что доченька родилась в 72-м, а
свидетельство ей выправили на 73-й.
— Понимаешь? — спрашивает он. — Понимаешь?!
Еще бы. Я сажусь на пол, глажу ее по спине, и думаю. Вот, получается Ира — человек
года Ёси. А я — Ёри. Но если это так, то почему нам так хорошо вместе? И неужели нет
никакой гармонии, вообще никакой?..
А любовь — есть?
Жанна
Я еще до того, как со мной стал разговаривать архангел, знала, что избрана.
— Жанна, ты избрана, — сказал священник, когда меня, десятидневной малюткой,
окрестили в нашей полуразрушенной церкви. — На тебя пал свет божий.
Конечно, он имел в виду крещение. Но я-то, я-то поняла, что это говорил вовсе не он.
Это сам Бог заполз в рот кюре, чтобы выразить мне свои поддержку и одобрение.
Вообще-то, крестили у нас детей, когда им исполнялась неделя. А если не получалось,
ждал и две недели. Позже я узнала, что так заповедал святой Августин. Но крестьяне, -
народ темный и забитый, — этого, конечно, не знали. Им сказали, и все тут. Когда мне
исполнилась неделя, на деревню напали англичане. А еще через две недели наступал
Великий Пост. Вот меня и окрестили в десять дней, что навсегда поселило в душе
матушки сомнения. Ей все казалось, что ее Жанна ненормальная из-за
несвоевременного обряда. Даже когда я спасла Францию, она все ворчала. И хотела,
чтобы я вернулась в деревню, оделась в скромное платье простолюдинки и пахала
землю. Как она, как ее мать, и мать ее матери. Я же на землю смотреть не могла. Мне
все казалось, что мы ведем свой род от земляного червя, и без содрогания мимо пашни
проехать у меня не получалось.
— Душой ты, Жанна, принцесса, — сказал мне Михаил в один из таких моментов,
после чего уже тихо, видимо, чтобы никто не расслышал, шепнул, — давай отъедем
немного в сторону от кавалькады. Я соскучился.
От этих слов меня в жар бросило, и я подчинилась. И хоть смотрели на меня довольно
косо, — а после того, как я спасла Францию и перестала быть нужна королю и всем
этим людям, косо на меня смотрели все чаще, — мне было все равно. Женщина, которую
ласкал архангел Михаил, не может ему не подчиниться. Я сделала равнодушный вид, -
хоть неблагодарность и презрение ранили меня, — и поехала в леса, который виднелся
за полем.
Обычно, когда нас окружали люди, и был риск того, что кто-то из них последует за
мной, чтобы подглядывать, Михаил давал знамение. Так оно было и в тот раз. Надо
мной немедленно, хоть дождя и не было, появилась радуга. Процессия в панике
спешилась, и все грохнулись на колени. Это был отряд, который сопровождал меня в
освобожденный Орлеан. Я помахала им рукой, и велела ждать, пока я помолюсь в лесу.
Прощание вышло немного скомканным. Ведь Михаил, которому захотелось
попроказничать, ущипнул меня за зад, и я, как ни крепилась, все же хихикнула. И опять
на меня смотрели, как на сумасшедшую. Плевать!
Пока со мной был Михаил, я ничего не боялась. Хотя знала, что и король, и
священники, да и сам простой люд, только и видят меня на костре. Еще бы. Того, кто
помог, всегда ненавидишь особенно остро. Я знала: пока архангел Михаил, мой
возлюбленный, со мной, мне ничего не страшно и меня не сожгут. Он вытворял такие