И ты ее ненавидишь, понял Ян. Ты ей не простил.
— Так оно и было? — спросил он Люка.
— Нет, — ответил тот. — Правда, один акт был стриптизом. У нас были такие куклы — «девушки-грешницы». Но это всегда воспринималось нормально. Мой отец очень переживал, но мне было все равно. — Его лицо было непроницаемо.
Эл сказал:
— Что, Николь была уже тогда Первой леди?
— Да, — ответил Люк. — Она правит вот уже семьдесят три года, разве вы не знали?
— Это невозможно, — почти хором сказали Эл и Ян.
— Конечно, это так, — сказал Люк, — на самом деле она сейчас старуха. Должно быть, бабушка. Но я думаю, она все еще хорошо выглядит. Вы убедитесь, когда увидите ее.
— По ТВ… — сказал ошеломленный Ян.
— О да, — согласился Люк. — По ТВ ей дашь двадцать лет. Но обратитесь к историческим книгам… Правда, они запрещены всем, кроме Хранителей. Я имею в виду настоящие исторические тексты; не те, что вам дают для прохождения ваших тестов. Как только вы туда заглянете, вы сможете вычислить сами. Все факты там. Где-то похоронены.
Эти факты ничего не значат, подумал Ян, если ты своими собственными глазами видишь, что она молода. А мы видим это каждый день.
Люк, ты лжешь, подумал он. Мы знаем, мы все знаем. Мой друг Эл видел ее, он бы сказал, если бы она была не такой. Ты ее ненавидишь, вот в чем причина. Потрясенный, он повернулся спиной к Люку, он не хотел иметь с ним ничего общего. 73 года правления — тогда ей где-то 90 теперь. Он вздрогнул от этой мысли, попытался отогнать ее.
— Удачи вам, ребята, — сказал Люк, жуя зубочистку.
* * *
Очень плохо, подумал Эл Миллер, что государство так разделалось с этими психоаналитиками. Он взглянул в противоположный угол своего офиса, где сидел его закадычный друг Ян Дункан. Потому что ты в плохом состоянии, подумал Эл. Но один из них все же остался, он слышал об этом по ТВ. Доктор Саперс или что-то вроде этого.
— Ян, — сказал он, — тебе требуется помощь. Ты не сможешь играть на кувшине для Николь в таком состоянии.
— Я буду в порядке, — коротко сказал Ян.
Эл сказал:
— Когда-нибудь ты был у психиатра?
— Пару раз. Давно.
— Как ты думаешь, они лучше химической терапии?
— Хуже ее нет.
Если он один психоаналитик, практикующий в Штатах, подумал Эл, без сомнения, он перегружен. Видимо, он не сможет взять новых пациентов.
— Однако, черт возьми… — Он нашел номер, набрал его.
— Ты кому звонишь? — подозрительно спросил его Ян.
— Доктору Саперсу, последнему…
— Я знаю. Для кого? Для тебя? Меня?
— Может, для нас обоих, — сказал Эл.
— Но в основном для меня.
Эл не ответил. На экране появился образ девушки — у нее была прекрасная высокая грудь, — и он услышал: «Офис доктора Саперса».
— Доктор принимает новых пациентов? — спросил Эл, изучающе глядя на нее.
— Да, принимает, — ответила девушка энергичным официальным голосом.
— Отлично! — сказал довольный, хотя и удивленный Эл. — Мы с партнером хотели бы прийти, когда это будет возможно. Чем быстрее, тем лучше. — Он продиктовал ей их имена.
— Как насчет пятницы, в девять тридцать утра? — спросила девушка.
— Решено, — сказал Эл. — Большое спасибо, мисс. — Он резко положил трубку. — Мы попали! — сказал он Яну. — Теперь мы сможем отбросить все волнения при помощи специалиста, способного оказать квалифицированную помощь. Слушай, к разговору об образе матери, — ты видел эту девушку? Потому что…
— Ты можешь идти, я не пойду, — сказал Ян.
Эл спокойно ответил:
— Если ты не пойдешь, я не буду играть в Белом доме. Поэтому тебе лучше пойти.
Ян уставился на него.
— Да-да, я так и сделаю, — сказал Эл.
Было долгое неловкое молчание.
— Я пойду, — сказал Ян. — Но только один раз. Только в пятницу.
— Ну это как доктор скажет.
— Послушай, — сказал Ян, — если Николь Тибодокс девяносто лет, мне не поможет ни один психотерапевт.
— Ты так сильно к ней относишься? К женщине, которую ни разу не видел? Это шизофрения. Потому что дело в том, что ты вовлечен в… — Эл махнул рукой. — Это иллюзия. Что-то синтетическое, нереальное.
— А что реально и что нереально? Для меня она более реальна, чем что-либо еще, даже чем ты. Даже чем я и моя жизнь.
— Ну и ну… — сказал Эл. Он был поражен. — Что ж, во всяком случае, у тебя есть ради чего жить.
— Да, — сказал Ян и кивнул.
— Посмотрим, что скажет в пятницу Саперс, — сказал Эл. — Мы спросим, насколько это шизофрения — если это так. — Он вздрогнул. — Может, я ошибаюсь.
А может, это мы с Люком ненормальные, подумал он. Для него Люк, например, был гораздо более реальным, более влиятельным фактором, чем Николь Тибодокс. Но он видел Николь живьем, а Ян нет. Вот в этом и была разница, хотя он не был уверен, почему так.
Он взял кувшин и снова начал упражняться. И через некоторое время к нему присоединился Ян Дункан.
Глава 10
Армейский майор, худой, маленький, подтянутый, сказал:
— Фрау Тибодокс, разрешите вам представить рейхсмаршала господина Германа Геринга.
Человек плотного сложения, одетый в невероятно белую мантию в стиле тоги, держащий на кожаном поводке то, что оказалось львенком, вышел вперед и сказал по-немецки:
— Рад встрече с вами, миссис Тибодокс.
— Рейхсмаршал, — сказала Николь, — вы знаете, где вы сейчас находитесь?
— Да, — кивнул Геринг. Обращаясь к львенку, он строго сказал по-немецки: — Спокойно, Марси, — и потрепал его успокаивающе.
Все это наблюдал Бертольд Гольтц. Он переместился немного вперед во времени при помощи собственного аппарата фон Лессингера, он потерял терпение, ожидая, когда Николь переместит Геринга. И вот оно состоялось, или, точнее, вот как оно будет через семь часов.
* * *
Обладая аппаратом фон Лессингера, было легко проникать в Белый дом, несмотря на охрану НП; Гольтц так же просто побывал в прошлом, когда еще не было Белого дома, и потом вернулся в ближайшее будущее. Он уже проделывал подобные штуки несколько раз и будет делать еще; он знал это, потому что побывал уже и в собственном будущем. Все это его забавляло; он не только мог свободно видеть Николь, но и свободно видеть себя в прошлом и в будущем, выражаясь потенциально скорее, чем реально. Для него разворачивалась перспектива «может быть».
Они поладят, решил Гольтц. Николь и Геринг. Рейхсмаршал, взятый сперва из 1941, а затем из 1944 года; ему покажут разрушенную Германию 1945 года, он увидит конец нацистов, увидит себя на скамье подсудимых в Нюрнберге и, наконец, свое собственное самоубийство ядом, принесенным в свече для прямой кишки. Это произведет на него впечатление, мягко говоря. Не трудно будет добиться сделки; нацисты даже в нормальном состоянии всегда были мастерами сделок.
Несколько видов чудесного оружия из будущего появляются в конце Второй мировой войны, и эпоха варварства будет длиться не тринадцать лет, а, как клялся Гитлер, тысячу. Смертельный луч, лазерные лучи, водородные бомбы с радиусом сто мегатонн… все это значительно помогло бы вооруженным силам Третьего рейха. Плюс, конечно, А-1, или А-2, или, как их там называли союзники, В-1 и В-2. Теперь бы нацисты получили А-3, А-4 и дальше без границ, если надо.
Гольтц нахмурился. Потому что вдобавок к этой другие мрачные возможности распространялись параллельно почти оккультной темноте, окружавшей их. Что представляли собой эти менее вероятные варианты будущего? Опасные и все же наверняка лучшие варианты, чем этот, ясный путь, дорога, усыпанная чудесным оружием…
— Эй ты, там, — окликнул его человек из НП, неожиданно заметив Гольтца, прятавшегося в углу зала Болотной Орхидеи. Стража моментально выхватила пистолеты и прицелилась.
Конференция между Николь Тибодокс, Герингом и четырьмя военными советниками неожиданно прервалась. Все повернулись к Гольтцу и человеку из НП.
— Фрау, — произнес Гольтц, пародируя приветствие Геринга. Он уверенно вышел вперед; в конце концов, он предвидел и это при помощи аппарата фон Лессингера. — Вы знаете, кто я. Привидение на пиру. — Он усмехнулся. Но, конечно, в Белом доме тоже был аппарат фон Лессингера, они предвидели это, как и он. Во всем этом был элемент фатальности. Этого нельзя было избежать, здесь не было никаких альтернативных путей… Гольтц и не хотел бы, чтоб они здесь были. Он давно выяснил, что в конечном счете для него не было будущего в анонимности.
— Не сейчас, Гольтц, — холодно сказала Николь.
— Сейчас, — возразил Гольтц, направляясь прямо к ней. Человек из НП взглянул на нее в поисках указаний, он казался в высшей степени растерянным. Николь с раздражением отмахнулась от него.
— Кто это? — спросил рейхсмаршал, изучая Гольтца.
— Просто бедный еврей, — сказал Гольтц, — не такой, как Эмиль Старк, которого, как я заметил, сегодня здесь нет, несмотря на ваше, Николь, обещание. Существует очень много бедных евреев, рейхсмаршал. Как в ваше, так и в наше время. У меня нет никаких культурных или экономических ценностей, которые вы могли бы конфисковать, ни предметов искусства, ни золота, уж извините. — Он уселся за стол переговоров и налил себе стакан холодной воды из стоявшего рядом кувшина.
— Ваш зверек Марси злой?
— Нет, — ответил Геринг, привычно потрепав львенка. Он сел, посадив львенка на стол перед собой; тот послушно свернулся калачиком, полуприкрыл глаза.
— Мое присутствие, — сказал Гольтц, — мое еврейское присутствие нежелательно. Интересно, почему здесь нет Эмиля Старка. Почему, Николь? — Он посмотрел на нее. — Вы боялись оскорбить рейхсмаршала? Странно… Между прочим, Гиммлер имел дело с евреями в Венгрии через Эйхмана. И в Люфтваффе рейхсмаршала есть еврейский генерал, некто генерал Мильх. Это так, герр рейхсмаршал? — Он повернулся к Герингу.
— Я не знал этого о Мильхе, — с недовольным видом ответил Геринг, — он хороший человек — вот что я могу сказать.
— Вот видите, — сказал Бертольд Гольтц Николь, — герр Геринг привык иметь дело с евреями. Правда, герр Геринг? Вы можете не отвечать; я это видел своими глазами.
Геринг кисло на него посмотрел.
— Теперь о сделке… — начал Гольтц.
— Бертольд, — резко прервала его Николь, — убирайтесь отсюда! Я позволила вашим уличным забиякам свободно бродить везде — я это прекращу, если вы станете нам мешать. Вы знаете, какую цель я преследую. Вы же первый должны были 6 м одобрить это.
— Но я не одобряю, — сказал Гольтц.
Один из советников резко тявкнул:
— Почему нет?
— Потому что, — сказал Гольтц, — как только нацисты с вашей помощью выиграют Вторую мировую войну, они тут же уничтожат всех евреев. И не только в Европе и в России, но и в Англии, в США, в Латинской Америке тоже. — Он говорил спокойно. В конце концов, он видел это, испытал при помощи своего аппарата фон Лессингера, несколько из самых ужасных вариантов будущего. — Вспомните, целью нацистов в Мировой войне было уничтожение Вечного жида, это не было просто побочным продуктом.
Наступила тишина.
— Теперь действуй, — сказала Николь человеку из НП.
Тот прицелился и выстрелил в Гольтца.
Гольтц, отлично все рассчитав, в тот самый момент, когда пистолет наводился на него, вступил в контакт с эффектом фон Лессингера, окружавшим его. Вся сцена со всеми ее участниками стала мутной и совсем исчезла. Он остался в той же комнате Болотной Орхидеи, но людей уже не было. Он был один и все же среди неуловимых призраков будущего, собранных вместе аппаратом.
Перед ним проходила как будто процессия душевнобольных. Психокинетик Роберт Конгротян, попавший в роковые ситуации, сперва со своими ритуалами омовений, а затем с Уайлдером Пемброуком; этот представитель НП что-то сделал, но Гольтц не мог понять что. Затем он увидел себя, сперва обладающим огромной властью, а затем неожиданно, непостижимо — мертвым. Николь тоже проплыла мимо него в нескольких совершенно новых образах, которые он не мог осознать. Казалось, везде в будущем царила смерть, ожидала каждого. Что это значило? Галлюцинация? Крушение уверенности, казалось, ведет прямо к Роберту Конгротяну. Это было действие психокинетической силы, искривление ткани будущего, осуществляемое парапсихологическим талантом человека.
Если бы Конгротян знал, подумал Гольтц. Сила такого сорта — тайна даже для ее обладателя. Конгротян, запутавшийся в тумане собственной умственной болезни, совершенно не способный выступать и все же существующий, все же принимающий огромные размеры на ландшафте завтрашних дней, дней, которые впереди. Если бы я только мог проникнуть туда, понял Гольтц. Этот человек, который является, станет главной загадкой для всех нас… Тогда бы я все понял. Будущее не состояло бы из неопределенных теней, растворенных в конфигурациях, которые обычный разум — во всяком случае мой — никогда не сможет распутать.
* * *
В своей комнате в нейропсихиатрическом госпитале «Цель Франклина» Роберт Конгротян громко объявил:
— Теперь я совершенно невидим.
Он вытянул свою руку вверх и ничего не увидел.
— Свершилось, — добавил он, но не услышал и своего голоса, его тоже нельзя было воспринимать. — Что мне теперь делать? — спросил он четыре стены комнаты. Ответа не последовало. Конгротян был совершенно один; у него больше не было никакого контакт с той жизнью.
Мне нужно отсюда выбираться, решил он. Поискать помощи — здесь мне не помогут; они не смогли остановить процесс.
— Я отправляюсь в Дженнер. Повидаюсь с сыном.
Не было смысла искать доктора Саперса или любого другого врача, ориентированного на химиотерапию или нет. Период поисков терапии прошел. А теперь — новый период. В чем же он заключался? Он еще не знал. Однако он скоро узнал бы. Если бы прожил этот период. А как он мог это сделать, когда во всех смыслах он уже умер?
— Все, — сказал он себе. — Я умер. И все же я еще жив.
Здесь была тайна. Этого он не понимал.
Возможно, подумал он, то, что я должен искать, это возрождение.
Без всяких усилий — в конце концов, его никто не мог увидеть — он вышел из комнаты и прошел по коридору до лестницы, спустился и вышел из больницы через боковой выход. Теперь он шел по тротуару незнакомой улицы где-то в холмистом районе Сан-Франциско, окруженной очень высокими многоквартирными домами, многие из которых были построены еще до Третьей мировой войны.
Избегая ступать в трещины цементной мостовой, он скрывал пока шлейф гибельного запаха, который иначе оставался бы в его следах. Должно быть, мне лучше, решил он. Я нашел хотя бы временное средство очищения, чтобы перевесить мой запах тела. И не учитывая тот факт, что он все-таки был невидим…
Как же я буду играть на пианино? — спросил он себя. Очевидно, это конец моей карьеры.
И тут он вдруг вспомнил Мерилла Джадда, химика из АО «Химия». Джадд собирался мне помочь, вспомнил он. Я совершенно об этом забыл из-за волнения, вызванного моей невидимостью.
Я могу поехать в АО «Химия» на такси.
Он окликнул такси, которое проезжало мимо, но его не заметили. Разочарованный, он смотрел ему вслед. Я думал, что меня еще различают чисто электронные, сканирующие приборы, подумал он. Однако очевидно, что это не так.
Могу ли я дойти пешком до какого-нибудь филиала АО «Химия»? — спросил он себя. Думаю, что мне придется это сделать. Потому что я, конечно, не могу воспользоваться общественным транспортом, это будет непорядочно по отношению к другим.
Джадду придется нелегко со мной, подумал он. Он должен будет не только искоренить мой страх запаха тела, но и снова сделать меня невидимым. Обескураженность и уныние заполнили сознание Конгротяна. Они не могут этого сделать, понял он. Это слишком трудно, это безнадежно. Мне просто придется пытаться возродиться дальше. Когда я увижу Джадда, я спрошу его об этом: что может АО «Химия» сделать для меня в этом плане. В конце концов, после «Карпа» они самая могущественная экономическая организация во всех Штатах. Мне придется вернуться в СССР и там искать еще более мощное экономическое предприятие.