Пауэлл обнаружил его на прогулке по саду камней в доме посреди пустыни; Сэм фанатично истреблял пустынные цветы, полагая, что пропалывает сорняки, и одновременно вел разговор с двумя десятками депрессивных пациентов, которые слонялись за ним повсюду, словно щенята. Вечные облака Венеры лучились ослепительным сиянием. Лысая голова Сэма в этом свете отливала насыщенно-розовым. Он фыркал и покрикивал – на растения и пациентов.
– Блин! Только не говорите, что это «светящаяся бородавка». Сорняк это. Я что, сорняк не узнаю, если увижу его? Бернард, дайте мне тяпку, пожалуйста.
Коротышка в черном подал доктору тяпку и заметил:
– Меня зовут Вальтер, доктор @кинс.
– В этом-то и проблема, – пробурчал @кинс, выдирая упругий красный клубень. Тот отбрасывал по сторонам призматические вспышки всевозможных оттенков и жалобно пищал. Был это, следовательно, не сорняк и не «светящаяся бородавка», а удивительный дар природы – венерианский вербейник.
@кинс с неодобрением оглядел его, слушая, как попискивают, сдуваясь, воздушные пузыри. Потом зыркнул на коротышку:
– Семантическое бегство, Бернард! Вы привязываете себя к метке, а не объекту. Вы пытаетесь скрыться от реальности. От чего вы бежите, Бернард?
– Я надеялся, что об этом мне расскажете вы, доктор @кинс, – отвечал Вальтер.
Пауэлл тихо стоял в сторонке, наслаждаясь сценой, словно сошедшей с иллюстраций к старым Библиям. Сэм, раздражительный мессия, гневается на скромных своих апостолов. Их окружали блистающие кварцевые кристаллы сада камней, испещренные сухими пятнами ползучих растений Венеры. Небо над головой ослепительно сияло; впереди, насколько хватало глаз, протянулись красные, пурпурные и фиолетовые пустоши планеты.
@кинс гаркнул на Вальтера-Бернарда:
– Вы мне напоминаете нашу рыжиху. Кстати, где эта мнимая куртизанка?
Красивая рыжеволосая девушка пробралась к ним через толпу и жеманно ответила:
– Я здесь, доктор @кинс.
– Вы перышки топорщить не торопитесь, это просто условная метка для вас. – @кинс нахмурился и продолжил телепатически: Вы наслаждаетесь собой из-за своей женственности, не так ли? Это вам жизнь заменяет. Сущая фантазия. Я женщина, говорите вы себе, и мужчинам я желанна. Достаточно знать, что тысячи мужчин пожелали бы обладать мною, если б я им позволила. Это делает меня настоящей, говорите вы. Чушь! Сбежать от себя не удастся. Секс не выдумка. И жизнь не выдумка. Не возводите девственность в апофеоз.
@кинс нетерпеливо ожидал ответа, но девушка лишь жеманилась и заигрывала.
Слышал ли вообще хоть кто-то из вас, – взорвался доктор наконец, – что я сказал ей?
Я слышал, господин учитель.
Линкольн Пауэлл! Не может быть! Что ты тут делаешь? Ты откуда выполз?
С Терры, Сэм. Я к тебе за консультацией и ненадолго. Улечу следующим же рейсом.
Не мог по межпланетной позвонить, что ли?
Сэм, это сложное дело. Лучше наедине, как щупач со щупачом. Это касается убийства д’Куртнэ.
А. О. Ага. Ясно. Через минутку приду. Иди разыщи себе что-нибудь выпить. @кинс издал телепатический вопль: САЛЛИ! ГОСТИ!
В стайке пациентов @кинса кто-то дернулся, и Сэм восторженно обернулся к этому человеку:
– Вы слышали, не так ли?
– Нет, сэр. Я ничего не слышал.
– Да нет же, слышали. Вы приняли широкополосную телепатему.
– Нет, доктор @кинс.
– Тогда почему вы подпрыгнули?
– Меня какая-то букашка укусила.
– Нет! – взревел @кинс. – В моем саду нет букашек. Вы услышали мой крик, адресованный жене. – И он перешел на жуткий телепатический вой: ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, НЕ ГОВОРИТЕ, БУДТО НЕ СЛЫШИТЕ. РАЗВЕ НЕ ХОТИТЕ, ЧТОБ Я ВАМ ПОМОГ? ОТВЕЧАЙТЕ. ВПЕРЕД. ОТВЕЧАЙТЕ МНЕ!
Пауэлл обнаружил Салли @кинс в прохладной просторной гостиной. Дом был открыт небу. На Венере никогда не дождит, а пластикового купола хватало, чтобы защищать дом от жары семисотчасового венерианского дня. А когда настанет смертоносная морозная семисотчасовая ночь, @кинсы просто упакуют пожитки и возвратятся в обогреваемую городскую квартиру в Венусбурге. На Венере все живут по тридцатидневным циклам.
Сэм влетел в гостиную и жадно высосал целую кварту ледяной воды.
Десять кредитов в унитаз уйдет, если по ценам черного рынка, – бросил он Пауэллу. – Ты в курсе, что у нас на Венере водой барыжат? А полиция, черт ее раздери, сидит сложа руки… О, прости, Линк. Понимаю, ты за это не в ответе. Так что там с д’Куртнэ?
Пауэлл изложил свою проблему. Навязчивое истерическое состояние Барбары д’Куртнэ, вызванное гибелью отца, допускает две интерпретации. Либо сам Рейх убил д’Куртнэ, либо Рейх всего лишь присутствовал при самоубийстве д’Куртнэ. Старик Моз потребует выяснить это.
Понятно. Ответ положительный. Д’Куртнэ и вправду помышлял о самоубийстве.
О самоубийстве? Но почему?
Он был сломлен. Мотив адаптации отказывал. Он регрессировал в состояние крайнего эмоционального истощения и балансировал на грани самодеструкции. Вот почему я кинулся на Терру – помешать ему.
Гм. Сэм, это тяжелый удар. Значит, ты допускаешь, что он сам вышиб себе мозги?
Что? Вышиб себе мозги?
Да. Смотри. Мы не знаем, какое это было оружие…
Погоди. Теперь я могу ответить определенно. Если д’Куртнэ умер такой смертью, то он совершенно точно не самоубийца.
Почему?
Потому что его зациклило на яде. Он намеревался отравиться наркотиками. Ты знаешь суицидников, Линк, стоит им зациклиться на определенном способе, как они его уже не меняют. Д’Куртнэ явно убили.
Сэм, мы, кажется, меняемся местами. Расскажи, почему д’Куртнэ замышлял отравиться?
Шутишь, что ли? Если б я знал ответ, он бы об этом не помышлял. Пауэлл, меня все случившееся и так не радует. Стараниями Рейха дело не выгорело. Я мог бы спасти д’Куртнэ. Я бы…
Есть у тебя какие-то предположения о причинах, по которым пошатнулся мотив адаптации д’Куртнэ?
Да. Он пытался предпринять решительные меры, чтобы избавиться от мучительного подспудного чувства вины.
Какой вины?
За ребенка.
Барбару? Но как? Почему?
Не знаю. Он сражался с иррациональными символами отверженности… дезертирства… стыда… позора… трусости. Мы собирались над этим поработать. Это все, что мне известно.
Не мог ли Рейх догадаться об этом и построить свой план?.. Старик Моз непременно найдет тут повод для придирки, когда мы представим дело.
Не мог ли Рейх… Нет. Невозможно. Ему бы потребовались услуги эксперта.
Сэм, спокойней. Ты что-то скрываешь. Если бы я мог добраться до…
Вперед. Я весь нараспашку.
Не пытайся мне помочь. Ты все только запутываешь. Полегче… ассоциации с празднествами… вечеринкой… разговором на… моей вечеринке? В прошлом месяце. Гас Тэйт сам отличный спец, но ему-де понадобилась помощь в деле похожего пациента. Так он сказал. А если Тэйту нужна помощь, то скорее всего в ней нуждается Бен Рейх.
Пауэлл пришел в такое возбуждение, что произнес вслух:
– Вот же чертов щупач!
– Э?
– Гас Тэйт присутствовал на вечеринке у Бомон в ночь убийства д’Куртнэ. Он пришел вместе с Рейхом, но я продолжал надеяться, что…
Линк, я не могу поверить!
– Я тоже не мог, но придется. Малыш Гас Тэйт и есть эксперт Рейха. Малыш Гас ему все как на блюдечке выложил. Он тебя развел и поделился твоей информацией с убийцей. Старый добрый Гас. Интересно, какова нынче цена Обета Эспера?
– Какова нынче цена Разрушения? – запальчиво откликнулся @кинс.
Откуда-то из дома пришла мысль от Салли @кинс:
Линк, тебя к телефону.
– Блин! Только Мэри знает, что я тут. Хоть бы ничего с той девчонкой д’Куртнэ не стряслось…
Пауэлл кинулся к установленному в алькове холла видеофону. Еще издалека он увидел на экране лицо Бека. Лейтенант тоже увидел начальника и энергично помахал ему. Пауэлл еще не приблизился на расстояние слышимости, а Бек уже начал говорить:
– …мне ваш номер. Как хорошо, босс, что я вас застал. У нас двадцать шесть часов в запасе.
– Так-так, погоди. Давай все сначала по порядку, Джакс.
– Тот родопсинщик, которым вы интересовались, Уилсон Джордан, прилетел с Каллисто. Теперь он стараниями Бена Рейха человек состоятельный. Я связался с ним. Он на Земле всего на двадцать шесть часов, уладит свои дела и вернется на Каллисто, чтобы жить там в нежданно свалившемся с неба чудесном поместье до конца дней своих. Если вам что-нибудь от него нужно, лучше побыстрее возвращайтесь.
– Джордан будет говорить?
– А стал бы я звонить вам по межпланетке, босс? Нет, конечно. Он пьян от богатства и вдобавок признателен Рейху, который, цитата, «бескорыстно отступился от своей доли в знак благодарности доктору Джордану и во имя справедливости». Если хотите что-нибудь из него выбить, лучше возвращайтесь на Терру и выбивайте сами.
– А вот, – проговорил Пауэлл, – наша лаборатория Гильдии, доктор Джордан.
Джордан впечатлился. Весь верхний этаж здания Гильдии был отведен под научные исследования. Он имел круглую форму и за малым не достигал тысячефутового диаметра, а купол из двойного слоя кварца с контролируемой прозрачностью позволял создавать любые условия освещенности, от полной темноты до слепящего света, в том числе монохроматического с точностью настройки 0.1 ангстрем. Стоял полдень, и солнечный свет слегка модулировался так, чтобы столы и скамьи, кристаллы и серебристую аппаратуру, а также техников в халатах озаряло приятное персиковое сияние.
– Пройдемся по комплексу? – предложил Пауэлл.
– У меня не так много времени, мистер Пауэлл, но… – неуверенно начал Джордан.
– Конечно, конечно. Но не будете ли вы так любезны уделить нам, к примеру, час? Мы крайне нуждаемся в вашей консультации.
– Если это как-то связано с делом д’Куртнэ… – начал Джордан.
– Кого? А, да. Убийство. А почему вы о нем вспомнили?
– За мной ваши ищейки гонялись, – мрачно ответил Джордан.
– Но, доктор Джордан, мы всего лишь заинтересованы в ваших советах как ученого, а не в показаниях по делу об убийстве. Ученый и убийство – вещи несовместные. Нет-нет.
Джордан слегка расслабился:
– И правда. Одного взгляда на эту лабораторию достаточно, чтобы убедиться.
– Пройдемся? – Пауэлл взял Джордана за локоть и передал по всей лаборатории: Щупачи, внимание! Готовится розыгрыш.
Не прерывая работы, техники ответили громким телепатическим улюлюканьем. Сквозь град ехидных образов пробился выкрик трусоватого остряка: А кто украл погоду, Пауэлл? Это, видимо, относилось к туманному эпизоду красочной карьеры Бесчестного Эйба. В чем состоял сам эпизод, прощупать никому не удавалось, но было замечено, что Пауэлл при его упоминании неизменно краснеет. Так и сейчас. Лабораторию заполнило молчаливое хихиканье.
Нет, щупачи, это серьезно. Успех дела зависит от того, сумеем ли мы его кое на что развести.
Смешки мигом прекратились.
Это доктор Уилсон Джордан, – возвестил Пауэлл. – Он специализируется по физиологии зрения и обладает определенной информацией, которую я бы хотел получить от него по доброй воле. Пусть исполнится родительских чувств. Придумайте какие-нибудь туманные задачи по физиологии зрения и взмолитесь о помощи. Разговорите его.
Они потянулись к доктору поодиночке, парами и стайками. Рыжеволосый исследователь, который действительно работал над проектом транзистора, способного записывать телепатические импульсы, наскоро придумал историю о том, что оптическая передача мыслей-де провоцирует астигматизм аппаратуры, и скромно попросил консультации. Пара красоток, уткнувшаяся в тупик проблемы дальней телепатической связи, потребовала от доктора Джордана разъяснить, почему зрительные образы всегда передаются в мыслях с цветовым искажением (на самом деле нет). Японцы, занятые изучением экстрасенсорного узла телепатической восприимчивости, настаивали, что телепатический узел связан со зрительным нервом (они ближе двух миллиметров друг к дружке нигде не подходят), и, учтиво пришепетывая, соблазняли доктора Джордана весьма правдоподобными результатами опытов.
В час пополудни Пауэлл заметил:
– Прошу прощения, доктор, но отведенный вами час истекает, а у вас, как вы заявляли, важные…
– Все в порядке, все в полном порядке, – отмахнулся Джордан. – Теперь, дорогой доктор, если испытать оптическую передачу…
В час тридцать пополудни Пауэлл снова напомнил:
– Уже час тридцать. Доктор Джордан, ваша ракета в пять. Я, правда, считаю, что…
– Полно времени, полно времени. Женщины и ракеты, сами понимаете, взаимозаменяемы. Дорогой сэр, тонкость в том, что ваше исследование, сколь ни превосходное, страдает от одного существенного изъяна. Вы не пробовали окрашивать узел живого организма витальным красителем, например гистологическим красным Эрлиха или кристаллическим фиолетовым. Я предложил бы…
В два часа из буфета принесли закуску, не помешавшую пиршеству умов.
В два тридцать доктор Джордан, восторженный и пылающий румянцем, заявил, что мысль о богатой жизни на Каллисто ему, честно говоря, претит. Там нет ученых. Не с кем поговорить. Ничего подобного этому потрясающему семинару там не предвидится.
В три он признался Пауэллу, при каких обстоятельствах получил поместье. Похоже, сначала им владел Крэй д’Куртнэ, а старый Рейх (отец Бена) каким-то способом умыкнул его у д’Куртнэ и записал на жену. После ее смерти поместье досталось сыну. Даже ворюга Бен Рейх, наверное, усовестился этого и предоставил решение вопроса суду, а там, слово за слово, выплыла доля Уилсона Джордана.
– И, конечно же, это далеко не единственный грешок на его совести, – продолжил Джордан. – Чего я только не нагляделся, работая с ним! Ну, впрочем, финансисты все подонки, вы не согласны?
– Не думаю, что к Бену Рейху применимо такое определение, – с подчеркнутым благородством отозвался Пауэлл. – Я им скорее восхищен.
– Конечно, конечно, – поспешно согласился Джордан, – совесть у него, как ни крути, есть. И это восхитительно, потому что мне бы не хотелось дать ему повод подумать обо мне как о…
– Само собой, – заговорщицки усмехнулся Пауэлл Джордану. – Как ученые, мы можем порицать, но как люди светские, вынуждены хвалить.
– Ну хоть вы меня понимаете, – крепко потряс его руку Джордан.
В четыре часа доктор Джордан сообщил коленопреклоненным японцам, что он с радостью поделится подробностями своей самой секретной работы по физиологии зрительного пурпура с юными исследователями и передаст эстафету следующему поколению. На глаза ему навернулась слеза, а голос охрип от сентиментального восторга, пока он двадцать минут напролет старательно описывал принцип работы ионизатора родопсина, который сам и разработал для «Монарха».
В пять вечера ученые Гильдии эскортировали доктора Джордана к трапу ракеты, улетающей на Каллисто. Каюту доктора завалили цветами и подарками. В ушах у Джордана звенели бурные благодарности и пожелания удачи, и, когда ракета стартовала к четвертой луне Юпитера, доктор пребывал в приятном сознании, что он, сильно продвинув науку, вместе с тем никак не изменил доверию своего благородного и щедрого патрона, мистера Бенджамина Рейха.
Барбара энергично ползала на четвереньках по гостиной. Ее только что накормили, и лицо было перемазано желтком.
– Хаджаджаджаджаджа, – сказала она. – Хаджа.
Мэри! Быстрей сюда! Она говорит!
Не может быть! – прибежала с кухни Мэри. – А что сказала?
Назвала меня папой.