– Я не оставлю затеи, – вскипел Рейх. – Я не могу! Никогда больше мне не представится такого шанса. Если бы даже мог, не вышел бы из игры. А я не могу. Нюхом чую, д’Куртнэ здесь. Я…
– Рейх, вам ни за что не…
– Не спорь со мной! Я все преодолею. – Рейх презрительно глянул в тревожное лицо Тэйта. – Вижу, ты ищешь предлога соскочить, э? Не прокатит. Мы тут повязаны. Мы пройдем этот путь вдвоем до конца, до Разрушения, если не повезет.
Он усилием воли превратил свою гримасу в застывшую улыбку и вернулся к хозяйке вечера, заняв место за одним из столов. На таких приемах у пар все еще было в обычае угощать друг друга, но, порожденная восточной учтивостью и гостеприимством, эта традиция деградировала до эротической игры. Кусочки пищи предлагали, одновременно касаясь языком пальцев, а иногда губами. Вино переливали из уст в уста. Сладостями угощали еще более интимно.
Рейх, крайне раздраженный, с нетерпением дожидался сигнала Тэйта. В разведывательные обязанности эспера входил поиск места в доме, где скрывается д’Куртнэ. Рейх наблюдал, как маленький щупач перемещается от стола к столу, пробует, зондирует, выискивает; в конце концов Тэйт вернулся, отрицательно покачав головой, и показал на Марию Бомон. Очевидно, Мария – единственный источник информации, но она так возбуждена, что прощупать ее нелегко. Очередная преграда из бесконечного ряда, и ее надлежало обойти, повинуясь инстинкту убийцы. Рейх поднялся и пошел к фонтану. Тэйт заступил ему дорогу.
– Рейх, вы что делаете?
– А разве не очевидно? Я собираюсь отвлечь ее от пацана Червила.
– Как?
– Непонятно, что ли?
– Рейх, ради всего святого, не приближайтесь к мальчишке.
– Убирайся. – От Рейха к щупачу метнулась волна яростной решимости, вынудившая того отскочить. Он сжался в страхе, и Рейх с трудом взял себя в руки.
– Я понимаю, это рискованно, однако не настолько опасно, как тебе кажется. Во-первых, он молод да зелен. Во-вторых, он тут нелегально и напуган. В-третьих, он наверняка еще не достиг полного умения, раз эти пидорковатые секретутки его так быстро нащупали.
– Вы освоили какой-нибудь прием сознательного контроля? Владеете двоемыслием?
– У меня в голове завязло помимо этой приставучей песенки достаточно неприятных тем, чтобы двоемыслие стало развлечением. А теперь кыш. Оставайся здесь и следи за Марией Бомон.
Червил в одиночестве сидел у фонтана и ел, неуклюже делая вид, будто он тут в своей тарелке.
– Пип, – сказал Рейх.
– Поп, – сказал Червил.
– Бим, – сказал Рейх.
– Бам, – сказал Червил.
Закончив с этим новомодным вступлением к разговору, Рейх присел рядом.
– Я Бен Рейх.
– Я Галли Червил, то есть… Гален. Я… э-э… – Юношу явно впечатлила персона собеседника.
Натяженье, предвкушенье, треволненье…
– Чертова песенка, – проворчал Рейх, – пару дней назад впервые услышал, до сих пор в башке крутится. Червил, тут такое дело: Мария знает, что вы проникли на вечеринку «зайцем».
– О нет!
Рейх кивнул. Натяженье, предвкушенье…
– Мне пуститься в бегство?
– Без картинки?
– Вы и об этом знаете? Наверное, в доме щупач.
– Двое. Секретари по связям с общественностью. Ловят таких, как вы.
– Что же мне делать без картинки, мистер Рейх? Я побился об заклад на пятьдесят кредитов. Вы знаете силу пари. Вы сам игрок… тьфу, финансист.
– Рады, что я не щупач, э? Пустое. Я не обиделся. Видите вон ту арку? Ступайте прямо под нее и направо. Там будет кабинет. Стены его все в портретах Марии в синтетических камнях. Плевое дело. Она ни за что не хватится одного случайного.
Мальчишка вскочил, рассыпав еду.
– Спасибо вам, мистер Рейх. Как-нибудь постараюсь отблагодарить.
– Например?
– Вы удивитесь. Так получилось, что я… – Он осекся и покраснел. – В общем, узнаете, сэр. Еще раз спасибо. – Он запетлял в толпе, направляясь к указанному кабинету.
Четыре, сэр; три, сэр; два, сэр; раз!
Рейх вернулся к хозяйке.
– Ах ты негодник, – сказала та. – Ты кого там кормил? Я ей глаза выцарапаю.
– Мальчишку Червила, – ответил Рейх. – Он спрашивал, где хранятся твои изображения.
– Бен! Ты же ему не сказал?
– Сказал, конечно, – ухмыльнулся Рейх. – Он как раз двинул за одним из них. А потом уйдет. Ты же знаешь, я ревнив.
Мария вскочила с кушетки и уплыла в направлении кабинета.
– Бам, – молвил Рейх.
К одиннадцати часам ритуал угощения так разгорячил компанию, что гости мечтали только о том, чтобы уединиться в темноте. Мария Бомон никогда не обманывала ожиданий, и Рейх надеялся, что эта вечеринка не составит исключения. Она наверняка сыграет в «Сардинки». Он понял, что так будет, когда вернулся Тэйт с донесением о точном местопребывании схоронившегося д’Куртнэ.
– Не понимаю, как вам удалось пройти незамеченным, – прошептал Тэйт. – От вас на всех телепатических волнах просто несет жаждой убийства. Он здесь. Один. Слуг нет. При нем только два охранника от Марии. @кинс был прав. Он тяжело болен…
– Плевать. Я принесу ему облегчение. Где он?
– Идите под западную арку и направо. Вверх по лестнице. Через крытый мостик и направо. Картинная галерея. Дверь между «Соблазнением Лукреции» и «Похищением сабинянок».
– Типичненько-то как.
– Откройте дверь. Поднимитесь по лестничному пролету на следующий этаж. В прихожей охрана. За нею, внутри, сам д’Куртнэ. Это старый номер для новобрачных, пристроенный дедом Марии.
– О! Я использую это место по назначению. Я обручу его со смертью! А сам обведу всех вокруг пальца, крошка Гас. Даже не надейся, что мне это не удастся.
Позолоченная Мумия призвала собравшихся к вниманию. Румяная, потная, облитая розовым сиянием, Мария поднялась на подиум меж двух фонтанов и захлопала в ладоши. Потные руки смыкались, и хлопки эхом ревели в ушах Рейха. Смерть! Смерть! Смерть!
– Мои дорогие! Мои дорогие! Мои дорогие! – взывала она. – Мы так славно развлечемся нынче вечером. Мы сами друг друга развлечем.
По толпе гостей прокатился сдавленный ропот. Пьяный голос откликнулся:
– Да я просто туристка!
Заглушая смешки, Мария продолжала:
– Вы не будете разочарованы, потаскушки. Мы сыграем в чудесную старинную игру, и играть мы станем… в темноте.
Компания весело загалдела. Потолочное освещение потускнело и выключилось. Но подиум остался залит светом, и в этом свете Мария достала потрепанную книжку. Подарок Рейха.
Натяженье…
Мария медленно перелистывала страницы, моргая от усилий разобрать незнакомый шрифт.
Предвкушенье…
– Эта игра, – возгласила Мария, – называется «Сардинки». Разве не прелесть?
Она заглотила наживку. Она на крючке. Через три минуты я стану невидим.
Рейх ощупал карманы. Пушка. Ионизатор родопсина.
Натяженье, предвкушенье, треволненье – просто класс!
– Один игрок, – читала Мария, – водит. Это, видать, буду я. В доме гасят весь свет, и ведущий где-нибудь прячется.
Пока Мария с трудом разбирала инструкцию, огромный зал погружался в непроглядную тьму, если не считать единственного розового луча света, нацеленного на сцену.
– …Постепенно каждый игрок находит «сардинок» и присоединяется, пока все не спрячутся в одном месте, а последний – проигравший – не останется блуждать один во тьме. – Мария захлопнула томик. – И, мои дорогие, проигравшему останется горько сожалеть, потому как мы эту прелестную старую игру чудесненько подновим. – Последний луч света начал таять. Мария сбросила платье и продемонстрировала ошеломительно прекрасное нагое тело, чудо пневматической хирургии.
– Вот как мы станем играть в «Сардинки»! – возгласила она.
Свет погас окончательно. Прозвучал рев – смесь возбужденного смеха, аплодисментов, затем шороха множества одежд по коже. Иногда что-то рвалось, звучали сдавленные восклицания и новые смешки.
Рейх наконец сделался невидим. У него было в распоряжении полчаса, чтобы проникнуть на верхний ярус, найти и убить д’Куртнэ, а потом вернуться к играющим. Тэйт обещал, что на время атаки отвлечет щупачей-секретарей. Он был в безопасности. План превосходен, если не считать присутствия мальчишки Червила. Придется рискнуть.
Он пересек главный зал и ввинтился в толпу тел у западной арки. Протолкался, проследовал в музыкальный салон, повернул направо, начал пробираться к лестнице. У подножия пришлось перебраться через барьер, образованный телами; руки, будто щупальца осьминога, тянулись к нему. Он взобрался по лестнице – семнадцать уходящих в вечность ступенек. Двинулся по мостику с низкой крышей, отделанному велюром изнутри. Внезапно его кто-то схватил. Женщина. Она прижалась к нему.
– Привет, сардинка, – прошептала она ему на ухо. И почувствовала кожей, что он одет.
– Ну ты даешь! – воскликнула она. Наткнулась на твердую пушку в нагрудном кармане. – Что это?
Он отпихнул ее руку.
– Не теряйся, сардинка, – хихикнула женщина. – Вылезай из жестянки.
Он увильнул от нее и расшиб нос, забредя в тупик перехода. Вернулся, пошел направо, открыл дверь и оказался в сводчатой галерее длиною более пятидесяти футов. Здесь тоже не было света, однако люминесцентные картины под ультрафиолетовыми светильниками наполняли галерею нездоровым блеском. Галерея пустовала.
Между разгневанной Лукрецией и ордой сабинянок нашлась дверца из полированной бронзы. Рейх остановился перед ней, вынул из заднего кармана небольшой ионизатор родопсина и примерил медный кубик между большим и указательным пальцами. Руки его тряслись, как в лихорадке. Ярость и ненависть пылали внутри, жажда убийства посылала мысленному оку образы д’Куртнэ в агонии – снова и снова.
– Господи! – взмолился он. – Он первый начал. Он мне в глотку вцепился. Я просто сражаюсь за жизнь.
Он возносил молитвы фанатично, троекратно, девятикратно.
– Не оставь меня, милый Христос! Ныне, и присно, и во веки веков. Не оставь меня! Не оставь меня! Не оставь меня!
Дрожь пальцев унялась. Он задержал в них родопсиновую капсулу, потом рванул на себя бронзовую дверцу и пронесся через девять ступеней в прихожую. Щелкнул пальцами по медному кубику с такой силой, словно пытался монетку на луну запулить. Родопсиновая капсула влетела в прихожую. Рейх отвернулся.
Полыхнуло холодно-пурпурное пламя. Рейх ринулся по ступенькам, как тигр. Два охранника Бомон-Хауса сидели на скамье, где их застала вспышка. Лица их обвисли, зрение отключилось, ощущение времени пропало.
Если кто-нибудь сейчас войдет и обнаружит охрану в таком состоянии, пока он не закончил работу, ему одна дорога – к Разрушению. Если охранники очухаются прежде, чем он закончит работу, ему одна дорога – к Разрушению. Как ни крути, а ему предстояло финальное испытание на Разрушение. Отринув остатки здравого смысла, Рейх открыл богато инкрустированную дверь и вошел в номер.
5
Рейх оказался в сферическом помещении, походившем на сердцевину исполинской орхидеи. Стены закруглялись, словно орхидейные лепестки, пол был как золотистая чашечка цветка, а столы, стулья и кушетки имели орхидейно-золотистый цвет. Но комната была старая. Лепестки выцвели и облупились, между золотистыми плитками древнего пола виднелись щели. На кушетке лежал старик, иссушенный, вялый, подобный увядшему сорняку. Это был д’Куртнэ, и он вытянулся неподвижно, словно труп.
Рейх гневно хлопнул дверью.
– Ты же еще не мертв, старый ублюдок! – воскликнул он. – Ты не мог так просто взять и сдохнуть!
Немощный старец пришел в себя, уставился на него, потом, сделав болезненное усилие, поднялся с кушетки. Лицо его искривилось в улыбке.
– Ты еще жив! – обрадовался Рейх.
Д’Куртнэ двинулся к Рейху, улыбаясь и простирая руки, точно приветствуя вернувшегося блудного сына.
Рейх снова встревожился.
– Ты что, глухой? – завопил он.
Старик покачал головой.
– Ты говоришь по-английски, – кричал Рейх, – ты меня слышишь. Ты понимаешь меня. Я Рейх. Бен Рейх, из «Монарха».
Д’Куртнэ кивнул, не переставая улыбаться. Губы его беззвучно шевелились. На глазах вдруг блеснули слезы.
– Да что с тобой такое, черт подери? Я Бен Рейх! Бен Рейх! Ты знаешь, кто я такой? Отвечай!
Д’Куртнэ покачал головой и прокашлялся. Губы снова зашевелились. Послышался слабый звук, подобный скрежету ржавой задвижки; потом слова, тихие, как падение пылинок:
– Бен… Дорогой мой Бен… Так долго ждал. Теперь… Не могу говорить. Горло… Не могу говорить.
И он снова попытался обнять Рейха.
– Гр-р-р! – зарычал Рейх. – Не трогай меня, идиот ты придурочный! – Рейх ощетинился и стал кружить около д’Куртнэ, как хищник. Жажда убийства бурлила в его крови.
Губы д’Куртнэ изобразили слова:
– Дорогой Бен…
– Ты знаешь, почему я тут. Что ты затеял? Хочешь меня обольстить, а? – Рейх расхохотался. – Старый гомик. Думаешь, я размякну от твоих приставаний? – Рука его метнулась вперед. Старик, получив оплеуху, отлетел и упал в орхидейное кресло, похожее на разверстую рану.
– Слушай меня. – Рейх надвинулся на д’Куртнэ и перешел на бессвязный крик: – Я много лет мечтал воздать тебе по заслугам. А ты хочешь меня иудиным поцелуем ограбить? Подставляют ли убийцы другую щеку? Если так, обнимемся же, собрат мой убийца. Облобызаем смерть! Научим ее любви. Божественной любви, крови, стыду и… Нет. Стоп. Я…
Он осекся и затряс головой, как бык, стремясь сбросить узды исступления.
– Бен, – в ужасе зашептал д’Куртнэ. – Послушай, Бен…
– Ты мне десять лет поперек горла стоишь. Для нас обоих места достаточно. Для д’Куртнэ и «Монарха». В нашем распоряжении все пространство и время, но тебе нужно было пустить мне кровь, а? Вырвать мне сердце. Кишки мои намотать на грязные свои руки. Человек Без Лица!
Д’Куртнэ озадаченно качал головой.
– Нет, Бен… Нет.
– Не смей звать меня Бен. Я тебе не друг. На прошлой неделе я дал тебе еще один шанс выйти из ситуации с достоинством. Я, Бен Рейх. Я запросил мира. Я умолял тебя о пощаде. О слиянии. Я перед тобой ползал на коленях, как девка. Видел бы это мой отец, так он бы мне в лицо плюнул. Рейхи всегда дрались насмерть, а я их так опозорил. Но ведь я запросил мира, не так ли? Э? Разве не так? – Рейх яростно затряс д’Куртнэ. – Отвечай.
Лицо д’Куртнэ побелело, он ошеломленно воззрился на Рейха. Наконец старик прошептал:
– Да. Ты попросил… Я согласился.
– Ты… что?
– Я согласился. Я ждал этого много лет. Согласился.
– Согласился?!
Д’Куртнэ кивнул. Его губы прошептали по буквам:
– WWHG.
– Что? WWHG? И ты типа согласился?
Старик снова кивнул.
Рейх покатился со смеху:
– Ты, старикашка, даже врать не умеешь толком. Это ведь отказ. Отрицалово. Отвержение. Война.
– Нет, Бен… Нет.
Рейх склонился к нему и рывком поднял д’Куртнэ на ноги. Старик ослабел и весил мало, но под его тяжестью рука Рейха налилась огнем, а прикосновение старой кожи опалило пальцы.
– Значит, война? Насмерть?
Д’Куртнэ покачал головой и попытался жестами что-то ответить.
– Никакого слияния. Никакого перемирия. Смерть. Таков твой выбор?
– Бен… Нет.
– Ты сдаешься?
– Да, – прошептал д’Куртнэ. – Да, Бен. Да.
– Лжец. Ты даже врать не умеешь толком, старикашка. – Рейх рассмеялся. – Но ты опасен, я это вижу. Защитная мимикрия. Вон какой фокус придумал. Изображаешь идиота, и все ведутся на твою удочку. Но не я. Ни за что.
– Я тебе не… враг, Бен.
– Нет! – выплюнул Рейх. – Ты мне не враг, потому что ты мертвец. Ты умер в тот миг, как я вошел в этот орхидейный гроб. Человек Без Лица! Ты слышишь мой крик в последний раз? С тобой покончено навеки!
Рейх выхватил пистолет из нагрудного кармана. Коснулся кнопки, и пушка раскрылась красным стальным цветком. Из горла д’Куртнэ вырвался слабый стон при виде оружия. Старик в ужасе отшатнулся. Рейх схватил его и крепко сжал. Д’Куртнэ задергался в руках Рейха, умоляюще глядя на того слезящимися, остекленевшими глазами. Рейх перехватил д’Куртнэ за тощую шею и стал выкручивать голову на себя. Нужно было выстрелить в открытый рот, чтобы трюк сработал.