— Иногда я соображаю чуть медленнее, чем хотелось бы, но в целом он исправно служит мне. Никогда не испытывал желания обзавестись розеткой, если ты ее имеешь в виду, шейх.
— Однако ты принимаешь в больших количествах наркотические вещества. Прошлой ночью тебя не удержало даже мое присутствие.
Тут уж ответить нечего.
— Ты гордый человек, о мой племянник. В досье, которое на тебя составили, особо выделена эта черта характера. Тебе нравится состязаться в силе воли, разума, физической выносливости с людьми, получившими преимущества благодаря различным приставкам и личностным модулям. Опасное занятие, но, как видно, тебя не сумели задеть противники.
Его слова воскресили в памяти несколько очень неприятных воспоминаний. — К сожалению, у них получалось, и не раз, о шейх.
Он засмеялся:
— Но даже пережитые испытания не заставили тебя подвергнуться модификации. Твоя гордость проявляется в стремлении — как говорят франки-христиане, правда по другому поводу, — «жить в мире, но не принадлежать ему» .
— Ну да, «равнодушно взирать на его богатства и оставаться чистым от зла его». Прямо мой портрет!
Фридландер-Бей оценил иронию, сквозящую в моих словах.
— Я хочу, чтобы ты помог мне, Марид Одран, — произнес он.
Вот так, предельно четко и недвусмысленно: или «да», или «нет».
Папа поставил меня в крайне неприятное положение. Если я скажу: «Конечно, только прикажи», то предам себя, потому что поклялся ни при каких обстоятельствах не превращаться в его подручного. С другой стороны, отказавшись, оскорблю полновластного хозяина моего квартала. Я глубоко вздохнул, тщательно обдумывая ответ.
— О шейх, — сказал я наконец, — заботы, одолевающие тебя, это и наши заботы; их разделяют жители Будайина, да и остального города тоже. И, конечно, каждый, кому дороги его собственное спокойствие и безопасность, с готовностью поддержит тебя. Я использую все свое умение, но боюсь, не принесу большой пользы.
Фридландер-Бей провел ладонью по щеке и улыбнулся.
— Понимаю: ты не испытываешь желания стать одним из моих «помощников». Пусть будет так. Даю тебе слово, о мой племянник, что, если ты согласишься помочь мне, на тебя не ляжет печать «человека Папы». Ты почитаешь за счастье полную независимость, и, поверь мне, я не отниму самое дорогое у человека, оказавшего мне великую услугу.
Нет ли здесь намека, что его обещание не коснется того, кто откажется оказать ему «великую услугу»? Папе ничего не стоит навечно лишить меня свободы, попросту закопав глубоко на кладбище, под нежной зеленой травкой.
Барака. Это понятие с трудом поддается переводу. В зависимости от контекста, оно означает магию, особую притягательную силу, харизму, или уникальный дар, ниспосланный Аллахом. Ей могут быть наделены определенные места; люди приходят к захоронениям святых, стремятся коснуться холодного камня, надеясь, что к ним перейдет немного «бараки». Ей обладают и люди: среди дервишей в особенности развита вера в то, что некоторых счастливчиков Аллах выделил как своих любимых сынов, и, следовательно, их надо почитать. У Фридландер-Бея имелось больше бараки, чем у всех благословенных гробниц в Магрибе вместе взятых. Не знаю, стал ли он повелителем нашего квартала из-за нее, или приобрел такое свойство по мере роста богатства, влияния и власти. В любом случае, очень трудно отвергать его «просьбы».
— Что я должен сделать? — Я почувствовал себя опустошенным, вывернутым наизнанку, словно только что капитулировал после нескольких лет ожесточенной борьбы.
— Я желаю, чтобы ты стал орудием моей мести, о племянник, — произнес Папа.
Я отпрянул, потрясенный до глубины души. Понятно, что для меня это просто непосильная задача. Я уже пытался объяснить Папе, что не справлюсь, но он просто отбросил мои возражения, решив, что я прибедняюсь. Во рту сразу пересохло. — Я уже обещал, что постараюсь помочь, но ты просишь слишком многого. На твоей службе состоят гораздо более компетентные люди.
— У меня есть крепкие бойцы, сильнее и выносливее тебя, — ответил Фридландер-Бей. — Слуги, которых ты увидел прошлой ночью, намного превосходят тебя в физическом отношении, но у них нет твоих интеллектуальных способностей. Мой доверенный помощник Хассан-Шиит обладает проницательным умом, но его нельзя назвать мужественным, способным на решительные действия. О мой возлюбленный племянник, я мысленно перебрал своих друзей, подумал о достоинствах каждого, и вот мое решение: ты единственный обладаешь всеми качествами, необходимыми для успеха нашего дела. Очень важно также то, что я тебе доверяю; увы, как ни печально, я не могу сказать этого о многих моих приближенных. Ты надежен, ибо не стремишься возвыситься, как остальные, не пытаешься использовать нашу дружбу для собственных целей; ты не вероломный льстец — видит Аллах, я устал от подобных червей! Для важной работы, которую нам надо выполнить, необходим человек, в котором я бы не сомневался: вот одна из причин, по которой наша вчерашняя встреча оказалась для тебя такой тяжелой. Ты прошел испытание на стойкость. Когда ты покидал меня, я знал, что нашел того, кого искал.
— Ты оказал мне честь, о шейх, но, боюсь, я не разделяю твою уверенность в успехе.
Он воздел правую руку. Она сильно дрожала. — Я не закончил, о племянник. Есть еще причины исполнить мою просьбу, и они сулят большие выгоды тебе, а не мне. Прошлой ночью ты попытался рассказать о своей подруге Никки; я прервал твою речь. Я вынужден снова попросить у тебя прощения. Ты совершенно прав, беспокоясь о ее безопасности. Я уверен, что исчезновение девушки — дело рук одного из убийц; возможно, она тоже умерщвлена. Дай Бог, чтобы тревога оказалась напрасной: кто знает? Однако если есть шанс найти ее живой и невредимой, упование на это зиждется лишь на тебе одном. Ты и я — вместе, опираясь на мое могущество и богатство, — найдем злодеев. Мы подыщем наказание, которое они заслужили, как указано в Правой Стезе. Если получится, выручим Никки; кто знает, сколько жизней еще мы сумеем спасти? Разве то, что я сейчас сказал — недостойные причины? Неужели ты еще колеблешься?
Слышать такое, конечно, очень приятно, но лучше бы Папа расточал сейчас комплименты кому-нибудь другому. Сайед, например, отлично подойдет, особенно с его суперменским модиком. Но в любом случае, выбора у меня нет. — Я сделаю все, что в моих силах, о шейх, но до сих пор не убежден, что оправдаю твои надежды.
— Хорошо, — ответил Фридландер-Бей. — Неуверенность поможет тебе подольше оставаться в живых.
Зря он произнес последнюю фразу: получается, что шансов выжить у меня практически никаких, но постоянные сомнения позволят немного оттянуть неизбежный конец, чтобы успеть завершить работу и порадовать хозяина.
— Будет так, как пожелает Создатель Миров, — заключил я мрачно.
— Да благословит тебя Аллах, сынок. Теперь следует договориться об оплате.
Новая неожиданность.
— Я не думал о деньгах, о шейх.
Папа словно не услышал меня.
— Человек должен питаться, — сказал он коротко. — Тебе станут выдавать сто киамов в день, пока мы не покончим с нашим делом. — «Покончим»… Слово выбрано как нельзя более точно: либо мы сделаем это с двумя погаными псами, либо они — со мной.
— Я не просил так много, — сказал я. Сотня в день… Как только что изящно заметил Папа, человек должен питаться. Только интересно, какими яствам, по его мнению, привык лакомиться я…
Он снова проигнорировал мои слова, сделал знак Говорящему Булыжнику. Слуга приблизился и вложил в руку Фридландер-Бея конверт. — Здесь семьсот киамов, — сказал мне Папа. — Плата за первую неделю. — Потом передал его Булыжнику; тот подошел ко мне.
Приняв деньги, я засвидетельствую свое полное подчинение воле Фридландер-Бея. Как только возьму их, уже не смогу передумать, повернуться и уйти, не смогу отказаться: мои обязательства не исчезнут, пока дышат поганцы, убившие Тами, Деви и Абдуллу, или пока живу я.
Я взглянул на белоснежную бумагу, зажатую в огромной руке. У Булыжника даже кожа цвета камня, желтовато-серая. Я нерешительно протянул руку, отдернул… Наконец, собравшись с духом, забрал конверт.
— Большое спасибо.
Папа, казалось, был доволен. — Надеюсь, они подарят тебе радость.
Да уж, пусть по крайней мере помогут расслабиться: ведь потом придется в поте лица отрабатывать каждый грошик.
— О шейх, что мне следует предпринять? — спросил я.
— Сначала, мой племянник, ты должен пойти к лейтенанту Оккингу и поступить, как он скажет. Я сообщу ему, что мы собираемся сотрудничать с его ведомством и окажем полное содействие в расследовании. Есть вещи, которые мой доверенный помощник сумеет сделать гораздо эффективнее, чем полиция; не сомневаюсь, что лейтенант согласится. Я считаю, что временный союз наших организаций послужит интересам общин Будайина. Оккинг передаст тебе имеющуюся у него информацию об убийствах, возможно, примерное описание того, кто перерезал горло Тамико и Абдуллы абу-Зайда, и другие сведения, которые до сих пор считал конфиденциальными. В свою очередь, ты заверишь его, что станешь немедленно сообщать полиции все, что нам удастся обнаружить.
— Лейтенант — хороший человек и отличный профессионал. — заметил я, — но он выказывает готовность к сотрудничеству только когда сам захочет, другими словами, если ему выгодно.
Папа слегка улыбнулся:
— Теперь Оккинг согласится работать вместе с тобой, я позабочусь об этом. Очень скоро он выяснит, что подобное поведение в его интересах.
Раз Папа обещал, значит, так и будет: он единственный, кто способен убедить Оккинга.
— А потом, о шейх?
Он наклонил голову и снова усмехнулся. Сам не знаю почему, меня внезапно охватил озноб, словно ледяной порыв ветра прорвался из внешнего мира в неприступную крепость Фридландер-Бея.
— Ты можешь представить себе особый момент, или некие чрезвычайные обстоятельства, которые подвигнут тебя на модификацию, от которой ты столь упорно отказывался до сих пор?
Холод пробрал меня до костей.
— Нет, о шейх, — произнес я, — но я вовсе не хочу сказать, что никогда не решусь на такой шаг. Кто знает, если в один прекрасный день почувствую потребность…
Он кивнул:
— Завтра пятница, и мне придется отложить дела . Тебе тоже нужно время, чтобы хорошенько обдумать свои планы. Что ж, тогда понедельник. Да, подходящий день.
— Подходящий? Для чего?
— Для встречи с моими личными хирургами, — коротко ответил он.
— Нет, — прошептал я в ужасе.
Неожиданно Фридландер-Бей преобразился. Он больше не казался добрым дядюшкой. Рядом со мной сидел повелитель, чьи приказы выполняются беспрекословно. — Ты принял мои деньги, племянник, — сказал он резко, — и сделаешь, как я скажу. Ты не сумеешь одолеть наших врагов, если не модифицируешь мозг. Мы знаем, что по крайней мере один из убийц пользуется электронными устройствами, стимулирующими работу рассудка. Ты должен иметь аналогичную возможность, причем твои способности должны превосходить те, которыми обладают остальные люди. Мои доктора дадут тебе серьезные преимущества перед любым противником.
На плечи, словно две гири, опустились каменные десницы, удерживая меня на стуле. Вот теперь действительно обратной дороги нет.
— Какие преимущества? — спросил я, ожидая услышать новые кошмары. Тело покрылось противным липким холодным потом. У меня началась паника. Я не хотел вставлять в мозг розетку больше из животного, бессмысленного страха перед процедурой, чем из-за каких-то принципов. Сама мысль вызывала такой парализующий ужас, что мое состояние граничило с настоящей фобией.
— Хирурги тебе объяснят, — сказал Папа.
— О шейх, — произнес я срывающимся голосом, — я не хочу…
— События повернулись так, что придется поступить вопреки твоим желаниям. В понедельник ты будешь думать по-другому.
Да, знаю, но это случится не потому, что изменится мое отношение к операции. Просто Фридландер-Бей и его специалисты изменят мой мозг.
10
— Лейтенанта Оккинга нет, — сообщил полицейский в форме. — Возможно, я сумею вам помочь?
— Скоро он вернется? — спросил я. Часы над рабочим столом дежурного показывали десять без нескольких минут. Интересно, до какого времени Оккинг собирается работать сегодня вечером? Мне очень не хотелось иметь дело с сержантом Хаджаром; как бы он ни зависел от Папы, я ему не доверял.
— Лейтенант сказал, что сейчас придет. Он спустился за какой-то надобностью на первый этаж.
Хорошие новости…
— Можно подождать в его кабинете? Мы старые приятели.
Фараон недоверчиво оглядел меня:
— Разрешите взглянуть на ваше удостоверение личности? — Я протянул свой алжирский паспорт: он, правда, просрочен, но больше никаких бумажек с фотографией у меня не имелось. Дежурный ввел данные в компьютер, и почти сразу на дисплее появилась история моей богатой приключениями жизни. Очевидно, полицейский все-таки решил, что перед ним добропорядочный гражданин: он вернул мне документ, несколько мгновений с любопытством разглядывал мою физиономию и наконец произнес:
— Вы с Оккингом побывали в разных переделках.
— Да, это долгая история, — ответил я скромно.
— Он вернется минут через десять. Можете пройти внутрь.
Я поблагодарил и направился в логово Оккинга. Я действительно часто наведывался сюда раньше. Как напарники, мы с лейтенантом смотримся довольно странно, тем более что работаем по разные стороны закона… Я устроился рядом с рабочим столом и стал ждать. Скоро мне надоело сидеть без дела, и я принялся разглядывать лежащие на столе бумаги, пытаясь прочитать надписи вверх ногами. Ящик с исходящими документами заполнен наполовину, но входящих дел несравненно больше. Оккинг сполна отрабатывал ничтожное жалованье полицейского. Я заметил большой конверт, адресованный торговцу ручным оружием из Федерации Ново-Английских Штатов Америки; послание к какому-то доктору в нашем городе, подписанное от руки; элегантный конверт, адресованный фирме «Юниверсал Экспорте», офис которой расположен в районе порта, — может, одна из компаний, с которой имеет дело Хассан, или, скажем, владение Сейполта, — и толстенный пакет, который должен отправиться к производителю канцелярских принадлежностей в протекторате Брабант.
Я успел уже рассмотреть практически каждую пылинку в кабинете Оккинга, когда, час спустя, появился хозяин.
— Надеюсь, я не заставил тебя долго ждать, — произнес он небрежно. — Какого черта ты здесь делаешь, Одран?
— Я тоже счастлив вас видеть, господин лейтенант. Я только что имел встречу с Фридландер-Беем.
Он сразу насторожился. — Вот как, значит. Теперь ты мальчик-посыльный трущобного халифа, страдающего манией величия… Намекни, пожалуйста, это надо считать твоим падением или, наоборот, возвышением а, Одран? Как я понимаю, старый заклинатель змей хотел передать с тобой некое послание?
Я кивнул:
— Да, насчет убийств.
Оккинг уселся за стол и, широко распахнув глаза, изобразил невинного младенца. — О чем ты, Марид?
— Двоим продырявили башку пистолетной пулей, еще парочке перерезали горло. Неужели забыл? Или снова все силы уходят на героическую борьбу с уличными шлюхами?
Он злобно посмотрел на меня и поскреб свой квадратный подбородок, который давно бы следовало побрить. — Нет, не забыл, — резко произнес он. — А почему такие вещи вдруг стали волновать Бея?
— Трое из четырех выполняли для него кое-какую грязную работу, когда еще могли ходить без помощи некроманта. Он просто хочет знать наверняка, что больше никто из его… помощников не пострадает. Знаешь, в подобных случаях Папа проникается неподдельной заботой о нуждах населения. Нельзя недооценивать эту часть его натуры.
Оккинг фыркнул:
— Да, действительно. Вообще-то, я всегда подозревал, что страшенные бабы с ним связаны. А выглядели так, словно тайком проносили через таможню арбузы под свитером.