Я опустошил первый стакан и отодвинул его в сторону; потянулся за вторым.
— Чем могу быть полезен, господин Богатырев?
— Почему вы предложили встретиться именно здесь?
Я пожал плечами.
— В нынешнем месяце у меня нет офиса. Люди вокруг — мои друзья. Я помогаю им, они мне. Закон взаимовыручки.
— Полагаете, вам потребуется их защита? — Я видел, что не убедил его в своей надежности. Пока не убедил. Он все еще оценивал меня. Но делал это очень тактично. Как я уже говорил, они работают над собой.
— Нет, защита тут ни при чем.
— У вас ведь имеется оружие?
Я улыбнулся:
— Как правило, я не таскаю такие опасные штуки, господин Богатырев. Ни разу не попадал в ситуацию, когда они могли бы выручить. Одно из двух: или у парня пушка, и я делаю то, что он скажет, или приказываю я.
— Однако предварительная демонстрация силы позволит избежать ненужных проблем, не так ли?
— И сбережет бесценное время. Но я никуда не тороплюсь, господин Богатырев, и рискую собственной задницей. Каждый волен поддерживать интерес к жизни по-своему. Кроме всего прочего, здесь, в Будайине, мы придерживаемся определенного кодекса чести. У меня нет оружия — у них нет оружия, и обе стороны знают это. Каждый, кто нарушит правило, испытает последствия на собственной шкуре. Мы — одна большая дружная семья.
Не знаю, купился Богатырев или нет, но я такого и не добивался. Просто давил на него слегка, пытался понять, что русский из себя представляет.
Сквозь маску невозмутимости чуть-чуть проглянуло разочарование. Наверняка сейчас он решает, не переиграть ли все. В поисковой системе легко найти координаты целой армии наемных громил. Накачанных, тренированных, готовых продемонстрировать целый смертоубийственный арсенал для услады сердца такого клиента, как Богатырев. Там числятся агенты с блестящими новенькими парализаторами под пиджаком, принимающие посетителей в просторных, удобных офисах в респектабельном квартале города, с секретаршами и компьютерами, имеющими доступ к базам данных в любой части света, с фотографиями в красивых рамках, где они обмениваются рукопожатием с особами, которых узнаешь по газетным снимкам… Извините, это не про меня. Да, мне тоже очень жаль, причем гораздо больше, чем вам.
Я знал, о чем хотел бы спросить Богатырев, и решил ему помочь. — Вы не понимаете, почему лейтенант Оккинг рекомендовал меня, а не какую-нибудь организацию из центра?
Ни один мускул на его лице не дрогнул.
— Да.
— Лейтенант — часть нашей дружной семьи. Время от времени он подкидывает что-нибудь полезное мне, а я — ему. Слушайте, если вы пойдете к одному из тамошних лощеных агентов, он, конечно, справится, но возьмет в пять раз больше, чем я, и провозится дольше; даю гарантию. И еще: такие птички высокого полета имеют привычку громыхать повсюду дорогим оборудованием и оружием, и привлекать всеобщее внимание. Я работаю без лишнего шума. Меньше риска, что объект вашего интереса, кто бы он ни был, получит украшение в виде ожогов от лазерной пушки.
— Ясно. Раз уж вы сами затронули вопрос оплаты, могу я узнать, во сколько вы оцениваете свои услуги?
— Зависит от того, что требуется сделать. Есть дела, за которые я вообще не берусь. Считайте это заскоком. Но если я откажусь, то порекомендую надежного парня, который наверняка согласится. Не желаете рассказать все с самого начала?
— Я хочу, чтобы вы нашли моего сына.
Я молчал, ожидая продолжения, но Богатырев, кажется, уже высказался.
— О'кей, — произнес я.
— Вам понадобится его фотография. — Он не спрашивал, просто констатировал факт.
— Конечно. И максимум информации: как давно он пропал, когда его видели в последний раз, что он говорил; сбежал мальчик по собственной воле или вы думаете, что его сманили. Это большой город, Богатырев; при желании здесь легко найти укромный уголок и затаиться. Я должен знать, откуда начать поиски.
— Сколько вы берете?
— Хотите поторговаться?
Он начинал действовать мне на нервы. С трудом нахожу общий язык с новыми русскими. Я родился в 1550 году хиджры (2172 по времяисчислению христиан). За тридцать-сорок лет до моего появления на свет коммунизм и демократия исчерпали ресурсы, и, после волн эпидемий и нищеты, как бы впали в кому и скончались, не приходя в сознание. Бывший Советский Союз и Соединенные Штаты раздробились на множество монархий и диктаторских режимов. Вскоре за ними последовали другие страны. Скажем, появились независимая Моравия, Тоскана, Содружество Западной Территории — все отгорожены от соседей и боятся друг друга. Понятия не имею, из какого именно государства Возрожденной России прибыл сюда Богатырев. На самом деле, особой разницы нет.
Он не отрывал от меня глаз; наконец я сообразил, что русский и рта не раскроет, пока я не объявлю свою цену.
— Тысяча киамов в день плюс расходы. Три штуки сейчас в качестве аванса. Когда выполню работу, иншалла, представлю список вынужденных трат.
Названная сумма в десять раз превышала мою обычную плату; я ждал, что он начнет торговаться и немного снизит ее.
— Вполне удовлетворительно. — Богатырев открыл литой пластиковый кейс и вынул небольшой пакет. — Здесь объемные изображения и полное досье на моего сына: увлечения, причуды, таланты, особенности психологии. Все, что вам потребуется.
Я уставился на него. Странный набор. 3-D записи — ладно, тут нет ничего необычного; меня насторожило остальное, например «особенности психологии». Непонятно, зачем клиент приготовил для меня такое — разве что страдает маниакальной педантичностью или острой формой паранойи. Наконец меня осенило.
— Как давно пропал ваш сын?
— Три года назад.
Я растерянно моргнул. Спрашивать, почему папаша так поздно взялся за поиски, нетактично. Очевидно, он уже побывал у здешних «авторитетов», и они ничем не смогли помочь.
Я взял пакет.
— За три года следы заносит песок, господин Богатырев.
— Буду весьма признателен, если вы уделите моему делу максимум внимания. Я сознаю, что существуют определенные трудности, но готов платить до тех пор, пока вы не добьетесь успеха или не убедитесь, что всякая надежда потеряна.
Я улыбнулся:
— Надежда остается всегда, господин Богатырев.
— Иногда нет. Приведу вашу арабскую пословицу: «Один час судьба за тебя, десять — против». — Он вытащил из кармана толстую пачку, отделил от нее несколько бумажек. Быстро убрав банкноты, чтобы хищные глаза чиригиных акул не успели заметить поживу, протянул три тысячные купюры мне. — Ваш аванс.
Раздался чей-то вопль.
Взяв деньги, я повернулся, чтобы посмотреть, что происходит. Две девочки старательно прижимались к полу; я начал вставать. Я увидел Джеймса Бонда со старинным оружием в руке. Готов поспорить, парень держал подлинную коллекционную «Беретту» или «Вальтер-ППК». Он выстрелил всего один раз; в маленьком помещении ночного клуба словно разорвался снаряд. Я метнулся через островок между столиками и баром, но сразу сообразил, что мне его не достать. Бонд уже повернулся и проложил себе путь к двери. Позади него девочки и клиенты визжали, отталкивали и пихали друг друга, стараясь выбраться из опасной зоны. Мне не пройти сквозь охваченную ужасом толпу. Проклятый модик сегодня ночью полностью вжился в роль, исполнил самое заветное желание в своей ничтожной игре: пальнул из настоящего пистолета в месте, где собралась масса народа. Теперь, наверное, станет проигрывать эту сцену в памяти до конца жизни. Придется поганцу довольствоваться таким развлечением, ведь если его физиономию заметят у нас на Улице еще раз, парня так оттрахают, что у него останется только одно заветное желание — чтобы когда-нибудь люди смогли узнавать в нем собрата по расе.
Возбуждение понемногу спадало. Будет о чем поговорить нынешней ночью. Девочкам потребуется немало добавочных порций выпивки, и, конечно, сильное мужское плечо, чтобы успокоить расстроенные нервы. Они похныкают, уткнувшись в плечо намеченных жертв, а бедные жертвы обогатят хозяйку заведения.
Я поймал взгляд Чири.
— Бвана Марид, — негромко сказала она мне, — положи деньги в карман и возвращайся к своему столику.
Я осознал, что размахиваю купюрами, как маленькими флажками. Засунул бумажки в джинсы и подошел к Богатыреву. Пока вокруг царила паника, он ни разу не шевельнулся. Какой-то дурак с заряженным пистолетом — недостаточный повод для того, чтобы заставить подобных типов со стальными нервами выйти из себя.
Я опустился на стул:
— Извините, что вынужден был прервать наш разговор.
Подвинул к себе стакан с выпивкой и взглянул на Богатырева. Он молчал. На груди, на белой шелковой ткани традиционной крестьянской рубахи медленно расползалось темное пятно. Целую вечность я сидел и просто смотрел на него, машинально потягивая напиток, сознавая, что следующие несколько дней станут кошмаром. Наконец поднялся и повернулся к бару. Но Чири уже стояла рядом с телефоном в руке. Не говоря ни слова, я взял его и пробормотал код лейтенанта Оккинга.
2
На рассвете меня разбудил звонок. Я едва разлепил веки, чувствуя, что за ночь состарился лет на сто. Лежал и слушал, надеясь, что телефон наконец заткнется, но он не унимался. Тогда я повернулся на бок и постарался забыть о его существовании. Дзинь-дзинь-дзинь… десять, двадцать, тридцать раз! Я шепотом выругался, перегнулся через крепко спящую Ясмин и стал шарить в груде нашей одежды, разбросанной по полу. — Да, что такое? — прошипел я, выудив наконец телефон. Кто бы это ни был, я заранее его не любил.
— Мне пришлось встать еще раньше, Одран, — раздался голос лейтенанта Оккинга. — Я у себя в кабинете.
— Теперь мы можем забыть о тревогах, зная, что ты бережешь наш покой, о меч справедливости! — Я до сих пор не отошел от того, что он устроил мне несколько часов назад. После допроса по всем правилам пришлось отдать пакет, переданный Богатыревым перед смертью. Мне даже не разрешили заглянуть в него.
— Когда решишь сострить в следующий раз, напомни, чтобы я рассмеялся дважды, сейчас мне не до шуток, — отозвался Оккинг. — Слушай, я в долгу перед тобой за твое хорошее поведение…
Одной рукой я прижал телефон к уху, другой потянулся к заветной коробочке с пилюльками. На ощупь открыл ее и вытащил два маленьких голубых треугольничка. Они меня живо разбудят! Проглотил без воды и стал терпеливо ждать, когда лейтенант кинет мне кусочек информации за верную службу. — Ну?
— Твоему другу Богатыреву следовало просто-напросто прийти к нам. Мы довольно быстро сопоставили его сведения с нашими старыми файлами. Его пропавший сын погиб в результате несчастного случая почти три года назад. Тело так и не опознали.
Несколько секунд я молчал, переваривая услышанное.
— Значит, наша встреча с самого начала была напрасной затеей. Если бы бедняга не пошел в клуб, не лежал бы сейчас с дыркой в шикарной рубахе.
— Судьба играет человеком, да, Одран?
— Угу. Когда состришь в следующий раз, напомни, чтобы я хмыкнул дважды. Расскажи, что ты знаешь о нем.
— О ком? О Богатыреве или его отпрыске?
— Неважно, можешь обо всем их семействе. Какой-то коротышка попросил найти его сына. Сегодня просыпаюсь, а они оба мертвы. Больше я о них ничего не знаю.
— Ему следовало обратиться к нам.
— Там, откуда он родом, есть вековая традиция — не иметь дела с полицейскими. Я имею в виду — добровольно.
Оккинг подумал и решил воздержаться от комментариев.
— Сочувствую: потерял возможность заработать, — сказал он наконец, симулируя соболезнование. — Богатырев, похоже, служил политическим представителем царя Вячеслава, правителя Белорусско-Украинской державы. Его сынок ставил в неловкое положение их дипломатию. Эти суетливые русы из кожи вон лезут, чтобы убедить мир в своей надежности, а мальчик вечно попадал в скандальные истории. Папе следовало держать его дома, и тогда оба остались бы живыми и здоровыми.
— Возможно. Как умер парень?
Оккинг замешкался; наверное, выводил данные на дисплей, чтобы ничего не пропустить.
— Тут только отмечено, что он разбился в автокатастрофе. Повернул в неположенном месте, столкнулся с грузовиком; тому водителю обвинение не предъявлялось. Никакого удостоверения личности у погибшего не обнаружено, он сидел за рулем угнанной машины. Тело год продержали в нашем морге, но за ним никто не пришел. Потом…
— …Потом его потроха продали за гроши.
— Я вижу, ты считаешь себя причастным к расследованию, Марид. Напрасно. Найти этого маньяка Бонда — дело полиции.
— Ясно. — Я поморщился: во рту чувствовался привкус мокрой шерсти.
— Буду иметь тебя в виду, — пообещал Оккинг. — Может, найдется еще какая-нибудь работа.
— Если увижу того модика, упакую его как следует и подкину к дверям твоего кабинета.
— Само собой, малыш. — Резкий щелчок. Оккинг повесил трубку.
— Мы все — большая дружная семья, это ты верно сказал, — произнес я тихо. Потом осторожно опустил голову на подушку, хотя знал, что заснуть уже не получится. Просто валялся и созерцал отслоившуюся краску на потолке. Надеюсь, хотя бы на этой неделе она не свалится мне на голову.
— Кто звонил? Оккинг? — пробормотала Ясмин. Она еще лежала спиной ко мне, свернувшись калачиком, зажав руки между колен.
— Ага. Спи.
Но она и так уже мерно посапывала. Я раскинулся на простыне, время от времени скреб в затылке, лелея надежду, что мои треугольные пилюльки подействуют раньше, чем я окончательно сдамся и начну, наконец, чувствовать себя так погано, как должен после вчерашнего. В конце концов скатился с кровати и встал. В висках здорово стучало; только что этого не было. После дружеской вивисекции, устроенной мне Оккингом в участке, я отправился странствовать по Улице, опустошая запасы спиртного в каждом заведении по пути. На каком-то этапе ночного похода, очевидно, натолкнулся на Ясмин, потому что, проснувшись сегодня, обнаружил ее рядом в постели. С таким аргументом не поспоришь.
Я направил свое исстрадавшееся тело в ванную. Стоял под душем, пока не иссякла горячая вода. Пилюльки еще не начали действовать. Потом наскоро вытерся, ломая голову, как лучше поступить: то ли проглотить еще один треугольничек, то ли смириться с потерянным днем, плюнуть на все и залечь в кровать. Взглянул в зеркало: ужасный вид, но мое отражение всегда отвратно выглядит, так что ничего необычного. Меня поддерживает лишь тайная вера в то, что настоящий я гораздо симпатичнее, чем физиономия в стекле. Я почистил зубы и избавился от отвратительного привкуса во рту. Ободренный, даже начал причесываться, но на это сил уже не хватило. В конце концов отправился в комнату, натянул джинсы и выбрал свежую рубашку.
На розыски ботинок ушло минут десять. Они почему-то нашлись под тряпками Ясмин. Так, теперь я одет. Еще бы начали отрабатывать затраченные на них деньги проклятые треугольники, и я готов выйти в мир. Только не говорите при мне о еде. Я уже покушал. Позавчера.
Я оставил Ясмин записку, просил запереть за собой дверь, когда решит уйти. Она одна из немногих, кому я доверял мое жилище. Нам всегда было хорошо вместе, и, по-моему, с самого начала нас соединила какая-то хрупкая ниточка, невысказанная потребность друг в друге. Мы оба старались не испытывать на прочность чувство общности, но знали, что оно существует. Думаю, причина в том, что Ясмин не родилась девочкой. Возможно, если ты прожил полжизни существом одного пола, полжизни — другого, поневоле воспринимаешь все по-иному, приобретаешь особую чуткость. Правда, я знаю множество обрезков и бывших женщин — первов, с которыми просто невозможно ладить. Когда принимаешься за обобщения, вечно так получается.
Ясмин модифицировалась с ног до головы — и плоть, и мозги. У нее было одно из идеальных тел, которые заказывают по каталогу. Садишься рядом с дядей из клиники, и он демонстрирует тебе картинки. Спрашиваешь, скажем: «А вот эти сиськи — дорого стоят?» — и он называет цену; интересуешься: «А такая талия?» — и он подсчитывает, во сколько станет сначала сломать, а потом переделать тазовые кости. Тебе состругивают адамово яблоко; выбираешь новые черты лица, задницу, ноги. Иногда можно даже поменять цвет глаз. В клинике помогут с шевелюрой, а проблема бороды решается с помощью таблеток и одного-единственного сеанса медицинской магии. В результате получаешь себя в обновленном виде, вроде восстановленного газолинового авто.