Такая мысль мне еще не приходила в голову. После ее слов, несмотря на «солнышки», настроение сразу испортилось. Через час я уже стоял в кабинете Оккинга. Как обычно, лейтенант не проявил должной радости, увидев старого друга.
— А, Одран… Как у нас дела? Нашел еще один труп для папочки? Нет? Ну, раз в нашем маленьком Багдаде все спокойно, тогда чему обязан? Дай сообразить… Наверное так: ты, смертельно раненый, дополз сюда из последних сил, отчаянно жаждая получить напоследок мое прощение. Правильно?
— Мне очень жаль …
— Что ж, каждый имеет право иногда помечтать, верно?
Видит Бог, он умеет шутить, как никто.
— По идее, я должен трудиться под твоим началом, а ты — искренне стремиться к сотрудничеству. Папа считает, что необходимо свести воедино собранные нами факты.
Лейтенант поморщился, словно в нос ему ударила вонь, и пробормотал что-то неразборчивое. Потом сказал:
— Мне не нравится бесцеремонное вмешательство в мою работу, Одран; можешь ему передать. Он только затрудняет расследование и навлекает опасность на собственную персону.
— Ему так не кажется.
Оккинг мрачно кивнул:
— Хорошо, что тебе нужно?
Я сел, стараясь скрыть неуверенность.
— Полная информация о Люце Сейполте и русском, убитом в клубе Чири.
Оккингу понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
— Господи, Одран, какая тут связь?
Ну, это мы уже проходили: он просто увиливал от ответа.
— Должны существовать какие-то общие мотивы или масштабный конфликт интересов, о котором мы не знаем; его следствие — происходящие у нас события.
— Не обязательно, — сказал лейтенант. — Русский вовсе не часть Будайина. Он мелкая политическая букашка, залетевшая на нашу территорию только потому, что ты назначил ему здесь встречу.
— Ты прекрасно умеешь менять тему разговора, Оккинг. Ладно, откуда взялся Сейполт и что он здесь делает?
— Немец приехал в город три или четыре года назад из Четвертого Рейха, по-моему, из Франкфурта. Значится как агент по импорту и экспорту. Сам понимаешь, под этим может скрываться что угодно. В основном имеет дело с продовольствием, специями, кофе, хлопком, тканями, восточными коврами, медью и бронзой, дешевыми украшениями, каирскими изделиями из стекла и другой мелочью. Похоже, заслужил большой вес среди здешних европейцев, заколачивает неплохие денежки. Ни разу не вызвал подозрений, что замешан в незаконной торговле, по крайней мере в солидных масштабах. Вот практически все, что мне известно.
— Тогда почему он направил на меня пушку, стоило мне задать пару невинных вопросов насчет Никки?
Лейтенант пожал плечами:
— Возможно, просто не любит, когда нарушают его уединение. Послушай, Одран, по твоему виду не скажешь, что ты самый честный человек на свете и благородный искатель истины. Бедняга вполне мог подумать, что ты явился, чтобы, угрожая оружием, ограбить его и исчезнуть, прихватив коллекцию древних статуэток, скарабеев и всяких мумифицированных мышек.
— Значит, ты был у него?
Оккинг покачал головой.
— Эх, Одран, Одран! Хочешь верь, хочешь нет — мне регулярно докладывают о том, что происходит. Разреши напомнить тебе: я довольно влиятельное лицо, глава местных правоохранительных органов.
— Извини, постоянно забываю о твоем высоком статусе. Итак, версия Никки-Сейполт тупиковая. А мертвый русский, Богатырев?
— Он ноль, мелкий чиновник, работавший на белорусов. Сначала пропал его сынишка, потом он поймал пулю психованного Бонда. Связывать его с убийствами еще нелепее, чем Сейполта.
Я улыбнулся:
— Спасибо, лейтенант. Фридландер-Бей хотел, чтобы я узнал, не появились ли у тебя за последнее время новые сведения. Уверяю тебя, я действительно не хочу мешать расследованию. Только скажи, что мне делать дальше.
Он поморщился.
— Я, конечно, могу тебе предложить отправиться добывать улики, скажем, в Терродель-Фуэго, или в Новую Зеландию, или еще куда-нибудь, лишь бы подальше от меня, но ты ведь только посмеешься… Так что, если хочешь, проверь тех, кто точил зубы на Абдуллу, или самых страстных ненавистников Сестер Черной Вдовы. Выясни, видел ли кто-нибудь покойных дам с чужим или подозрительным человеком незадолго до их убийства.
— Ладно, — согласился я, поднимаясь. Меня только что послали… скажем, погостить у папуасов, но я хотел, чтобы у Оккинга сложилось впечатление, что я принял его слова за искренний совет. Возможно, у него имеются данные, которыми он не желает со мной делиться, несмотря на настойчивые призывы Папы. Это объясняет его наглую ложь. В любом случае, я обязательно вернусь сюда, когда лейтенант уберется из участка, залезу в полицейский компьютер и пороюсь в прошлом Сейполта и Богатырева.
Когда я вернулся домой, Ясмин указала на стол.
— Кто-то оставил тебе письмо.
— Письмо?
— Ну да, засунул его под дверь и постучал. Я подошла, и никого не застала; спустилась по лестнице, но на улице тоже не увидела ни души.
По моей спине пробежал холодок. Я разорвал конверт: короткая записка, напечатанная на компьютере.
«Одран, ты следующий!
Джеймса Бонда больше нет.
Я стал другим. Угадай, кем?
Подумай о Селиме — и поймешь.
Но это не принесет тебе пользы, потому что скоро ты станешь трупом!»
— Что там? — спросила Ясмин.
— Ничего интересного, — ответил я. Руки у меня слегка дрожали. Я отвернулся от Ясмин, скомкал бумажку и сунул ее в карман.
15
С тех пор, как у меня на глазах застрелили русского, я познал полную гамму доступных человеку эмоций: отвращение, ужас и ликование; любовь и ненависть; надежду и отчаяние; робость и решимость. Но ничто не сравнится со слепой яростью, переполнявшей меня сейчас. Игры кончились; любые соображения насчет справедливости, чести и долга вытеснились одной простейшей целью — остаться в живых. Время колебаний и сомнений прошло; сегодня угрожали мне. Анонимная записка расставила все по своим местам.
Клокотавшая во мне злоба обратилась на Оккинга. Он скрывал информацию, вероятно, что-то прятал, а значит, подвергал опасности мое существование. Поступи он так с Абдуллой или с Тами, я сказал бы: ладно, дело полиции. Но когда речь идет о шкуре Одрана, это уже личное, и, как только доберусь до лейтенанта, я заставлю его понять, в чем тут разница, заставлю!
Вне себя от бешенства, я шагал по Улице и репетировал предстоящее выступление в участке. Много времени мне не потребовалось. Вот как будет: Оккинг удивится, увидев меня снова, после того как выпроводил из кабинета где-то час назад. Я врываюсь внутрь, хлопаю дверью так, что у поганца заложит уши, а стекла едва не вылетят, сую ему под нос смертный приговор, вынесенный мне неизвестным автором записки, и требую правду и ничего, кроме правды. А станет упираться — сволоку его вниз, запру в одной из камер для допросов и немного побью о стены его собственного заведения. Готов поспорить, сержант Хаджар окажет мне любую помощь, если потребуется.
Подойдя к Восточным воротам, я невольно замедлил шаг. Еще одно внезапное озарение. Мои мозги пытались разродиться идеей дважды: утром, во время разговора с лейтенантом, и позже, у трупа Селимы. Как всегда, я возложил функцию акушера на подсознание, и теперь, наконец, на свет появился младенец!
Итак, вопрос: какая деталь головоломки отсутствует?
Ответ: взглянем на ситуацию повнимательней. Первое: в нашем квартале за последние несколько недель совершено несколько безнаказанных убийств. Сколько? Богатырев, Тами, Деви, Абдулла, Никки, Селима. Второе: как ведут себя при расследовании таких дел легавые, когда упираются в стену или заходят в тупик? Суть их работы — дотошность и методичность, прокручивание одних и тех же эпизодов по несколько раз: скажем, каждого из свидетелей вызывают заново, заставляя раз за разом повторять показания на тот случай, если упущена какая-то важная деталь. Тебя спрашивают одно и то же пять, десять, двадцать, сто раз! Тащат за шкирку в участок или будят посреди ночи и опять начинают мучить: вопрос — ответ, вопрос — ответ…
Почему полиция, имея шесть нераскрытых, совершенных подряд и явно связанных между собой особо тяжких преступлений, демонстрирует нулевую активность? Меня выслушали, как очевидца, и больше не тревожили; очень сомневаюсь, что Ясмин, или кого-то еще, заставляли исповедоваться дважды. Такое впечатление, что Оккинг решил устроить себе и своим ребятам внеочередной отпуск. Почему легавые подонки сидят сложа руки? Шестеро уже убиты; уверен, трупов станет больше. Скажем, лично мне клятвенно обещали еще один — мой собственный.
Добравшись до полицейского участка, я молча прошел мимо дежурного сержанта. Мне было глубоко наплевать на правила и формальности, я жаждал крови… Наверное, от меня исходили флюиды жуткой злобы, а физиономия запечатлела такую гамму чувств, что никто не осмелился меня остановить. Я поднялся наверх, прошел сквозь лабиринт узких коридоров и наконец добрался до Хаджара, сидящего возле скромной ставки своего шефа. Сержант наверняка тоже правильно оценил мое состояние, потому что, не говоря ни слова, указал пальцем на дверь. Он не собирался закрывать грудью вход к Оккингу и в то же время не хотел злить начальника. Хаджар не отличался глубоким умом, но зато обладал примитивной хитростью. Он отойдет в сторонку, с удовольствием наблюдая за нашей дракой. Обменялись мы с ним парой фраз или нет — в памяти не отложилось. Не знаю даже, как очутился в кабинете. Помню только, что перегнулся через стол Оккинга, правой рукой вцепившись в ворот его рубашки. Мы оба кричали.
— Какого черта, что это значит, мать твою! — орал я, размахивая бумажкой перед его глазами.
Вот все, что я успел сделать, прежде чем меня развернули, повалили и прижали к полу два полицейских; еще трое направили на меня оружие. Сердце частило, как бешеное, еще немного — и оно вырвется из груди. Я поднял голову, окинул взглядом одного из легавых и уставился прямо в крошечное черное отверстие игломета. Как мне хотелось заехать уроду ногой в лицо! Но, увы, я не мог даже пошевелиться.
— Отпустите его, — скомандовал Оккинг. Он тоже тяжело дышал.
— Лейтенант, — возразил один из его людей, — если…
— Я сказал, отпустить!
Они молча повиновались. Я поднялся на ноги и наблюдал, как они неохотно убрали свои стальные игрушки и направились к выходу, недовольно бормоча что-то. Оккинг дождался, пока последний из них вышел за порог, затем медленно закрыл дверь, провел рукой по волосам и вернулся к столу. Он тянул время, чтобы успокоиться: лейтенанту не хотелось начинать разговор, пока он не возьмет себя в руки. Наконец, опустившись в свое вращающееся кресло, он обратился ко мне.
— В чем дело?
Ни насмешки, ни сарказма, ни скрытой угрозы в голосе. Для меня закончилось время неопределенности и метаний; для Оккинга безвозвратно ушли дни, когда он самозабвенно играл роль снисходительно-презрительного профессионала.
Я положил послание перед ним. Присев на жесткий пластмассовый стул, терпеливо ждал реакции.
Внимательно изучив записку, Оккинг закрыл глаза, устало потер веки:
— Господи.
— Кем бы ни был наш «Джеймс Бонд», он сменил модик. Тут написано: если как следует подумаю, догадаюсь, кто он теперь. Мне ничего не приходит в голову.
Оккинг уставился на стену, восстанавливая в памяти подробности убийства Селимы. У него отвисла челюсть, глаза широко раскрылись; он снова простонал:
— Боже мой!
— Ну?
— Тебе что-нибудь говорит имя «Ксаргис Мохадхил Хан»?
Где-то слышал, только в связи с чем? Не помню. Но могу сказать заранее — парень мне не понравится.
— Расскажи о нем.
— Лет пятнадцать назад он наделал немало шума. Этот психопат провозгласил себя новым пророком то ли в Ассаме, то ли в Сиккиме, то ли еще где-то на востоке. Сказал, что к нему спустился сияющий голубой металлический ангел, и одарил откровением и священными заветами, основной из которых гласил: новоявленный посланец Аллаха должен начать джихад против белых женщин, уничтожая всех, кого встретит, а заодно отправлять на тот свет каждого, кто станет у него на пути. Он хвастался, что прикончил две или три сотни человек, включая детей, прежде чем его остановили. Перед казнью, сидя в тюрьме, он убил еще четверых. Парню нравилось вырезать различные части тела и приносить в жертву ангелу. Определенные органы для каждого дня недели, фазы луны, или что-то в таком роде.
Воцарилась напряженная тишина.
— Как Хан, он гораздо опаснее, — заключил я.
Оккинг мрачно кивнул.
— По сравнению с ним будайинские головорезы кажутся компанией невинных сорванцов типа Тома и Джерри.
Я закрыл глаза, чувствуя собственную беспомощность.
— Надо выяснить: он просто чокнутый или работает на кого-то?
Лейтенант созерцал стену за моей спиной и напряженно размышлял. В правой руке он вертел дешевую бронзовую статуэтку русалки, украшавшую стол. Наконец перевел взгляд на меня и вполголоса произнес:
— Насчет этого я могу тебя просветить.
— Я с самого начала не сомневался, что ты что-то недоговариваешь. Ты знал, кто стоит за Бондом, ставшим Ханом. Знал, что я прав насчет политической подоплеки, верно?
— Послушай, давай отложим раздачу орденов на потом? Сейчас нет времени.
— Выкладывай-ка лучше свою историю. Если Фридландер-Бею донесут, что ты утаивал от него сведения, ты полетишь с работы прежде, чем успеешь покаяться.
— Не уверен, но испытывать судьбу не собираюсь.
— Ну хорошо; ты скажешь наконец, кто хозяин Бонда?
Лейтенант отвернулся. Когда снова взглянул на меня, лицо его было искажено, словно от физической боли.
— Он работал на меня, Одран.
Честно говоря, такого я не ожидал; не знал, как отреагировать, и промолчал.
— Ты наткнулся на нечто гораздо более масштабное, чем просто серия убийств. Полагаю, ты уже догадался, однако понятия не имеешь, насколько серьезная сложилась ситуация. Ладно. Я получал деньги от одного европейского правительства за то, что взялся найти субъекта, сбежавшего оттуда в наш город. Он дожидался своей очереди управлять страной. Определенные политические силы желали от него избавиться. Люди, которым помогал я, хотели его отыскать и вернуть живым и здоровым на родину. Тебе ни к чему знать подробности интриги; я излагаю дело в общих чертах. Я нанял Джеймса Бонда, чтобы он нашел пропавшего человека и помешал противнику его устранить.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Трудно усвоить такое количество информации в один присест: можно заработать острое несварение мозга.
— Ноль-ноль-семь убил Богатырева. Затем Деви. А после того, как превратился в Ксаргис Хана, Селиму. Значит, я с самого начала не ошибался — русского пришили не просто так. Его смерть вовсе не нелепая случайность, как ты, Папа, и остальные упорно пытались внушить нам. Вот почему ты не очень-то ревностно вел расследование. Ты с самого начала знал, кто преступник.
— Если бы так, Одран. — Оккинг выглядел невероятно уставшим, почти изможденным. — Я не имею ни малейшего понятия, кто работает на другую сторону. У меня хватает улик: одинаковые следы — кровоподтеки, отпечатки ладоней и пальцев на телах, довольно полные данные о габаритах и весе неизвестного. В общем, масса мелких деталей. Но я не знаю, кто он, и это меня пугает.
— Да ну? Тогда ты просто образец смелости! Мы в квартале неделями не высовываем носа из-под одеяла, молясь о том, чтобы нож маньяка располосовал кого-то другого, а тебе просто немного не по себе… Чего же ты боишься, Оккинг?
— Наши враги выиграли; наследник престола ликвидирован. Однако убийцы не успокоились. Почему? Цель достигнута, операция завершена. Возможно, они уничтожают всех, кто может их опознать.
Я задумчиво прикусил губу:
— Вернемся немного назад, хорошо? Богатырев работал на посольство одного из русских царств. Что связывало его с Деви и Селимой?
— Я ведь говорил, что не хочу углубляться в детали. Это грязное дело, Одран. Может, хватит того, что я уже рассказал?
Я снова взорвался.