— Оккинг, твой поганый наемник наметил меня в качестве следующей жертвы! Так что я имею полное право знать подробности. Например, почему ты не прикажешь парню немного отдохнуть?
— Потому что он исчез. Когда принца убили, Джеймс Бонд словно растворился в воздухе. Я не знаю, где он и как войти с ним в контакт. Теперь он работает на самого себя.
— Или новый хозяин выдал ему другие инструкции.
Первый, о ком я подумал, был не Сейполт (что выглядело бы вполне логично), а Фридландер-Бей, и невольно содрогнулся. Теперь я понимал, что обманывался, рассуждая о том, что двигало Папой, когда он принял решение поучаствовать в расследовании — страх за собственную жизнь и похвальное желание защитить паству. Нет. Бей никогда ничего не делает так просто. Каждый его поступок имеет как бы двойное дно. Что, если он стоял за ужасными событиями последних месяцев? Подобную возможность больше нельзя отвергать…
Оккинг тоже напряженно размышлял. В глазах его то и дело мелькал страх, руки нервно вертели статуэтку.
— Богатырев не обычный чиновник из посольства. На самом деле он Великий Князь Василий Петрович, младший брат Вячеслава, царя Белоруссии и Украины. Его племянник, наследный принц, натворил столько дел, что его выслали. Партия неофашистов в Четвертом Рейхе вознамерилась вернуть его на родину, надеясь использовать в своих целях, чтобы сбросить папашу с трона и заменить самодержавное правление «протекторатом» под германским контролем. Возродившиеся после краха Союза коммунисты поддержали их, тоже мечтая разрушить монархию, но, естественно, планируя создать собственное правительство.
— Стратегический союз красных и коричневых?
Лейтенант слабо улыбнулся:
— Подобные вещи случалось и раньше.
— И ты работал на немцев?
— Точно.
— Через Сейполта?
Оккинг молча кивнул. Наш разговор ему ужасно не нравился.
— Богатырев хотел, чтобы ты нашел принца. Разыщи ты парня, человек князя сразу бы его ликвидировал.
Мою арабскую половину возмутила сама мысль о подобном попрании принципов родства.
— Он готовил убийство собственного племянника? Сына своего брата?
— Да, во имя сохранения монархии. Они сочли такое решение печальной необходимостью. Я предупреждал тебя, Одран, это мерзкое дело. На высшем уровне международных отношений постоянно натыкаешься на непролазную грязь…
— Почему Богатыреву понадобился именно я?
Оккинг пожал плечами:
— За последние три года изгнания принц ухитрился изменить облик и хорошо замаскировался. Очевидно, в один прекрасный день до него дошло, что ему угрожает опасность.
— Значит, так называемый сын Богатырева не погиб во время аварии, ты наврал мне, когда объявил, что его дело закрыто. Он остался жив. Но ты только что сказал, что в конце концов его убили?
— Претендент на трон — твоя подружка-обрезок, Никки. До модификации пола она была наследным принцем Николаем Константиновичем.
— Никки? — пролепетал я севшим голосом. Груз страшной правды и горьких сожалений полной тяжестью лег мне на плечи. Что ж, сам напросился. Я вновь услышал голос смертельно напуганной Никки, три слова, которые она успела прокричать в трубку, прежде чем разговор оборвался… Мог ли я спасти ее? Почему она не открыла мне правду, не поделилась подозрениями? — Потом прикончили Деви и ее подруг.
— Им слишком хорошо знакома Никки. Неважно, обладали Сестры какой-нибудь опасной информацией или нет. Оба — немецкий убийца, сейчас ставший Ханом, и русский агент — не хотели рисковать. Вот почему ты, Одран, тоже занесен в черный список. Вот почему… вот почему я получил это.
Лейтенант выдвинул ящик стола и, вытащив клочок бумаги, бросил мне.
Еще одна записка, напечатанная на компьютере, по содержанию ничем не отличавшаяся от моей. Только адресована Оккингу.
— Я не уйду отсюда, пока все не закончится. Останусь в кабинете, под защитой полутора сотен верных полицейских, — объявил он.
— Надеюсь, среди них нет наемника Богатырева.
Оккинг поморщился. Видимо, такая мысль уже приходила ему в голову.
Как много имен в перечне намеченных жертв? Кому суждено умереть после меня и Оккинга? Я с ужасом подумал о Ясмин. Она знает не меньше Селимы, даже больше, потому что я делился с ней своими выводами и догадками. А Чирига? Как насчет Жака, Сайеда и Махмуда? Сколько еще моих знакомых должны погибнуть? Я воскресил в памяти Никки, превратившуюся из принца в уличную «принцессу», а затем — в труп, представил, что ждет меня в будущем, и новыми глазами посмотрел на Оккинга. Он тоже раздавлен случившимся. Причем его положение гораздо хуже моего. С карьерой лейтенанта полиции в нашем городе придется распроститься: он ведь признался, что работал иностранным агентом.
— Мне больше нечего тебе сказать, — заключил Оккинг.
— Если раскопаешь что-нибудь новое, или мне понадобиться с тобой связаться…
— Я буду здесь, — отозвался он безжизненным голосом. — Иншалла.
Я встал и быстро вышел из убежища Оккинга. Мне казалось, что я бегу из тюрьмы.
Отстегнув телефон, позвонил в больницу доктору Еникнани.
— Здравствуйте, господин Одран, — ответил знакомый низкий голос.
— Я хотел узнать о пожилой женщине по имени Лайла.
— Честно говоря, ничего определенного пока сказать нельзя. Не исключено, что она со временем поправится, но шансов мало. Пациентка уже немолода, она слаба. Приходится пичкать ее успокоительными и держать под наблюдением. Боюсь, она может впасть в кому. Даже если удасться избежать такого исхода, велика вероятность, что мозг нормально функционировать уже не сумеет. Она теперь не в состоянии жить без постоянного присмотра, делать простейшие вещи.
Я с шумом втянул в себя воздух. Вот что я натворил…
— Такова воля Всевышнего, — пробормотал я наконец.
— Да, Аллах велик.
— Я попрошу Фридландер-Бея оплатить расходы. То, что с ней случилось, произошло в результате расследования.
— Понимаю, — сказал доктор Еникнани. — Нет нужды обращаться к вашему покровителю. Женщину лечат бесплатно.
— У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за вашу работу. Я говорю от себя и от имени Фридландер-Бея.
— Мы исполняем священный долг правоверного, — ответил он просто. — Да, кстати, наши специалисты выяснили, что записано на модуле, который вы передали. Хотите послушать?
— Конечно.
— Там три слоя. Первый, как вы уже догадались, — запись поведения большого, сильного хищника, очевидно бенгальского тигра, с которым скверно обращались, безжалостно дразнили, мучили и не кормили. Второй — мозг младенца. Последний слой — самый ужасающий — затухающее сознание смертельно раненой женщины.
— Я знал, что имею дело с чудовищем, но не ожидал подобного ужаса. — Меня трясло от отвращения и ненависти. Этот несчастный отверг простейшие нормы нравственности!
— Разрешите дать вам небольшой совет, господин Одран. Никогда не пользуйтесь такими самодельными, кустарными программами. Они плохо записаны, с большим уровнем вредного «шума». У них отсутствуют предохранители, встроенные в продукты фирменного производства. Частое использование нелегальных изделий приводит к повреждению центральной нервной системы, а следовательно — организма в целом.
— Интересно, чем все закончится?
— Ну, предсказать несложно: убийца добудет второй подобный модуль.
— Если Оккинг, я, или кто-нибудь еще не доберется до него раньше.
— Будьте осторожны, господин Одран. Как вы сами только что заметили, он чудовище.
Я поблагодарил доктора и прицепил телефон к поясу. Меня терзало сознание собственной вины за жалкое прозябание, на которое я обрек Лайлу. Не давали покоя мысли о неизвестном враге, который использовал задание белорусских властей как предлог для удовлетворения своей тайной страсти — мучить и убивать. Известия из больницы полностью изменили почти готовый план действий. Зато теперь я точно знал, что предпринять и как придется поступить.
Шагая по Улице, я наткнулся на беднягу Фуада.
— Мархаба, — объявил он, скосив на меня глаза, прикрываясь рукой от солнца, чтобы лучше видеть.
— Как дела?
Мне не хотелось застрять на час посредине дороги; нет настроения слушать местного дурачка, к тому же нужно кое-что приготовить…
— Хассан хочет тебя видеть по какому-то делу; это связано с Фридландер-Беем. Сказал, ты поймешь.
— Спасибо, Фуад.
— Ты и вправду догадался, да? Ну, то есть, на что он намекает? — Несчастный, моргая, смотрел на меня; он клянчил свежую порцию сплетен, как собака — кость.
— Да, точно. Извини, мне надо бежать. — Я пытался поскорее избавиться от его общества, но Фуад не отставал.
— Хассан говорил о чем-то очень-очень важном. Что он имел в виду, Марид? Объясни, ну пожалуйста! Можешь со мной поделиться. Я умею хранить тайну.
Я промолчал; очень сомневаюсь, что Фуад вообще что-то способен хранить, тем более тайну. Я по-товарищески похлопал беднягу по спине и отвернулся. Прежде чем отправиться домой, заглянул к Хассану. Юный американец, по-прежнему восседавший на стуле в пустом помещении магазина, одарил меня призывной улыбкой. Черт побери, я определенно нравлюсь парнишке! Не говоря ни слова, я нырнул за занавес. Шиит, как обычно, проверял накладные, считал свои бесконечные ящики и коробки с товаром. Когда заметил меня, рот его расплылся до ушей. Как видно, мы с Хассаном теперь — лучшие друзья. Вообще, за переменами в его отношении к людям так трудно уследить, что я уже и не пытаюсь. Он убрал папку, положил руку мне на плечо и, как принято у арабов при встрече, поцеловал в щеку. — Добро пожаловать, дорогой племянник!
— Иль-Манхус передал, у тебя есть сообщение для меня от Папы.
Он сразу стал серьезным.
— Да, я так сказал специально для Фуада. Я очень обеспокоен, более того — ужасно напуган. Четыре ночи подряд ни на минуту не сомкнул глаз: ужасные кошмары… Когда я увидел растерзанного Абдуллу, то думал, что хуже ничего уже не встречу… Да, когда я нашел тело… — Его голос задрожал. — Мы оба знаем, что его нельзя назвать достойным человеком, однако нас с ним не один год связывали деловые отношения. Тебе известно, что он работал на меня, как я на Фридландер-Бея. А теперь Папа предупреждает, что… — Голос Хассана прервался, на несколько секунд он словно онемел.
Я испугался, что у него начнется настоящая истерика. Мысль о том, что придется успокаивающе похлопывать эту раздувшуюся свинью, приговаривая: «Ну, ну, маленький, я не дам тебя обидеть», вызвала тошноту. Но Шиит сумел взять себя в руки и продолжил:
— Фридландер-Бей известил меня, что над его друзьями нависла такая же опасность. Она угрожает и тебе, о мой проницательный племянник, и мне. Я уверен, ты уже давно понял, на какой идешь риск, но я, увы, не отличаюсь храбростью. Папа избрал тебя, а не меня, потому что знает — я не обладаю ни мужеством, ни стойкостью, ни честью. Приходится быть безжалостным к себе, ибо так я лучше вижу правду. Да, я низкодушный, думаю только о собственной шкуре, дрожу при мысли об ужасе, который готов на меня обрушиться, о том, что, возможно, придется принять страдания и смерть, подобно… — Тут он все-таки сорвался и зарыдал. Я терпеливо ждал, когда иссякнет ливень; тучи постепенно разошлись, но солнышко так и не показалось.
— Я принял необходимые меры, Хассан. Нам просто следует соблюдать осторожность. Те, кого убили, поплатились за собственную глупость или беспечность, что, в общем-то, одно и то же.
— Я не доверяю никому, — объявил Шиит.
— Знаю. Это поможет тебе сохранить жизнь, если что-то вообще способно нам помочь.
— Что ж, наверное, ты прав, — произнес он с сомнением.
Интересно, чего он ждал от меня — письменного обязательства? «Дано настоящее в том что я, Марид Одран, гарантирую полную безопасность жирного ханжи по прозвищу Шиит»?
— Если ты так боишься, почему не попросишь убежища у Папы, пока убийц не поймают?
— Думаешь, злодей не один?
— Не думаю — знаю!
— Тогда дело обстоит ровно в два раза хуже. — Он несколько раз с размаху ударил себя кулаком в грудь, умоляя Аллаха о справедливости: чем заслужил его раб, правоверный и богобоязненный Хассан, такую напасть? — Что ты собираешься делать?
— Пока не знаю.
Он задумчиво кивнул. — Что ж, пусть Аллах защитит тебя.
— Мир тебе, Хассан.
— И с тобой да пребудет мир. Прими небольшой подарок от Фридландер-Бея.
«Подарком», естественно, оказался еще один конверт, туго набитый хрустящими банкнотами.
Я вышел на улицу, по пути не удостоив Абдул-Хассана взглядом. Теперь надо навестить Чири: предупредить об опасности, дать несколько ценных советов… А если честно — просто хочется на полчаса укрыться в ее баре от реального мира, в котором мне самому грозит смерть.
Чирига приветствовала меня с обычным энтузиазмом. «Хабари гани?» («Как жизнь?» на суахили) вскричала она; потом, прищурившись, стала разглядывать мою обновленную голову.
— Я слышала, но пока не увидела — не верила. Неужели и правда две розетки?
— Ага.
Пожав плечами, она пробормотала:
— Сколько возможностей…
Интересно, что именно пришло ей на ум? Если надо извлечь выгоду из любых благонамеренных начинаний, она соображает куда быстрее меня.
— Как ты? — поинтересовался я. Она пожала плечами.
— Да как обычно. Никаких доходов. Никаких событий. Ни-че-го; одна и та же осточертевшая нудная работа.
При этом Чири широко улыбнулась, продемонстрировав свои замечательные клыки. Она давала понять, что, несмотря на хроническое отсутствие прибыли, на жизнь ей хватает. И скучать на самом деле не приходится.
— Ох, Чири, — произнес я мрачно, — нам, здешним обитателям, придется сообща как следует потрудиться, чтобы все действительно осталось как обычно.
Она нахмурилась.
— Ты имеешь в виду это дело… — Она описала рукой круг в воздухе.
— Да, Чири, «это дело». — Я повторил ее жест. — Никто из вас не желает уяснить, что убийства продолжатся, и практически каждый — потенциальная жертва.
— Ты прав, Марид, — тихо произнесла Чири, — но что ты мне посоветуешь?
Черт, я загнал себя в ловушку. Для того, чтобы выдавать конкретные указания, надо по крайней мере понять, как действуют преступники, на что я уже потратил впустую массу времени. В результате я способен с уверенностью сказать только одно — любой из нас, в любое время, по любой причине рискует в одночасье превратиться в труп. Так что единственная мудрость, которой я могу поделиться с Чири: «Будь осторожна». Есть две возможности исполнить такую тривиальную рекомендацию: вертеться как и раньше, только утроить бдительность, или уехать подальше отсюда. В последнем случае надо убедиться, правильно ли выбрана новая родина. Иначе есть опасность вляпаться в самый эпицентр неприятностей, а еще — привезти свои проблемы в другое место, словно тараканов в чемодане.
Не желая раздражать ее пустыми фразами, я пожал плечами и заметил, что сегодня подходящий вечер для того, чтобы подкрепиться джином и бингарой. Она приготовила две порции: мне двойную, за счет заведения, и стандартную — себе; потом мы просто сидели и грустно созерцали друг друга. Никаких подшучиваний, никакого ритуального легкого флирта; она не напомнила мне о модике Хони Пилар. Я даже не обратил внимания на новых девочек. Очевидно, мы с Чири выглядели настолько поглощенными взаимным любованием, что никто не осмелился подойти и поздороваться. Прикончив свое пойло, я попросил налить фирменный напиток каннибалов. Теперь он казался мне вполне терпимым. Когда отведал его впервые, мне показалось, что я проглотил кусок падали, пролежавший где-нибудь на свалке не меньше недели. Я поднялся, собираясь уйти, но, поддавшись внезапному приступу нежности, ласково провел пальцами по покрытой шрамами щеке, потом погладил руку Чириги. Она ответила мне своей фирменной улыбкой, мгновенно преобразившись в прежнюю чернокожую амазонку. Еще немного, и мы решим начать новую жизнь вдвоем где-нибудь в Свободном Курдистане… Я торопливо вышел из бара.