«Попалась рыбка!» — в свой черед подумала насмешница Ирис. И была недалека от истины. Задетое самолюбие, охотничий азарт — и вот уже сам охотник превратился в добычу. Самонадеянный граф заглотнул приманку и не почувствовал даже, как оказался на крючке.
Возвратившись с прогулки, король нашел его задумчивым и рассеянным, чему немало удивился: с графом Робером такое бывало довольно редко.
* * *
В тот же вечер за ужином решено было начать турнир через три дня, а пока объявить о нем и как следует подготовиться. Бернар, хотя и отнесся к затее дочери настороженно, не возразил ни слова и даже взял на себя приготовления к празднику.
А Эжен, поднявшись к себе, рассказал о предстоящем событии брату и доверчиво поделился с ним разговором, который имел с принцессой.
Пока он говорил, Робера несколько раз бросало то в жар, то в холод. Он понял, что о его участии Элиана не проронила ни слова, но тем более гадко стало на душе. Запоздалое раскаяние захлестнуло графа. Он не желал лгать, ибо его молчание уже было ложью. И хотя еще час назад размышлял о том, как оправдаться, если король все узнает, сам ускорил развязку и осудил себя на изгнание, которого страшился всего сильнее.
— Я прошу отпустить меня, государь, — произнес глухо, не глядя Эжену в лицо.
— Ты хочешь уехать? — застигнутый врасплох, король удивился и встревожился. — Ну и куда же? — спросил, не скрывая раздражения.
— Домой, в родовой замок, — голос графа звучал все глуше, голова опускалась все ниже.
— Почему так внезапно? Я чем-нибудь обидел тебя? — не веря в серьезность подобной просьбы, Эжен тщетно пытался понять, чего добивается брат.
А тот застонал от горечи и стыда, зная, что уйти без признания невозможно, — и не находя для него сил. Наконец, он решился.
— Я не смею смотреть тебе в глаза, — прошептал еле слышно. — Я предал тебя, государь! Я говорил с Элианой и убеждал, что ты не любишь ее, что станешь ей изменять, — и не видя, но чувствуя, как лицо короля становится мрачнее тучи, взмолился с тоской: — Прости! И позволь мне уехать…
— Так вот почему… — внезапно охрипший, Эжен не закончил фразы. Помолчал, сжав пальцы в кулак — до боли. И заметил спокойно, повторяя слова пророчества: — «Не врага берегись, но друга лукавого…» Уезжай, если хочешь… Но зачем, зачем ты все это сделал?! — воскликнул вдруг с отчаянием, схватив брата за плечи и стараясь заглянуть в его опущенные глаза.
Ответа он не дождался. Не потому ли, что сам Робер тоже не знал ответа?
— Никуда ты не уедешь — пока мы здесь! — выпустив его, ледяным тоном приказал Эжен. — Когда вернемся — поступай, как знаешь. Удерживать не стану. А теперь уйди от меня и не показывайся… По крайней мере, завтра.
Граф ушел — с молчаливой покорностью, сознавая, что заслужил суровую кару, готовый к искуплению, не ведая, куда скрыться от самого себя. А король, не ждавший измены и, будто змеей, ужаленный ею, смотрел ему вслед и чувствовал, как растекается яд по жилам, и трещина превращается в пропасть, разделяя его с братом. Великодушный, он мог простить — даже ему, даже за это. Но зная, что, простив вину, не упрекнет никогда прощенного, знал и то, что забыть ее не сумеет. И верить, как прежде, — тоже.
* * *
Как и было приказано, весь следующий день Робер не показывался на глаза королю. Но, предоставленный самому себе, он не слишком усердствовал в самобичевании. Это занятие наскучило графу довольно быстро. Мысли его занимала вчерашняя незнакомка, хорошенькая и не в меру дерзкая. Последнее обстоятельство возбудило и поддерживало его интерес целые сутки — непростительно долго! — что само уже сулило начало большого романа, хотя граф и предпочитал ни к чему не обязывающий легкий флирт.
Он нашел ее утром в саду в окружении шумных подруг, но, к счастью, без госпожи, которая в эти часы предпочитала гулять в одиночестве. Робер тотчас присоединился к компании фрейлин, блистая галантностью и остроумием и тщетно стараясь обратить на себя благосклонное внимание Ирис. Красавица слушала его с равнодушно-снисходительным видом, лениво обмахиваясь веером, и всем своим поведением ясно давала понять, что ей нестерпимо скучно и только чувство приличия не позволяет сказать об этом вслух. Исчерпав запас каламбуров и потерпев фиаско, граф впервые усомнился в собственной неотразимости. Уязвленная гордость его взывала к отмщению. Отступить теперь было бы непростительной слабостью. И, собравшись с духом, он предпринял новую атаку на бастионы противника:
— Я слышал, Ее Высочество изволили назначить турнир. Идея великолепна. Боюсь только, нынче мало кто владеет этим старинным искусством.
— У вас, быть может, — храбро подхватила перчатку юная патриотка, сбросив маску невозмутимости. — А наши мужчины не разучились держаться в седле.
— Рад за них, — холодно улыбнулся Робер. — Значит, мне будет с кем сразиться.
— Сплющенный череп не подойдет к вашей шляпе, граф. Имейте это в виду, — молниеносно отпарировала Ирис.
— Одолжите мне пару колючек, красавица: я прикреплю их к копью вместо наконечника, — не растерялся он.
— Не советую пользоваться оружием, которым вы не владеете!
— Если позволите, я буду брать уроки у вас, — шутливо поклонился Робер.
— И не ошибетесь в выборе учителя! — хором заявили фрейлины, с любопытством следившие за ходом поединка. Потом многозначительно переглянулись и, подобрав пышные юбки, ушли в глубину сада, откуда долго еще доносился их смех.
Робер и Ирис остались вдвоем.
— Вы в самом деле примете участие в турнире? — прервав неловкую паузу, спросила девушка, и в словах ее не было больше насмешки.
— Только затем, чтобы сделать вас его королевой, — пылко ответил граф.
— Вы шутите, — она улыбнулась, польщенная.
— Никогда не был так серьезен. Здесь нет никого, достойнее вас!
— Вы забыли мою госпожу, — взгляд ее стал испытующим.
— Заслуга ее лишь в том, что она родилась принцессой, — сдержанно заметил Робер. — Но Королева здесь — только вы… Так назовите мне имя, которое станет девизом на моем щите!
— Ирис… Меня зовут Ирис, — потупив лукавый взор, прошептала девушка и упорхнула вслед за подругами, оставив графа одного — наслаждаться своим триумфом.
Впрочем, до полной победы было еще далеко.
* * *
Тем временем Эжен не находил себе места, терзаясь предательством брата и разлукой с ним. Измученный, после бессонной ночи, он старался держаться, будто ничего не случилось, но Элиана сразу заметила его состояние. Подошла после завтрака, мягко взяла за руку.
— Что с вами, мой рыцарь? Вы не заболели? — спросила, глядя в глаза с участием и тревогой. И он, не в силах нести эту боль дальше, прошептал со слезами в голосе:
— Робер признался, что говорил с вами, — сказал и опустил голову, словно был перед ней виноват.
Она все поняла.
— Не наказывайте его за это, — попросила горячо и искренне. — Ему казалось, что он поступает во благо.
— Не знаю, сумею ли я когда-нибудь простить, — в голосе короля звучало отчаяние, но был он благодарен судьбе за то, что она простила.
— Он ваш брат. А это сильнее любой обиды, — серьезно заметила девушка, и слова ее несли в себе утешение. Кажется, впервые в беседе с ним она оставила насмешливый тон.
— Он просил его отпустить, — Эжен жаловался ей, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
— Но ведь это было вчера, — лукаво улыбнулась принцесса. — А сегодня граф сам не захочет уехать. Это я могу обещать…
— Поздравляю, моя дорогая, — вечером того же дня похвалила она наперсницу. — Робер у твоих ног. Говорят, он сам выбирал доспехи и велел выгравировать на щите одно знакомое имя, — и, смеясь над притворным ее смущением, добавила: — С таким девизом он будет сражаться, как лев! А там — поглядим…
* * *
В суете и приготовлениях к празднику прошли еще сутки. Эжен теперь старался думать только о предстоящем турнире, чтобы настроиться на победу. Но это не слишком ему удавалось. Помимо всего остального мучила догадка, что Элиана неспроста затеяла подобное развлечение. И вечером, после прогулки, провожая принцессу в ее покои, решился спросить прямо:
— Завтра турнир… Неужели исход поединка повлияет на ваше решение? — и покраснел, понимая, как глупо выглядит в ее глазах.
Но Элиана будто ждала подобного вопроса.
— Вы отлично знаете, что нет, — сказала серьезно. — Оно зависит только от чувств — моих и ваших.
— Вы все еще сомневаетесь во мне? — печально улыбнулся король.
— В себе гораздо больше, — тихо призналась девушка. — Вы не подумайте только, что я хочу вас помучить. Я в самом деле не знаю, подходим ли мы друг другу. Не будет ли это ошибкой — на всю жизнь…
— Элиана… — голос его дрогнул. — Я тоже не думал, что это серьезно. Все началось с игры, но жизнь вмешалась в нее, а мы не заметили, что это уже не игра… Я и сам лишь недавно понял, что судьба моя решилась в ту минуту, когда маленькая девочка пожалела пленного врага и встала между ним и своим отцом. Пленнику ничто не грозило, но она не знала об этом и заслонила его от казни, пытки, тюрьмы, — всех ужасов, нарисованных детским воображением, но от того не менее реальных — для нее. Великий дипломат, она не сознавала, что заключает мирный договор…
— Мирный, но не брачный, — мягко подчеркнула принцесса.
— Но разве вечный мир не может быть скреплен брачными узами?
— Может… Если других гарантий недостаточно, — казалось, она снова пытается все обратить в шутку.
Эжен принял вызов:
— Право же, я почти готов опять объявить войну, чтобы завоевать ваше сердце, — сказал с невеселой улыбкой и услышал в ответ:
— Не шутите так, Эжен. Война — не повод для шуток.
— Любовь тоже, моя принцесса, — грустно заметил король.
— Хорошо, — помолчав немного, тихо сказала девушка. — Я перебила вас — продолжайте. Вы говорили о той минуте, когда решилась ваша судьба…
— Я имел несчастье влюбиться в ребенка, который отвечал мне взаимностью. Но ребенок вырос и больше не любит меня, — печально закончил Эжен.
— А вы уверены в том, что все еще любите ту, что уже не ребенок? — неожиданно ласково спросила принцесса.
— Люблю… И тысячу раз готов повторить это! — рука Элианы как-то сама собой оказалась в его руке.
— Достаточно одного, если это правда, — слабо сопротивлялась она.
— Разве глаза мои лгут? Загляните в них… — голос короля снизился до страстного шепота, лицо приблизилось к самому лицу девушки.
— Боюсь утонуть, — прошептала она чуть слышно, оказавшись у той черты, когда поцелуй неизбежен, но не желая признать своего поражения. Губы их сомкнулись, но уже в следующее мгновение Элиана выскользнула из объятий короля.
— Завтра турнир, — сказала спокойно, искусно скрывая волнение, и с особым выражением добавила: — Постарайтесь его выиграть.
Восторженный и смущенный, Эжен понял, какая награда ждет победителя. Если, конечно, победителем станет он.
* * *
И настало утро. И затрубили герольды, возвещая о начале праздника. И рыцари в сверкающих латах съехались к месту турнира.
Арену устроили на поляне под стенами замка. Невысокие, за три дня сооруженные трибуны были заполнены до отказа. В центре, на почетных местах, сидели Бернар с дочерью. Элиана глаз не сводила с молодого короля, гарцующего прямо перед ними на вороном скакуне, и невольное ее волнение было заметно всякому.
Но вот закончен обмен приветствиями, брошен жребий, участники турнира разделились по двое, и «сражение» началось. Победитель первого поединка получал право на следующий, побежденный выбывал из борьбы. К концу дня должны были остаться сильнейшие, один из которых получит награду из рук принцессы и сможет выбрать королеву турнира.
…Никогда Эжен не чувствовал в себе такого азарта. Одного за другим выбивал он противников из седла. И хоть каждый поединок был труднее предыдущего, и усталость брала свое, он несся вперед неудержимо, как метеор, стиснув до боли зубы, яростно нанося удар турнирным копьем. Он знал, что глаза Элианы следят за каждым движением, и плащ превращался в крылья у него за спиной.
И вот осталась одна, последняя схватка. И король, взглянув на соперника, вздрогнул и обомлел. В пылу поединков, занятый собственными успехами, он потерял из виду Робера. И представить не мог, что тот, как и он сам, уверенно идет к победе.
— Ты сошел с ума! — гневно прошептал Эжен, воспользовавшись короткой передышкой, чтобы выразить брату свое возмущение. — Я не буду с тобой драться!
Но тот, казалось, ничуть не смутился и не выказал сожаления или раскаяния. Скорее, наоборот…
— Разве я хуже других? — криво усмехнулся граф. — Вы еще никому не отказывали в чести сразиться с вами, Ваше Величество, — он давно не обращался к Эжену столь официально. Даже во время последней ссоры.
— Не придуривайся! Ты все понимаешь… Я не подниму руки на брата, — оборвал его король.
— Но это всего лишь турнир, — нежданный соперник пожал плечами, строя из себя простака.
Эжен взглянул ему в глаза с плохо скрываемым бешенством.
— Всего лишь турнир, — мрачно повторил он. — Но победителем станет один, а второй вылетит из седла!
— Уж не боитесь ли вы, государь, упасть с коня в присутствии принцессы? — Робер сказал, как ударил, — резко, наотмашь, и сам поразился собственной дерзости.
— А как будешь выглядеть ты в глазах Ирис, когда шлепнешься на арену? — холодно заметил Эжен, скользнув взглядом по его щиту. Впервые он позволил себе отплатить нахалу той же монетой.
Граф побледнел от злости и унижения.
— Я уверен в победе и не уступлю ее никому! — воскликнул он, теряя самообладание. И услышал в ответ ровный, спокойный голос:
— Это будет поражением, Робер, — печально сказал король. — Проигравший не простит другому, кто бы он ни был. Мне жаль нашу дружбу, но боюсь, что сегодня ей в самом деле придет конец… Схватка не должна состояться! Одно из двух — или кто-то уступит, или мы возненавидим друг друга!
— Так уступите мне — первый и единственный раз! — с неожиданной страстью крикнул Робер. — Всю жизнь я уступал вам, брату и королю. Но сегодня мы равны на этой арене…
Эжен почувствовал, как кровь бросилась в голову.
— О чем ты просишь?! Как смеешь просить?! — сдавленным голосом вымолвил он. — Уступить тебе право выбрать королеву турнира? Ты же знаешь, как нужна мне эта победа!
— Значит, кто-то — это опять я, — горькая усмешка искривила губы графа. — Заносчивый фаворит, забывший свое место… Но нет, мой государь, надо мной вы теперь не властны. Вы можете приказать — и я уйду. Но что скажут зрители? Что подумает Элиана? Что вы испугались сражаться со мной!
— Довольно! Ни слова больше! Я буду драться и собью с тебя спесь! Но запомни, получше запомни, братец: с первым ударом копья мы станем врагами!
И, сказав так, ужаснулся своей ярости и тому, что они сейчас наговорили друг другу, как быстро забыли все доброе, связавшее их с детства — радости и тревоги, ссоры и примирения. Неужели он, Эжен, не может ему простить? Ведь не будь того признания, все было бы иначе…
— Иначе? — спросил он себя вслух и с горькой неизбежностью понял, какое принять решение.
* * *
Два всадника выехали на арену. Публика приготовилась к захватывающему зрелищу. Впрочем, в исходе поединка никто не сомневался. И тут, не дождавшись сигнала к его началу, один из соперников снял с себя шлем и поднял правую руку, призывая всех к вниманию. Эжен (а это был он) отыскал глазами Элиану, печально улыбнулся и… обратился к зрителям — уверенно и спокойно, повергнув их своей речью в глубокое изумление:
— Нас здесь двое — сильнейших. Мы друзья и братья. Но я король, а он — мой вассал. И если мы будем драться, и я одолею, вы решите, что он уступил, как подобает вассалу. А если одолеет он — осудите его за дерзость. Кто бы ни победил, это не будет победой. И потому я ухожу, признавая свое поражение. Граф Робер доказал сегодня, что достоин высшей награды. Пусть она по праву принадлежит ему.
Единый вздох вырвался у сотен людей — и все стихло. Тишина казалась неестественной. Все ждали, что скажет Бернар. Но король не произнес ни слова. Подумал только: «Каков мальчик! Счастлив, кто друга такого имеет. А ведь верная была победа! Граф уже выдохся, на одном нахальстве держался. Ну, да не мое это дело. Элиана затеяла, ей и решать…» И легонько подтолкнул ошеломленную подобной развязкой принцессу.