Левый шпарит, левый лупит.
Стадион нагнулся лупой,
Прожигательным стеклом
Над дымящимся мечом.
Правый край спешит заслоном,
Он сипит, как сто сифонов,
Ста медалями увенчан,
Стольким ноги поувечил.
Левый крайний, милый мой,
Ты играешь головой!
О, атака до угара!
Одурение удара.
Только мяч,
мяч,
мяч,
Только — вмажь,
вмажь,
вмажь!
"Наши — ваши" — к богу в рай...
Ай!
Что наделал левый край!..
Мяч лежит в своих воротах,
Солнце черной сковородкой.
Ты уходишь, как горбун,
Под молчание трибун.
Левый крайний!
Не сбываются мечты,
С ног срезаются мячи.
И под краном
Ты повинный чубчик мочишь,
Ты горюешь
и бормочешь:
"А ударчик — самый сок,
Прямо в верхний уголок!"
Школьное
Елена Сергеевна
Борька — Любку, Чубук — двух Мил,
а он учителку полюбил!
Елена Сергеевна, ах, она...
(Ленка по уши влюблена!)
Елена Сергеевна входит в класс.
("Милый!" — Ленка кричит из глаз.)
Елена Сергеевна ведет урок.
(Ленка, вспыхнув, крошит мелок.)
Понимая, не понимая,
точно в церкви или в кино,
мы взирали, как над пеналами
шло
таинственное
о н о...
И стоит она возле окон —
чернокосая, синеокая,
закусивши свой красный рот,
белый табель его берет!
Что им делать, таким двоим?
Мы не ведаем, что творим.
Педсоветы сидят:
"Учтите,
Вы советский никак учитель!
На Смоленской вас вместе видели..."
Как возмездье, грядут родители.
Ленка-хищница, Ленка-мразь,
Ты ребенка втоптала в грязь! "О спасибо моя учительница
за твою высоту лучистую
как сквозь первый ночной снежок
я затверживал твой урок
и сейчас как звон выручалочки
из жемчужных уплывших стран
окликает меня англичаночка —
проспишь алгебру
мальчуган..."
Ленка, милая, Ленка — где?
Ленка где-то в Алма-Ате.
Ленку сшибли, как птицу влет...
Отступление, в котором рыбак Боков варит суп
Богу — Богово,
А Бокову —
Боково...
Он хохочет оглушительно.
На снегу горят ножи.
И как два огнетушителя
Наши красные носы!
В полушубке, как бульдозер,
Боков в бурную струю
Валит дьявольскими дозами
Рыбин, судьбы, чешую.
Церкви, луковки, картошка,
Ух — в уху!
Головешками галоши
Расплясались на снегу.
Пляшет чан по-половецки.
Солнце красной половешкой.
Боков бешен как шаман.
И бормочет:
"Ах, шарман..."
(Он кого-то укокошил.
Говорят, он давит кошек.
Ловит женщин до утра,
Нижет их на вертела.)
Но я прощу все сплетни, байки,
Когда, взявши балалайку,
Синеок, как образа,
Заглядится в облака
и частушка улетая
точно тучка
золотая
унесет меня как дым
к алым туфелькам твоим
как консерваторской палочкой
ты грозишься резвым пальчиком
"Милый — скажешь —
прилечу..."
Чу!..
Отступление об отступлениях
Болен я. Живу у моря.
Нет "Америки". Умора!
Я живу, счастливый, пленный
Обнаглевших отступлений.
Муза мне чаек мешает,
Помогает и мешает.
Ждет редактор Косолапов...
Берег кляксами заляпав,
Мое море отступает,
Точно сцену обнажает —
Душу,
водоросли,
песок,
А потом на берег шпарит,
Как асфальтовый каток!
Рублевское шоссе
Мимо санатория
Реют мотороллеры.
За рулем влюбленные —
Как ангелы рублевские.
Фреской Благовещенья,
Резкой белизной
За ними блещут женщины
Как крылья за спиной!
Их одежда плещет,
Рвется от руля,
Вонзайтесь в мои плечи,
Белые крыла.
Улечу ли?
Кану ль?
Соколом ли?
Камнем?
Осень. Небеса.
Красные леса.
Студенческое, озорное
Пожар в архитектурном институте
Пожар в Архитектурном!
По залам, чертежам,
Амнистией по тюрьмам —
Пожар, пожар!
По сонному фасаду
Бесстыже, озорно,
Гориллой
краснозадою
Взвивается окно!
А мы уже дипломники,
Нам защищать пора.
Трещат в шкафу под пломбами
Мои выговора!
Ватман — как подраненный
Красный листопад.
Горят мои подрамники,
Города горят.
Бутылью керосиновой
Взвилось пять лет и зим...
Кариночка Красильникова,
Ой, горим!
Прощай, архитектура!
Пылайте широко,
Коровники в амурах,
Райклубы в рококо!
О юность, феникс, дурочка,
Весь в пламени диплом!
Ты машешь красной юбочкой
И дразнишь язычком.
Прощай, пора окраин!
Жизнь — смена пепелищ.
Мы все перегораем.
Живешь — горишь.
А завтра, в палец чиркнувши,
Вонзится злей пчелы
Иглочка от циркуля
Из горсточки золы...
...Все выгорело начисто.
Вздыхающих полно.
Все — кончено?
Все — начато!
Айда в кино!
Польское
Конфедераток тузы бесшабашные
Кривы.
Звезды вонзались, точно собашник,
В гривы!
Польша — шампанское, танки палящая
Польша!
Ах, как банально — "Андрей и полячка",
Пошло...
Выросла девочка. Годы горят. Партизаны.
Проволоки гетто,
как тернии, лоб ей терзали...
Как я люблю ее
еле смеженные веки,
Жарко и снежно, как сны —
на мгновенье, навеки...
Во поле русском,
аэродромном,
во поле-полюшке
Вскинула рученьки
к крыльям огромным —
П о л ь ш а!
Сон? Богоматерь?..
Буфетчицы прыщут, зардев, —
Весь я в помаде,
Как будто абстрактный шедевр.
Новогоднее письмо в Варшаву
А. Л.
Когда под утро, точно магний,
Бледнеют лица в зеркалах
И туалетною бумагой
Прозрачно пубра на щеках,
Как эти рожи постарели!
Как хищно на салфетке в ряд,
Как будто раки на тарелке,
Их руки красные лежат!
Ты бродишь среди этих блюдищ,
Ты лоб свой о фужеры студишь.
Ты шаль срываешь. Ты горишь.
"В Варшаве дущно", — говоришь.
А у меня окно распахнуто
в высотный город словно в сад
и снег антоновкою пахнет
и хлопья в воздухе висят
они не движутся не падают
ждут
не шелохнутся
легки
внимательные
как лампады
или как летом табаки
они немножечко качнутся
когда их ноженькой
коснутся
одетой в польский сапожок...
Пахнет яблоком снежок.
Сирень "Москва—Варшава"
Р. Гамзатову
10.III-61
Сирень прощается, сирень — как лыжница,
Сирень как пудель мне в щеки лижется!
Сирень заревана,
сирень — царевна,
Сирень пылает ацетиленом!
Рамсул Гамзатов хмур как бизон.
Расул Гамзатов сказал: "свезем".
11.III-61
Расул упарился. Расул не спит,
В купе купальщицей
сирень дрожит.
О как ей боязно!
Под низом
Колеса поезда — не чернозем.
Наверно, в мае цвесть "красивей"...
Двойник мой, магия, сирень, сирень,
Сирень — как гений.
Из всех одна
На третьей скорости цветет она!
Есть сто косулей —
одна газель.
Есть сто свистулек —
одна свирель.
Несовременно цвести в саду.
Есть сто сиреней.
Люблю одну!
Ночные грозди гудят махрово,
Как микрофоны из мельхиора.
У, дьявол — дерево...
У всех мигрень.
Как сто салютов стоит сирень.
12.III-6
Таможник вздрогнул: "живьем? в кустах?!"
Таможник ахнул, забыв устав.
Ах чувство чуда, седьмое чувство!..
Вокруг планеты зеленой люстрой
Промеж созвездий и деревень
Свистит
трассирующая сирень!
Смешны ей почва, трава, права...
P. S.
Читаю почту: "Сирень мертва".
Стога
Менестрель атомный,
Галстучек-шнурок...
Полечка — мадонной?
Как Нью-Йорк?
Что ж, автолюбитель,
Ты рулишь к стогам,
Точно их обидел
Или болен сам?
Как стада лосиные,
Спят
стога.
Полыхает Россия,
Голуба и строга.
И чего-то не выразив,
Ты стоишь, человек,
Посреди телевизоров,
Небосклонов, телег.
Там — аж волосы дыбом! —
Разожгли мастера
Исступленные нимбы
Будто рефлектора.
Там виденьем над сопками
Солнцу круглому вслед
Бабка в валенках стоптанных
Крутит велосипед...
Я стою за стогами.
Белый прутик стругаю.
"Ах, оставьте, — смеюсь, —
Я без вас разберусь!"
Как бы вас ни корили,
Ты, Россия, одна,
Как подводные крылья,
Направляешь меня.
Таежное
Лешенька
Здесь Чайльд-Гарольды огородные
На страх воронам и ворам.
Здесь вместо радио — юродивый
Дает прогнозы по утрам.
Пока мы бегали в столовку,
Туманный, как Палеолит,
Юродивый с татуировкой
Чуть не упер теодолит.
Он весь дрожал от изумления,
Познав чужое божество.
Он трепетал
как заземление
От бьющей молнии в него!
Кругом бульдозеры былинные
Но будущее чуял он,
Дурак, болотная былиночка,
Антенка сдвинутых времен.
Отступление о частной собственности
Отзовись!
Что с тобою? примчись, припади, расскажи!
Атавизм?
Или может быть — рак души?..
К лучшей женщине мира,
к самой юной беда добралсь.
А была она милая,
С фаюмским сиянием глаз.
Мотоциклы вела,
в них вонзалась и гнулась она,
Как стрела
В разъяренном, ревущем боку кабана!
Начинается с дач,
лимузинов, с небритых мужей,
Начинается сдача
Самых чистых ее рубежей.
Раздавило машиной,
под глазами, как нимбы, мешки.
Чьи-то лапки мышиные,
Как клеенка, липки.
Осень сад осыпает
на толченый кирпич.
Человек засыпает.
И ночами — кричит!
Что-то давит ей плечики...
И всю ночь — не помочь! —
Дача
пляшет
на пленнице,
Как татарский помост!
Грузинский березы
У речки-игруньи
у горной лазури —
березы в Ингури
березы в
Ингури
как портики храма
колонками в ряд
прозрачно и прямо
березы стоят
как после разлуки
я в рощу вхожу
раскидываю
руки
и до ночи
лежу
сумерки сгущаются
надо мной
белы
качаются смещаются
прозрачные стволы
вот так светло и прямо
по трассе круговой
стоят
прожекторами
салюты
над Москвой
люблю их невесомость
их высочайший строй
проверяю совесть
белой чистотой
Отступление в ритме рок-н-ролла
Андрею Тарковскому
Партия трубы
Рок-
н-
ролл —
об стену сандалии!
Ром
в рот —
лица как неон.
Ревет
музыка скандальная,
Труба
пляшет, как питон!
В тупик
врежутся машины.
Двух
всмятку
"Хау ду ю ду?"
Туз
пик
негритос в манишке,
Дуй,
дуй
в страшную трубу!
В ту
трубу
мчатся, как в воронку,
Лица,
рубища, вопли какаду,
Две мадонны
"a la подонок" —
В мясорубочную трубу!
Негр
рыж —
как затменье солнца.
Он жуток,
сумасшедший шут.
Над миром,
точно рыба с зонтиком,
Пляшет
С бомбою парашют!
Рок-н-ролл. Факелы бород.
Шарики за ролики! Все — наоборот.