— Бѣдное дитя, отвѣчалъ я ей, о чемъ ты думаешь?! Пройдутъ долгія мѣсяцы, пока я доберусь до Петербурга, a пока мнѣ удастся говорить съ государемъ, протечетъ еще не мало времени. A до тѣхъ поръ?!..
Она на меня съ отчаяніемъ посмотрѣла, какъ будто вымаливала пощады, заливаясь слезами и наконецъ воскликнула:
— Значитъ мои послѣднія надежды разлѣтаются прахомъ! Бѣдная я, несчастная, мнѣ остается только одно, умереть! Озеро передъ господскимъ домомъ глубоко, ужь не одна тамъ утопилась, значитъ и мнѣ туда дорога?!
Ея безнадежное положеніе мнѣ надрывало сердце, я спросилъ у нее:
— Наташа, развѣ въ вашей деревнѣ нѣтъ никого, кого бы ты любила, и кто бы тебя любилъ? Наташа смотрѣла на меня съ недоумѣніемъ.
— Я ужь тебѣ все разсказала, отвѣтила она.
— Хорошо, значитъ надо бѣжать!
— Да какъ же мнѣ бѣжать? куда? возражала она: Я вѣдь нигдѣ не была дальше нашей деревни.
— Надо идти Наташа въ Петербургъ, и повѣдать о твоихъ горестяхъ царю.
— Царю?? я?! да какъ же мнѣ это сдѣлать? Я вѣдь и дороги-то не знаю, ты самъ же говорилъ, что туда далеко, очень далеко.
Не мало мнѣ стоили трудовъ уговорить ее на побѣгъ въ Петербургъ. Наконецъ, такъ какъ ничто ее въ деревнѣ не удерживало, она рѣшилась на рискованный путь. Излишне здѣсь разсказывать о всѣхъ трудностяхъ дороги, какъ мы добрались сюда.
Мнѣ пришлось прежде всего обратить вниманіе на волосы и обстричь ихъ, и затѣмъ одѣть бѣглянку въ крестьянскаго парня, такъ какъ ея красота и миловидность привлекала общее вниманіе. Вотъ уже два мѣсяца, какъ мы здѣсь, но ни ей, ни мнѣ не удалось добиться свиданія съ государемъ! Сегодня Наташа пришла въ собраніе, чтобы просить помочь ей. Въ маленькой комнатѣ которую она занимаетъ, ей постоянно приходится подвергаться опасности быть открытой. Товарищи, я рѣшился привести ее сюда и просить вашей помощи, такъ какъ а не въ силахъ одинъ уберечь ее. Мнѣ самому угрожаетъ кнутъ за побѣгъ съ каторги и дезертирство.
Пока Савельевъ убѣждалъ товарищей, Наташа захлебывалась слезами, закрывъ руками лицо. При послѣднихъ же словахъ Савельева открылось ей новое горе, она вскочила съ мѣста точно ужаленная. Но тотъ замѣтилъ ея движеніе и обратился къ ней съ горькой улыбкой:
— Да Наташа! Да мой чистый невинный другъ, вѣдь по совѣсти могу тебя такъ назвать передъ Богомъ и людьми: я бѣглый каторжникъ! Прости, что я скрылъ отъ тебя эту роковую тайну: Я не хотѣлъ тебѣ создавать новыхъ и напрасныхъ слезъ. Но успокойся, видишь это собраніе благороднѣйшихъ сыновъ отечества, оно не стыдится бѣглаго каторжника-дезертира. Предсѣдатель собранія Достоевскій всталъ и, подойдя къ солдату, съ жаромъ пожалъ его руку ободряя. Нѣтъ Савельевъ нѣтъ! Быть можетъ такая же судьба ожидаетъ насъ всѣхъ! Ты пострадалъ за родину, и родина должна быть тебѣ благодарна. У меня есть семейство, жена, и двое дѣтей, потому твоя любимица можетъ поселиться у меня, пока ея судьба не улучшится или пока моя не станетъ хуже! Эти послѣднія слова онъ сказалъ тихо и взволнованнымъ голосомъ.
Наташа бросила на него взглядъ полной благодарности и хотѣла ужь встать, чтобы его поблагодарить, какъ сидѣвшій рядомъ съ ней князь Одоевскій остановилъ ее.
— Наташа, перебилъ онъ, я бы тоже могъ предложить вамъ пріютъ у себя, но я одинокъ и знаю, со словъ моего друга Савельева, что вы не согласитесь воспользоваться гостепріимствомъ холостяка. Съ тѣхъ поръ, какъ я услыхалъ объ васъ, я много думалъ, чѣмъ бы могъ я вамъ быть полезнымъ, и защитить отъ преслѣдованія. Вамъ необходимъ письменный видъ — отпускная, явленная крѣпостнымъ порядкомъ. Я васъ выдамъ за свою крѣпостную, которую якобы отпускаю на волю, это вѣдь возможно на святой Руси. Богъ проститъ мнѣ этотъ подлогъ, я хотѣлъ бы только возстановить несправедливость судьбы въ вашемъ положеніи.
Савельевъ, все еще державшій руку Достоевскаго, привлекъ его къ Одоевскому и въ порывѣ благодарности заключилъ обоихъ въ свои объятья. Вдругъ раздалось около дверей троекратное карканье ворона.
— Скорѣй, тушите свѣчи! крикнулъ Михайловъ. Въ одно мгновеніе всѣ свѣчи погасили. Ужъ раздавались шаги про тротуару, кто-то стучалъ въ калитку, подпертую коломъ. — Молодцемъ каркалъ! замѣтилъ Юркевичъ шопотомъ юношѣ, почти ребенку, бывшему на часахъ. Въ это время собравшіеся раздвинули бочки, ящики и удалились изъ погреба черезъ другой выходъ.
VI
Долго стучали въ калитку солдаты, наконецъ одинъ изъ нихъ перелезъ черезъ заборъ и отперъ ее. Въ сущности съ этого слѣдовало бы начать, если хотѣли захватить кого нибудь въ расплохъ. Вѣроятно читатель удивляется, почему обходные поступили такъ, будто бы желая стукомъ предупредить о своемъ пришествіи. Увы! въ этомъ ничего нѣтъ страннаго; дѣйствительно они этого желали. Князь Орловъ шефъ жандармовъ, далъ приказъ приставу Выборгской части арестовать подозрительныхъ людей, собирающихся по ночамъ въ такъ называемомъ «нечистомъ домѣ». Приставъ, предполагая, что дѣло идетъ о его обыкновенныхъ кліентахъ, честныхъ разбойникахъ и ворахъ, акуратно платящихъ ему контрибуцію, нашелъ лучшимъ, предупредить о своемъ приближеніи. Поступая такимъ образомъ, онъ исполнялъ приказъ начальства, котораго ослушаться было немыслимо, и въ то же время сохранялъ свои доходы. Въ виду этихъ соображеній, онъ самолично отправился съ солдатами, умышленно забывъ оцѣпить домъ. Простучавши не мало времени, онъ тогда только рѣшился войдти во дворъ, когда былъ убѣжденъ, что подозрительныя существа, должны были уже удалиться. — Между тѣмъ заговорщики поднялись въ домъ по внутренней лѣстницѣ и легко достигли улицы черезъ окна. Пока они по одиночкѣ выскакивали изъ оконъ, солдаты съ фонарями осторожно пробирались во дворъ. Вдругъ въ погребѣ раздалось карканье ворона, такой же крикъ повторился на улицѣ. Солдаты опѣшили и остановились.
— Впередъ, ребята, впередъ, они тутъ, крикнулъ приставъ, они непремѣнно тутъ, мы ихъ захватимъ!
— Да гдѣ же? спросили солдаты.
— Гдѣ?! впередъ, дурачье!
Отрядъ сталъ осторожно подвигаться. Вдругъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ послышался заунывный крикъ совы. Господи! заступись и сохрани! прошептали крестясь суевѣрные солдаты!
Здѣсь кажется никого нѣтъ, робко произнесъ одинъ изъ солдатъ.
Мы также ничего не видимъ, подхватили остальные.
Я тоже ничего не замѣчаю, подтвердилъ приставъ. Если бы кто нибудь тутъ былъ, я навѣрное зналъ бы объ этомъ! Охъ, эти синіе мундиры, всюду суются и чертъ знаетъ о чемъ докладываютъ, только чтобы намъ портить. А все-таки надо намъ хоть кого нибудь здѣсь изловить, а не то мнѣ будетъ головомойка!..
Вотъ что, какъ будто осѣненный благой мыслей, произнесъ приставъ: если мы никого не найдемъ, я приведу кого нибудь изъ сибирки и скажу, что мы его тутъ накрыли.
Снова послышался крикъ совы.
— Ваше высокоблагородіе, не лучше ли намъ отретироваться? Мы вѣдь здѣсь ничего не найдемъ.
Крикъ совы производилъ не совсѣмъ пріятное впечатлѣніе даже на нервы пристава. Помолчавши, послѣдній сказалъ:
— Нѣтъ, ребята, это не годится; надо въ точности исполнить приказаніе. Войдемъ же въ домъ. Гдѣ входъ?
— Здѣсь! отвѣтилъ незнакомый голосъ.
Въ третій разъ изъ разныхъ мѣстъ послышался крикъ совы. Солдаты поспѣшили укрыться въ домѣ. Съ трепетомъ обошли они пустыя комнаты. Вѣтеръ свисталъ сквозь открытыя окна, заставляя вздрагивать солдатъ.
Ладно, промолвилъ приставъ.
Если бы въ это время они остались на дворѣ, то слышали бы плескъ веселъ на Невѣ и увидѣли бы подозрительныя фигуры, появлявшіяся въ темнотѣ. Но приставъ съ солдатами былъ въ домѣ на лѣстницѣ, ведущей въ погребъ; онъ отворилъ дверь, оттуда пахнуло на нихъ сырымъ, затхлымъ воздухомъ.
Тутъ никого быть не можетъ, сказали солдаты, боясь войти.
Я тоже такъ думаю, отвѣчалъ приставъ, спѣша покинуть пустыя комнаты.
На дворѣ солдаты замѣтили входъ въ другой погребъ, служившій, какъ имъ было небезъизвѣстно, нѣкогда складомъ финляндскихъ контрабандистовъ для спиртныхъ напитковъ, привозимыхъ изъ заграницы.
Блистательная мысль явилась одновременно какъ начальнику такъ и его отряду.
Тайное общество, которое они должны были захватить, было ничто иное, по ихъ разумѣнію, какъ шайка простыхъ контрабандистовъ. Теперь въ особенности дѣла ихъ должны бы стоять хорошо, такъ какъ берега были блокированы и всякій ввозъ запрещенъ. Быть можетъ тутъ запрятано нѣсколько боченковъ съ добрымъ ромомъ или водкой! (Для русскаго простонародія, надежда выпить рюмку водки, отгоняетъ даже страхъ).
Давай братцы объищемъ погребъ! приказалъ приставъ.
Рады старатся ваше высокоблагородіе, отвѣчали солдаты и вмѣстѣ съ начальникомъ ринулись въ погребъ.
«All hands ready!» раздался сдержанный голосъ въ одномъ изъ угловъ двора.
«All right!» отвѣчали другіе голоса.
При этихъ словахъ дюжина здоровенныхъ англичанъ проскользнула черезъ дворъ и такъ же спустились въ погребъ.
Полицейскіе солдаты не ошиблись въ своихъ надеждахъ; дѣйствительно финляндскіе контрабандисты, пользуясь замѣшательствомъ домовладѣльцевъ, прятали попрежнему свой товаръ въ забытомъ погребѣ.
Сюда! радостно воскликнулъ одинъ изъ солдатъ.
Что тамъ такое? спросилъ приставъ.
Ромъ въ бутылкахъ и въ боченкахъ, ваше высокоблагородіе, доложилъ солдатъ.
Въ самомъ дѣлѣ? Ну — такъ попробуемъ его; откупори скорѣй бутылку!
А можетъ онъ отравленъ, говорятъ…
— Ну, тебя! не болтай вздоръ; видано ли, чтобы отравливали водку? Подавай же скорѣй, торопили остальные.
И бутылка пошла по рукамъ.
Все жь не даромъ сюда пришли, сказалъ приставъ, смакуя ромъ и потирая руки. Угрюмовъ, ступай скорѣй въ часть, и приведи телѣгу; надо прибрать нашу находку, а не то контрабандисты у насъ отберутъ. Но никому объ этомъ ни гугу — не для чего, чтобъ весь городъ болталъ о нашемъ кладѣ.
Слушаю-съ, ваше высокоблагородіе, отвѣчалъ солдатъ, улыбаясь, и направился къ выходу, освѣщая себѣ путь фонаремъ. Едва успѣлъ онъ произнести эти слова, какъ увидѣлъ толпу людей вооруженныхъ съ головы до ногъ.
— Ваше высокоблагородіе, контрабандисты! вскрикнулъ онъ, и тутъ же упалъ ошеломленный ударомъ кулака. Между тѣмъ остальные солдаты слышали крикъ, видѣли какъ потухъ его фонарь — и вмѣстѣ съ тѣмъ исчезъ и самъ Угрюмовъ. На всѣхъ напалъ столбнякъ; они не только боялись тронуться съ мѣста, но даже освѣтить лѣстницу, на которой изчезъ ихъ товарищъ.
Прежде, чѣмъ они успѣли опомниться, ихъ окружила толпа извѣстныхъ людей, съ револьверами наготовѣ.
«Bind and gag them!» скомандывалъ голосъ, по видимому принадлежавшій начальнику.
«All right!» былъ отвѣтъ.
Въ одно мгновеніе приставъ и весь его отрядъ были, перевязаны и отведены въ лодку, которая какъ тѣнь скользнула по Невѣ.
Контрабандисты указали одной англійской лодкѣ, отправившейся на реконгосцировку, мѣсто своего склада; и вотъ англичане возвращались и везли своему адмиралу, въ видѣ трофеевъ, русскихъ плѣнныхъ.
На другой день весь Петербургъ только и говорилъ про отрядъ полицейскихъ солдатъ, такъ загадочно изчезнувшихъ. Всякій объяснилъ это происшествіе по своему; но скоро оно разъяснилось весьма просто.
VII
На Фонтанкѣ, недалеко отъ Обуховскаго моста въ чудномъ дворцѣ, жилъ въ эпоху нашего разсказа всесильный фаворитъ государя, министръ Клейнмихель. Народъ его ненавидѣлъ, но боялся. Видя гордаго «проконсула» кто призналъ бы въ немъ сына лакея, финляндца, по имени Михаило (по фински Михель), прозваннаго за небольшой ростъ малымъ (по фински клейнъ). Нѣкогда Аракчеевъ вытащилъ его изъ грязи, чтобы имѣть въ немъ слѣпое орудіе. Однажды Клейнмихель просилъ у Аракчеева новыхъ милостей; тотъ отвѣтилъ ему, указывая на грудь, осыпанную орденами: все это — я могу тебѣ дать; что же кажется вотъ этого, тыкая себя въ лобъ, я дать тебѣ не могу. Господь Богъ не наградилъ тебя симъ при рожденіи.
Какъ большая часть фаворитовъ, онъ обязанъ своимъ положеніемъ не способностямъ, а только своей рабской преданности и покорности; слова государя для него стояли выше всякой справедливости, нравственности и даже чести. Это было нѣмое орудіе, на все готовое по первому слову царя. Гордый Николай, смотрѣвшій на всѣхъ людей, какъ на маріонетокъ, подвижныя нити которыхъ сосредоточивались у него въ рукахъ, любилъ такихъ людей. Онъ подавлялъ въ своихъ окружающихъ всякое свободомысліе и проявленіе индивидуальнаго воззрѣнія на дѣла, хотя бы ко благу Россіи и не во вредъ царю. Вотъ по этому-то царь и держалъ въ отдаленіи людей подобныхъ Ермолову и Муравьеву-Карскому, окружалъ себя людьми подобными Клейнмихелю, Чернышеву, Волконскому, Гедеонову и т. п. креатурамъ.
Подымаясь по главной лѣстницѣ Клейнмихельскихъ палатъ и повернувъ на право, попадали въ апартаменты извѣстной фаворитки царя, къ фрейлинѣ Нелидовой, родственницѣ Клейнмихеля, которую онъ самъ свелъ съ государемъ, чтобы еще болѣе подслужиться своему повелителю. Видимъ длинный рядъ салоновъ, убранныхъ съ восточной роскошью и войдемъ прямо въ будуаръ фаворитки.
Комната убрана роскошно и съ большимъ вкусомъ. Стѣны обтянуты краснымъ и бѣлымъ муаромъ, образуя на потолкѣ изящную розетку, съ которой спускалась богатая бронзовая люстра, украшенная богемскимъ хрусталемъ; отъ оконъ, завѣшанныхъ тяжелыми красными занавѣсами, падалъ розовый отблескъ на всю комнату. Позолоченные диваны и кресла были обиты краснымъ штофомъ, а столы и консоли палисандроваго дерева были украшены французской бронзой. На каминѣ и въ стеклянномъ шкафчикѣ разставлены были сотни рѣдкихъ вещицъ, украшавшихъ модные дамскіе будуары. Это были китайскія фигурки, присланные посланникомъ изъ Пекина; японскія рѣдкости, доставленныя адмираломъ Путятинымъ; берлинскій, саксонскій и севрскій фарфоры; огромные жемчуга неправильной формы, оправленные въ видѣ человѣческихъ фигуръ и животныхъ и т. п. Трудно изчислить всѣ драгоцѣнныя мелочи, украшавшія этотъ будуаръ и стоившія не одну сотню тысячъ.
Лучшимъ украшеніемъ комнаты безспорно — была сама хозяйка — фрейлина Нелидова, сидѣвшая точно въ бесѣдкѣ подъ группой рѣдкихъ тропическихъ растеній. Несмотря на трехъ дѣтей, которыми она подарила государя, ея лицо сохранило полный блескъ молодости. Черты ея строго правильныя позволяли справедливо и основательно Нелидовой соревновать съ красивѣйшими женщинами во всей Россіи. Она не была блистательной красавицей въ родѣ Монтеспенъ, и скорѣе напоминала собой непреодолимую строгую красоту Ментенонъ. Подобно Ментенонъ, съумѣвшій пленить сердце Людовика XIV, Нелидова пленила Николая не только своей красотой но и умомъ. Она умѣла управлять своимъ повелителемъ съ тактомъ свойственнымъ только женщинѣ. Дѣлая видъ, что во всемъ покоряется, всегда умѣла направить его на тотъ путь, который по ея мнѣнію былъ лучшимъ. Не походя на своего отвратительнаго соперника, она, какъ всякая другая въ такомъ положеніи, могла бы и злоупотреблять своимъ вліяніемъ по части интригъ и кумовства, но была далека отъ этого, даже нерѣдко ея вліяніе имѣло добрый результатъ, и никогда не старалась она выставляться на видъ, не окружала себя призраками и ореоломъ власти; ей хорошо былъ извѣстенъ гордый и подозрительный характеръ государя. Равно Нелидова глубоко цѣнила его любовь къ семьѣ и уваженіе къ больной царицѣ. Она чувствовала свою силу не въ блескѣ, а въ уединеніи. Многіе постоянные обитатели Петербурга долго и не подозрѣвали даже о ея существованіи, потому, что имя Нелидовой рѣдко произносилось. Хотя трудно рѣшить, происходило ли это молчаніе о фавориткѣ вслѣдствіе дѣйствительнаго незнанія или ради страха всесильной тайной полиціи Орлова и Дюппельта. Въ провинціи, гдѣ шпіонство было не такъ разведено, говорили гораздо свободнѣе; о ней часто вспоминали, но безъ злословія, тогда какъ имя Клейнмихеля всегда произносилось со страхомъ и отвращеніемъ.
Въ этотъ день фаворитка была не то разсѣяна, не то грустна. Ея глаза бѣгали по страницамъ послѣдняго романа Александра Дюма, она какъ будто читала машинально, не понимая даже что читаетъ. Съ нѣкотораго времени государь сталъ ее посѣщать все рѣже и рѣже и то лишь урывками. Иногда онъ цѣлые часы просиживалъ молча, отвѣчая на ея вопросы отрывочными словами. Неужели ея звѣзда ужь закатилась! Неужели другая замѣнила ее въ сердцѣ царя, который къ ней былъ такъ привязанъ! Неужели катастрофа угрожала ея гордости и любви?… Въ прежнія времена онъ постоянно пріѣзжалъ къ ней, откровенно дѣлился всѣмъ, что лежало у него на душѣ, искалъ совѣта и часто даже утѣшенія. Вѣдь и гордое сердце нуждается въ теплотѣ сердечной, въ ласкѣ и утѣшеніи! А теперь онъ такъ уклончиво отвѣчалъ на ея вопросы! Неужели онъ ее разлюбилъ?