Знакомая категория людей! Профессиональные контрабандисты, почуявшие возможность легкой наживы. Расчет у них простой: вступить в ряды пограничников и заняться прибыльным делом. В сумятице попробуй разберись, кто они такие.
…Резкий телефонный звонок. Снимаю трубку и слышу взволнованный голос:
— В Полоцке горят склады с обмундированием! Подожгли анархисты.
А дверь штаба все хлопает и хлопает…
Уже в первые дни создания округа на всех вокзалах пограничных городов, на площадях и людных перекрестках, на базарах и толкучках — везде появились воззвания, внушительную пачку которых вручил мне еще в Москве Петр Фролович Федотов, член Военного совета пограничных войск республики. Воззвания, отпечатанные огромными буквами, призывали рабочих, крестьян и демобилизованных солдат вступить в ряды пограничных войск. Люди стали прибывать непрерывно. И всем им нужны были одежда, обувь, питание, хотя бы мало-мальски сносные помещения.
Штаб работал напряженно.
Уже второй раз меняет наш шофер Василий Петрович скаты на старенькой штабной машине неизвестной марки. Возвращается усталый до крайности, весь в пыли, Гласко из Полоцка, а Жданович с Любимовым четвертую ночь не ложатся спать. Они вместе с иванововознесенцами расчищали загаженные помещения старых казарм.
Хорошие это были бойцы, иванововознесенцы. Дисциплинированные, храбрые, с чувством настоящего революционного патриотизма и скромности. Не уступали им и другие пограничники — рабочие с московских заводов Гужона (ныне «Серп и молот»), Михельсена (теперь имени Владимира Ильича), Люберецкого и др.
Теплое товарищеское чувство осталось у меня и к латышским стрелкам. Почти все они грамотные рабочие и большевики, прошедшие суровую школу подполья. Люто ненавидели царский режим и были беспредельно преданы делу рабочего класса.
Но если латышские стрелки и бывшие солдаты прекрасно владели оружием, умели нести караульную и пограничную службу, то этого нельзя было сказать о тысячах других, только что пришедших в войска крестьян и рабочих. Их надо было обучать начиная с азов.
В первую очередь, считал я, необходимо создать в подразделениях крепкую партийную прослойку среди бойцов и командиров. Надо было сделать так, чтобы в каждом полку, батальоне, роте, взводе были коммунисты, хорошо разбирающиеся в международной и внутренней обстановке республики, смелые духом, неподкупные. Чего греха таить, среди набранных на первых порах людей встречались и такие, которые не прочь были попьянствовать или, что еще хуже, за приличное вознаграждение закрыть глаза на незаконный переход границы. Вести борьбу с фактами незаконного пропуска было сложно. Ведь даже уличенный в таком проступке красноармеец мог часто сослаться на незнание границы. Возражать было довольно трудно. Граница в то время «дышала». Сегодня она проходит по речке, а неделю спустя на несколько километров переместилась к западу или востоку. В таких условиях сознательность и честность пограничников играли решающую роль.
Я часто перелистываю пожелтевшие от времени листки грубой оберточной бумаги. Это приказы 1918–1919 годов. Сейчас, наверно, несколько высокопарный слог и необычность вопросов, затрагиваемых в них, вызовут невольную улыбку. Но тогда эти приказы были необходимы. В условиях голода и разрухи, нерегулярной работы транспорта, кулацких и белогвардейских восстаний, интервенции, в условиях сложнейшей обстановки на фронтах и в стране часто требовались быстрые решения. Наши приказы на первых порах заменяли газеты, задержанные доставкой, опровергали распространяемые врагом слухи, пресекали провокационные действия некоторых бывших спецов, поддерживали у пограничников уверенность в своих силах, веру в победу революции.
Вот строки из некоторых приказов.
Октябрь 1918 года, № 32:
«…В целях повышения сознательности пограничников в борьбе с контрреволюционной гидрой, приказываю во всех дистанциях дивизии организовать коммунистические ячейки… Наш коммунистический девиз: «В единении партии — сила».
Январь 1919 года, № 20:
«Еще раз напоминаю пограничникам! Впредь при обращении к начальствующим лицам употреблять слово «гражданин». Единомышленников же своих, как, например, комиссаров и других, предлагаю называть «товарищами». (Этот приказ был вызван тем, что некоторые солдаты, служившие ранее в царской армии, по старой привычке называли своих командиров «господами».)
Июль того же года, № 107:
«…Теперь наступил самый критический момент: еще одно усилие, еще одно напряжение, и мы, рабочие и крестьяне, перенеся голод и все лишения, победим белогвардейскую свору панов, помещиков, банкиров, фабрикантов и купцов. Товарищи на фронте! Стойте твердо и смело, защищая свои права, свои октябрьские завоевания и пылающую ярким пламенем нашу свободу! Хлеб будет. Он вырос и заготовлен на местах, и в первую очередь вы его получите, товарищи красноармейцы и пограничники. Вы, товарищи в штабах, тоже не смущайтесь, ибо вам хоть и голодно, вы в более безопасном положении — вы не рискуете жизнью…»
(Норма хлеба у штабистов, даже фронтовых и пограничных, была тогда три четверти фунта в день, то есть 300 граммов.)
Много подобных приказов, насущных и необходимых, печаталось в типографии политотдела, умещавшейся на пароконной повозке. Вся типография состояла из скудного набора шрифтов, «американки» — плоскопечатного станка, который вручную крутил питерский парень с Нарвской заставы Иван Перегуба — возница, наборщик и поэт дивизии.
Когда у бойцов выдавались свободные часы, часто слышались залихватские частушки его сочинения. Хотя стихи не блистали чистотой русского языка и не отличались поэтическими достоинствами, пограничники любили их за остроту и меткость:
В одну из темных осенних ночей кулацкая пуля оборвала жизнь Ивана Перегубы.
Шли недели и месяцы. Второй пограничный округ, теперь уже получивший название 53-й пограничной дивизии, окреп, стал организованной боевой частью. Дивизия включала в себя пять территориальных районов. В каждом районе находился полк пограничников. Один из них почти целиком расквартировался в Орше. Район состоял из трех подрайонов (батальонов), подрайон — из трех дистанций (рот), те, в свою очередь, из такого же количества застав (взводов). В обязанности застав входила организация караулов, засад, секретов, обходных постов, кавалерийских разъездов.
Граница наконец была закрыта. Так думали мы…
Октябрь в 1918 году выдался пасмурный. День за днем непрерывно лили дожди. Они вконец размыли дороги, превратив их в топкую, липкую грязь; проехать можно было только верхом. По утрам туманы заволакивали улицы Витебска, в сером, похолодевшем небе слышались тоскливые крики перелетных птиц.
Время наступило тяжелое… Худо было с продовольствием и фуражом. Крестьянам-беднякам самим есть нечего, не то что армии помогать, кулаки же гноили зерно в земле, лишь бы не дать ненавистной им Советской власти.
В дивизии все еще ощущался недостаток обмундирования. Доставшееся нам в наследство со времен империалистической войны было низкого качества. Владельцы заводов и фабрик вместе с изворовавшимися интендантами царской армии в последний год войны снабжали войска гнильем. Бойцы, получавшие эту экипировку, диву давались: сукно на шинелях и гимнастерках дрянное, чуть тронь его — расползается, сапоги и ботинки разваливались через неделю.
Формированием дивизии, ее боевым сколачиванием, вооружением и обмундированием постоянно занимались губернские и уездные комитеты партии. Ряды дивизии значительно пополнились за счет чоновцев (бойцов из частей особого назначения), а на должности комиссаров полков и дистанций пришли опытные работники губкомов и укомов партии. Из них вскоре выросли стойкие, талантливые пограничники-чекисты, не раз отличавшиеся в боевых операциях. Бывший председатель уездного комитета партии города Рогачева Кузнецов, партийные и советские работники Пронин, Матасов и многие другие вошли в семью тех, кому было поручено охранять рубежи Родины.
По просьбе губкомов и укомов партии наши бойцы нередко выезжали с продовольственными отрядами для реквизиции у кулаков продуктов. Часть продуктов шла на довольствие дивизии. Нередко отряды нарывались на засады, и поездки заканчивались вооруженными стычками, а то и гибелью нескольких товарищей, но, даже несмотря на это, пограничники успешно справлялись с заданиями. Такие поездки еще больше сближали их с трудящимися окрестных сел и городов.
…Приближалась первая годовщина революции. Штаб дивизии решил отметить праздник в торжественной обстановке. Готовились к нему тщательно, и, хотя тогда опыта в таких делах еще не было, праздник получился замечательным. Здание городского театра, где должно было проходить заседание партийного и советского актива совместно с представителями пограничных войск и трудового населения, молодежь Витебска украсила гирляндами из еловых веток; над входом вывесили портрет Ленина, алые знамена и транспаранты. Невзрачное здание театра стало нарядным.
Зрительный зал заполнен до отказа. В тесных рядах смешались военные гимнастерки приехавших за сотни километров бойцов-пограничников, косоворотки рабочих, платья девушек-комсомолок и крестьянские зипуны.
Сначала открылось торжественное заседание, ораторы сменяли один другого. Говорили о переживаемых трудностях и путях их преодоления, о будущем страны.
Затем состоялся концерт. Среди пограничников нашлось немало певцов, танцоров и музыкантов. Люди, казалось, забыли, что завтра вновь ночные секреты и наряды на границе.
Во время концерта дежурный по штабу передал начальнику штаба записку. Жданович, прочитав, пошел к выходу, сделав мне знак следовать за ним. В фойе он показал мне телеграмму:
«Органами ВЧК разоблачена и арестована группа диверсантов, важных государственных преступников. Главарю и четверым членам шайки удалось бежать. Преступники направляются по Александровской железной дороге к западной границе. Немедленно примите меры к задержанию…»
— К задержанию… — Жданович вздохнул. — Где их, подлецов, искать? В поездах? Уверен, что сошли, не доезжая до границы километров сто — двести. В общем, комиссар, думаю, что пункт перехода кордона у них один — Орша.
Были даны срочные распоряжения.
Пограничники 472-го полка во главе с командиром Затеплинским и комиссаром Мирошниковым провели сложнейшую операцию. Для нас это было первое боевое крещение по обнаружению и задержанию вражеских лазутчиков, направлявшихся к границе из глубины нашей страны.
Мы подняли в ружье все заставы в районе Орши, выставили дополнительные ночные дозоры в наиболее важных районах города. Наши латышские стрелки, переодетые в штатское, день и ночь дежурили на Оршинском вокзале, проверяли документы у пассажиров во всех поездах, на шоссейных и даже проселочных дорогах. Пограничные патрули дежурили в гостиницах, на постоялых дворах, базарах. В международном вагоне поезда Москва — Варшава трое вылощенных «дипломатов» привлекли внимание пограничного патруля. Один из латышских стрелков до революции работал гравером в подпольной типографии большевиков. Он-то и обратил внимание на совершенно безукоризненно исполненные документы «дипломатов».
В дальнейшем нам не раз случалось сталкиваться с фальшивыми паспортами, солдатскими книжками, различными справками. И, как правило, их можно было всегда отличить от настоящих по идеально поставленным печатям (без единой неясной буковки), точно скопированным подписям, заранее продуманным и проставленным датам выдачи документов, виз и т. д.
Четвертого диверсанта задержал ночной дозор у самой границы. Это был террорист, опытный и смелый. Он пытался прорваться за кордон один, рассчитывая, что так у него больше шансов на успех. При задержании он оказал вооруженное сопротивление, но был взят.
Прошло семь дней со времени получения телеграммы. ВЧК требовала окончательных результатов, а пятого преступника мы не обнаружили.
Было очень неприятно сознавать, что он ушел. Значит, граница закрыта неплотно, где-то есть лазейки, которыми еще пользуется враг. Там, где прошел один, могут пройти десять. Штаб дивизии на экстренном совещании принял решение ответить Москве: да, прохлопали.
Буквально через два часа стало понятно, какую мы допустили ошибку при организации операции. Мы полностью понадеялись только на силы пограничников, а жизнь нас поправила.
На хуторе Белая Роща, в сорока километрах от Орши, к председателю комитета крестьянской бедноты Василию Суходреву пришел местный кузнец. Он сообщил, что в погребе за гумном, у соседа-кулака, вот уже двое суток прячется какой-то подозрительный человек. Кузнец сам видел, как неизвестный по ночам пробирается в хату. И он-де решил, что не будет ничего плохого, если председатель поинтересуется «гостем». И председатель поинтересовался. Так крестьяне помогли пограничникам. Это был пятый.
Задание ВЧК было выполнено.
* * *
Наступила весна. Снова раскисли дороги, снова в небе послышались крики перелетных птиц. Только теперь они летели в наши леса, на поля. На душе было весело и радостно. В настроении пограничников чувствовалась та приподнятость, которая всегда появляется с наступлением весны. Весело на душе было и потому, что немецкие войска уходили с оккупированной территории России. Вслед за ними двигалась на запад и наша пограничная дивизия.
Вспоминается картина вступления пограничников в Могилев.
Погранбатальон 473-го полка в полной боевой готовности сосредоточился в предместье города, местечке Луполово, вдоль берега реки. Отсюда хорошо виден и мост через Днепр, и утопающий в зелени город, лежащий на противоположном берегу. Воздух прозрачен и чист. Я, начдив Гласко и командир батальона стоим на высоком холме и наблюдаем, как последние колонны немцев в серо-зеленых мундирах покидают город.
В бинокль отлично видно: Могилев словно вымер. Улицы пустынны, магазины не работают, ставни домов закрыты. Людей нет совсем. Как же быть? Ведь мы готовились вступить в город торжественно, даже духовой оркестр пригласили. Неужели придется идти под звуки марша по безлюдным улицам? Разведка донесла:
— Немцы оставили город.
— Оркестр, вперед! Марш! — послышалась команда. Вскакиваю в машину. Рядом Гласко и двое матросов. Мелькают пролеты моста. Вот он, Могилев. Наш, советский!
Навстречу бежит народ. Откуда только появилось столько людей! Нас обнимали и целовали. Радостные, заплаканные лица горожан: «Свои! Родные!» Все смешалось вокруг: румяный каравай хлеба на ярком рушнике, цветы, смех, улыбки и крепкие объятия.
Возник митинг. Выступающих было много. Говорили бойцы, представители рабочих, крестьян, интеллигенции. Значит, готовился народ к этому, значит, жил надеждой на скорое освобождение. И ожил город. Широко распахнулись окна домов, открылись магазины и лавки, заполнились улицы народом. Над зданием бывшего дворянского собрания гордо вознесся в голубое весеннее небо красный флаг.
* * *
Граница продвинулась далеко на запад. Могилев, Минск и другие города и села снова стали советскими. Появились новые, нехоженые дороги и тропинки. Все приходилось начинать заново.
Демаркационная линия теперь граничила с землями панской Польши. Планы захвата Советской Украины и Белоруссии Пилсудский вынашивал заранее. С этой целью на границе белополяками часто устраивались провокационные вылазки и налеты на наши заставы. Сначала это были выступления небольших групп, с которыми гарнизоны застав справлялись без особого труда. Но однажды третья застава в районе Барановичей ночью была поднята по боевой тревоге. На границе отчетливо слышались выстрелы. Частые винтовочные залпы перемежались с длинными пулеметными очередями. У наших дозоров пулемета с собой не было. Значит, снова белополяки!
О переходе границы крупными силами легионеров я узнал в три часа утра и вскоре докладывал в Смоленск, где в это время находился главком Западного фронта.