У крепкого на вид Федотыча — ржавые, с проседью, опущенные книзу усы, глаза, как у старого ястреба, зоркие, чуть усталые и умные. Каждая глубокая складка на его выбритом, пропеченном солнцем лице, казалось, была вырезана кремневым резцом многолетнего труда, и, глядя на это огрубелое лицо, думалось: немало полезного сделал этот человек на земле, немало каналов и шлюзов построил, немало людей научил хорошему. В его взгляде было что-то отечески строгое и вместе с тем очень доброе, располагающее.
Под его усами промелькнула теплая, извиняющая улыбка.
— А они-то, плотники, все тешут да тешут по-своему, так, а? — сказал Федотыч и засмеялся. — Вот упрямый народ. Испокон веку, говорят, так тешем. Вот и переломи их тут…
Максим пристыженно взглянул на старшего прораба.
— Ничего, ничего, — сказал Федотыч, трепля его по плечу тяжеловатой рукой. — Это бывает. Я-то недалечко стоял и все слышал, как это вы им сделали замечаньице… хе-хе… насчет столбиков-то… Что ж… Иногда, ежели справедливо, следует. Смолоду и я вот так же наскакивал. Дай, мол, покажу, кто я таков есть. Наскочу, как петушок, а они мне, трудяги-то, языки за спиной, а то и дули показывают, посмеиваются… Бывало всякое… Вы-то, голубчик, конечно, не правы… Надо присматриваться к каждой мелочи со всех сторон, а потом уже говорить, что так, а что не так… А насчет престижа своего не увлекайтесь. Пускай сами люди престиж вам создают. Бросьте, ну его к шутам! Завтра я поручу вам более интересное дельце. Проверим, есть ли у вас строительная жилка. А пока пойдемте, покажу кое-что.
И Федотыч повел Максима вдоль котлована. Поглядывая им вслед, плотник, которого звали Леонтием, проговорил:
— Шустрый, видать, хлопец. Еще молоко на рыльце не обсохло, только приехал, а туда же: «Я приказываю».
— Ничего. Обтешется, — миролюбиво заключил Кукушкин. — Федотыч ему мозги вправит.
10
Славик Стрепетов и Саша знакомились с работой у так называемого головного сооружения шлюза. Не все шло гладко и у них. К веселому Саше у арматурщиков и электросварщиков сразу же установилось шутливо-покровительственное отношение, как к забавному пареньку. Произошло это, может быть, потому, что Саша в течение получаса со всеми перезнакомился, со всеми был на «ты», смешил всех своими повадками.
И если деловито-серьезный и спокойный Славик, важно расхаживающий по мосткам и по-хозяйски поглядывающий на работающих людей, с самого начала вызвал нечто вроде почтения к себе (кто знает, что на уме у этого молчаливого, не по возрасту плешивого и не в меру серьезного паренька?), то Сашу сразу же раскусили. Был он, что называется, душа нараспашку, чем быстро расположил рабочих к себе.
— А парень-то свой, даром что инженер, — говорили о нем рабочие, устанавливавшие железную арматуру.
— И какой он, у бисова батька, инженер? Диплом-то у него инженерский, а возраст пионерский — ухватки никакой. Ты его попроси показать что-нибудь сделать, он тебе упрется как баран в новые ворота и ничего не сообразит.
— Нет, не говори. Среди этих молодых сосунков бывают очень башковитые, — возразил третий арматурщик. — По-твоему, их зря, этих молодых, из институтов выпускают? А откуда же и опытные берутся, как не из таких вот? Каждый был сначала таким теленком, спроси у любого.
— Да, это верно. Только трудового разума у них мало. А ведь в нем-то все дело.
Саша тем временем совал свой нос всюду, обо всем расспрашивал и ужасно надоедал всем. Его доверчивость и обращение со всеми на «ты», как со своими давними друзьями, позволяли некоторым перейти с ним на излишне панибратский тон. Можно было услышать, как к нему то и дело ласково обращались, не иначе как «Сашок». А один озорной арматурщик, большой шутник, которого все за атлетическую фигуру и точно дубовые бицепсы называли Ваней Поддубным, даже окликнул Сашу откуда-то сверху, с мостков, и попросил:
— Сашок, подай мне, пожалуйста, вон тот маленький прутик.
Саша, ничего не подозревая, кинулся подавать, но в «прутике» оказалось этак пудика три с половиной, так что Саша, сгоряча подхватив его, зашатался. Длинный прут качнулся в его руках, как коромысло весов, и Саша, потеряв равновесие, чуть не свалился вместе с ним в котлован.
Все, кто видел это, сначала испугались за Сашу, а потом, когда тот все-таки удержался на ногах, засмеялись и погрозили арматурщику, которого действительно звали Ваней, но фамилия его была не Поддубный, а самая обыкновенная — Пузин.
Против Черемшанова готовился первый подвох.
Саша был любопытен и всюду бесстрашно лазал: он то взбирался по крутым, наскоро приспособленным лесенкам на самую вершину монтируемых ворот шлюза, откуда открывался необычайно живописный вид на преграждаемую плотиной реку, на зеленое займище — будущее дно Степновского моря; то хватаясь, как матрос за ванты корабля, за шершавые прутья арматуры, перескакивал с одной стальной перекладины на другую. Он видел себя то юнгой на плывущем по диковинному зеленому океану корабле, то механиком какой-то фантастической машины, готовой взвиться под небеса или гигантским буром ввинтиться в недра земли.
Голова у него хмельно кружилась от степного ветра, который ровно и сильно дул на вершине ворот шлюза, грудь дышала глубоко и свободно. Никогда еще в институте Саша не испытывал такого возбуждающего чувства новизны. Ему все здесь нравилось, все восхищало.
С верхних строений ворот шлюза была видна вся стройка — песчаный, теряющийся в синеватой дали гребень земляной плотины, поднимающийся у дальнего конца ее каркас водосливной плотины с портальными кранами, бегающими по рельсам электровозами, баржами и скрипучими лебедками у разрытых берегов. И хотя невозможно было все охватить взглядом, Саша ко всему жадно присматривался, сопоставлял с тем, что вынес из институтской аудитории, и радовался, как ребенок, когда сам находил наименование и объяснение тому или иному объекту.
На практике, особенно на такой обширной стройке, многое, конечно, выглядело не так, как он представлял себе теоретически; иногда он задумывался над тем, что видел, схватывал кое-что сразу, а особенно ясно раскрывался перед ним механизм монтируемого шлюза, взаимодействие скрытых за внешней архитектурной оболочкой частей.
Саша прикидывал в уме, где будет помещаться тот или иной механизм, какой системы и какой мощности. «Здесь будут стоять электромоторы, а вот по тому проему будут двигаться ролики или громадная цепь Галля», — говорил он себе. Он уже видел шлюз в работе, слышал, как гудит и плещется вода, заполняя железобетонную коробку, видел, как медленно раздвигаются огромные стальные ворота и красавец дизель-электроход выплывает из шлюза…
Черемшанов спускался по дощатой зигзагообразной лестнице на самое дно башни, к тому месту, где будут двигаться нижние створки ворот, и среди треска приборов электросварки и оглушающего щелканья клепальных молотков услыхал громкие голоса.
По своей привычке ничего не пропускать мимо ушей, Саша притаился под тенью густо переплетенной арматуры, прислушался. Два арматурщика говорили о каком-то капризничающем станке, поставленном для обрезывания железных полос.
— Да ты обратись к прорабу, — сказал один. — Он тебе мастера пришлет.
— А зачем мастера? Мы и сами пустим станок.
— Попробуй пусти, — послышался третий, уже знакомый Саше, похохатывающий бас Вани Пузина-Поддубного. — Я у него держатели так зажал, что и мастер еще поковыряется.
— А на черта ты это сделал? — сердито осведомился звонким тенорком первый арматурщик. — Все дурачишься, Ваня. Влетит тебе за это.
Пузин тихо засмеялся:
— Нового помпрораба позови. Пускай докопается, голову поморочит.
Саша вытянул и без того длинную шею, просунул между двух железных прутьев голову и увидел внизу прямо перед собой, совершенно невиданный доселе станок, приводимый в движение электрическим мотором.
«Ах вы жулики», — добродушно подумал Саша.
— Ты попробуй: ни за что не пустишь резец, — предложил Пузин.
— Не пущу? А ну давай!
Первый арматурщик включил мотор — станок заработал, но прутья не резал.
— Фу ты черт! — воскликнул он, еще что-то пошевелил пальцами под режущим диском, вновь включил — безуспешно.
— Брось, Ваня, дурака валять — работа стоит.
— Говорю, позови новенького, длинновязого, — ухмыльнулся Пузин.
— Эй, вы! Бросьте! — строго прикрикнул на товарищей угрюмый арматурщик с очень серьезным лицом. — Пузин, отпусти держатели.
Пузин полез вооруженной ключом ручищей в станок, что-то там подкрутил и пустил мотор. Режущий диск с визгом завертелся.
— Вот это ослабить, и все, — самодовольно проговорил Пузин.
Со своего «наблюдательного поста» Саша зорко пригляделся ко всему, что тот делал, и намотал себе на ус.
— Зови Сашку! — услышал он бас Пузина и стал осторожно спускаться вниз.
Арматурщики встретили Черемшанова озабоченно-серьезным молчанием. Рядом было навалено арматурное железо.
— Что тут у вас стряслось, товарищи? — стараясь придать своему голосу наибольшую деловитость, спросил Саша. — Почему стоит станок?
Ваня Пузин скорчил печальную гримасу, показал рукой:
— Да вот, как видите, товарищ помощник прораба, станок заартачился. Ни туды и ни сюды.
Пожилой арматурщик отвернулся, стал остервенело перебрасывать железо.
— А почему не устраните неисправность?. За чем остановка? — бодро спросил Черемшанов, а у самого сердце замерло от волнения.
— Да ежели бы умели. Мастера надо позвать… Может быть, вы попробуете, товарищ инженер? — вежливо опросил Пузин.
— А отчего же не попробовать? Попробую, — храбро согласился Саша. — Я таких станков перевидел за свою практику знаете сколько? Волос на твоей голове меньше, товарищ Поддубный номер два.
— Так просим — пустите, пожалуйста. Работа стоит, — сказал Пузин, уже всерьез обиженный тем, что Черемшанов в обращение «Поддубный» да еще «номер два» вкладывал явно язвительный смысл.
На лице Пузина вот-вот готово было заиграть выражение полного торжества от провала молодого инженера.
— Я не с такими станками и машинами дело имел, — продолжал Саша, с показной развязностью приступая к осмотру станка, и тут же решил заморочить арматурщикам головы мгновенно придуманной фантастической тарабарщиной: — Перпетуум-мобиле… Икс три ноля бэ прим цэ прим… Deus ex machina… Sic transit gloria mundi… — точно заклинания, бормотал Саша, копаясь у валика до ужаса незнакомого станка, и мучительно думал: «Где же этот проклятый винт, черт бы его завинтил навеки?»
И вдруг увидел маленькую скобу, прикрепленную винтом с гайкой. Интуиция подсказала Саше, что именно это и есть тот самый держатель.
— Дайте ключ, — внешне спокойно, но внутренне страшась возможных последствий, потребовал Черемшанов.
— Пож-жалуйста, товарищ помпрораба, — весь изгибаясь, нарочито подал не тот ключ Пузин.
— Не тот, — строго отстранил Саша. — Двадцатимиллиметровый.
— Извините. Примите этот, — вновь выгнулся дугой Пузин.
Саша дрожащей рукой ослабил винт. Все три арматурщика переглянулись. На лице Пузина отразилось разочарование.
— Пускайте, — все еще замирающим от страха голосом приказал Черемшанов.
Пузин нехотя включил мотор. Станок заработал.
— Ну-с, товарищ Поддубный номер два или какой вы там по счету, что скажете? — усмехнулся Саша. — Испытать хотели? Не выйдет…
Стремясь избежать затруднительных объяснений, Саша поспешил уйти с победоносным видом, а Пузин оказал своему товарищу:
— А ведь кумекает! Оказывается, разбирается и в станках. Да еще по-иностранному что-то стрекочет…
— А ты думал… — коротко заметил угрюмый, неразговорчивый арматурщик. — Видать: по всему — дошлый, черт…
11
Максим так и не узнал бы в первый день, что ему следует делать на порученном секторе котлована, если бы не спокойно-вразумительное наставничество Федотыча. Старший прораб добрых полдня водил его по участку и по-отечески терпеливо объяснял, показывая работу людей и машин, давая умные советы.
Из учебников Максим узнал многое. В институте сам чертил и котлованы и шлюзы, на практике знакомился, хотя и не очень старательно, с организацией работ, но здесь встречалось немало и такого, чего не было ни в лекциях, ни в книгах, — здесь как будто все было особое, на свой лад, и Максим ходил по стройке, как в незнакомом лесу, останавливаясь иногда в полной растерянности.
Ему было и совестно слоняться без дела, заложив руки в карманы, и боязно: а вдруг опять скажешь или сделаешь что-нибудь не так, на смех веселому, зорко поглядывающему из своей будки экскаваторщику или ехидному, подстерегающему каждый неверный шаг молодого инженера технику.
Долго Максим не мог уловить слаженного, слитного взаимодействия работ в котловане; все представлялось ему расчлененным на случайные движения, подчас лишенные смысла. Так человек, не сведущий в музыке, порой слышит в симфонии только беспорядочное смешение звуков.
Лишь к концу дня Максим стал улавливать эту взаимосвязь — видеть не случайное скопление машин и снующих взад и вперед людей, слышать не только ураганный рев моторов, а всю стройную симфонию труда. И как только он открыл это, сразу же собственное место в общем трудовом оркестре стало представляться ему яснее, и он перестал чувствовать себя сторонним наблюдателем.
К вечеру он уже знал, сколько человек работает на участке и у кого какие обязанности, знал, что добродушного экскаваторщика, не раз поощрительно поглядывавшего на него из окошка кабины, звали Емельяном Дроботом и был он знаменит на всю страну, что фамилия суетливого и злоязычного бригадира — Вьюшкин, что землеройные работы в котловане подходят к концу, что во время дождей случались оползни и что самое большее через две недели начнется бетонирование стен коробки…
После обеда по котловану разнесся слух — на шлюз приехали начальник строительства гидроузла Карманов и начальник политотдела Березов. Максим заметил: темп движения машин стал еще напряженнее, бульдозеры и скреперы заревели яростнее, пыль заклубилась гуще. Лишь экскаватор Дробота по-прежнему размеренно возносил к небу свой черный зубастый ковш и выплевывал на край котлована мокрую глину.
Максим прохаживался по проложенным по дну котлована доскам и вдруг увидел: навстречу ему проворно шагала группа людей. Среди них он узнал Рудницкого и Федотыча. Впереди всех по гнущимся доскам шел невысокий плотный человек в бриджах и в клетчатой ковбойке цвета высушенной солнцем степной травы, в парусиновых светло-зеленых сапогах и соломенной широкополой шляпе.
Рудницкий и Федотыч еле поспевали за ним. Рядом с человеком в ковбойке, иногда чуть обгоняя его, по-солдатски размеренно шагал высокий сутулый мужчина в военной форме без погон, в вылинявшей на солнце фуражке, из-под которой видны были седые, коротко остриженные виски. Худое, покрытое глинисто-серым загаром лицо высокого человека показалось Максиму очень неприветливым.
«Не этот ли высокий и есть начальник строительства?» — предположил он и, посторонившись, дал дорогу шустрому, перепрыгивающему через доски, как футбольный мяч, человеку в ковбойке. Тот так и рыскал всюду большими серыми, чуть навыкате глазами. Свежий марлевый бинт охватывал его шею, и человек вертел головой, словно силясь освободиться от повязки.
Федотыч делал Максиму из-за спины Рудницкого какие-то знаки, водил вверх и вниз косматыми, желтыми от пыли бровями, но тот не понял, чего требовали от него, и оторопело уставился на человека в соломенной шляпе.
Старший прораб ловко обошел Рудницкого и, как бы нечаянно проходя мимо Максима, шепнул:
— Карманов… Начальник гидроузла. Гляди, лишнего не болтай…
«Так вот он, Карманов, — Максим растерялся. — Сейчас спросит о чем-нибудь, и я засыплюсь».
Вблизи лицо Карманова показалось ему когда-то виденным: высокий широкий лоб, крупные мягкие черты, живые веселые глаза — лицо художника, артиста, но ничуть не начальника-администратора.