Все как один Несокрушимые, неудержимые и неутомимые, словно сама буря, перешли на бег.
На камнях Серной цитадели выступила кровь. Её вонь смешалась с горьким смрадом обширного серного озера, которому крепость была обязана своим названием и над которым она возвышалась, словно шишковатый каменный кулак. Испарения загрязняли воздух и обжигали кожу воинов, взбиравшихся по громадным порфировым ступеням храма-бастиона к грандиозному позолоченному куполу на вершине цитадели. Крепость была сооружена из сотен ровных блоков желтого камня, каждый крупнее предыдущего; сложенные неровными грудами, они поднимались из бледных, дымящихся вод озера. Из гигантских блоков выступали толстые зубчатые стенки с бойницами, грозные сторожевые башенки и огромные статуи, выдолбленные и вытесанные из самих камней. С верхних уровней, которым придали форму дворца с многочисленными колоннами, некогда правили короли-жрецы Клакса.
Теперь этот чертог служил домом лишь чудовищам и безумцам. Кровь и ветер, несущий её гибельный запах, были знаком, призывом к оружию. Воины поднимались в молчании, слышалось только лязганье доспехов. Знамена из кожи, некогда окровавленной, содранной с тел врагов и пленников, тихо шуршали на смрадном ветерке, и красная броня со следами ударов мечей и топоров громыхала при каждом шаге по ступеням. Восемьдесят восемь бойцов, отобранных из восьмидесяти восьми тысяч, последовавших за Алым Повелителем в Урикс через Пепельные джунгли, поднимались по широкой лестнице, пока красное солнце скрывалось за горизонтом, а на его место восходила бледно-оранжевая луна. Одни до сих пор кровоточили от ран, полученных в схватках за место в рядах избранных, а другие сжимали перепачканное оружие, ещё мокрое от крови собратьев. Кхорна не заботило, чья кровь течет, и воины мыслили так же. Горькие порывы с испарениями серного озера хлестали их, разбрызгивавших на ходу алую жидкость, что стекала по ступеням цитадели.
«Ветер войны», — думал Алый Повелитель, поднимаясь во главе своих Кровоизбранных. Знакомый, хоть и совсем не благодатный запах. Это был смрад резни, пролитой крови и жженой кости, вонь, от которой давно уже устал тот, что когда-то звался Анхуром, принцем Италанским. Теперь он служил богу, убедившему Алого Повелителя, что массовая бойня — всё равно что монета, на которую можно купить любую победу. Впрочем, подумалось Анхуру, богам нельзя верить, только повиноваться. Важный урок, и тем, кто продал душу Губительным Силам, следовало выучить его как можно скорее.
Повелитель осознал эту истину на поле брани в Землях Горнила, когда отбросил старую жизнь и переродился в горниле войны. Когда-то Анхур надеялся сражаться за свой народ, но сородичи повернулись против него. Теперь он бился за другого господина, более требовательного, чем любой из смертных. Но и более признательного — ведь боги не скупились на дары.
«И некоторые дары полезнее прочих», — решил Алый Повелитель. У него на глазах люди превращались в зверей, низводились до состояния слюнявых уродов, когда Кхорн проводил над ними своей дланью. Каким бы не становился их облик, эти создания шли в бой во имя Кровавого бога, и это было единственным, чего Он действительно требовал.
Но не все битвы были равны между собой. Не все войны заслуживали такого имени.
Анхур узнал это, прорубая собственный путь к славе. Кхорн благоволил храбрецам, даже если они проигрывали. Но победа… м-м. Алый Повелитель слишком давно и слишком славно бился, чтобы мириться с поражениями. За Анхуром остался след из смертей и пожарищ, но перед смертью он собирался устроить нечто большее, чем очередную резню.
Остановившись на верхней площадке, Повелитель обернулся и окинул взглядом город, разрушенный им. Урикс представлял собой истинный лабиринт стен, чертогов и площадей, возведенный в лоне Пепельных джунглей и выше, на огромной дуге внутреннего склона кратера, до дальней северной части кольца, где беспорядочно вырастал Мандрагоров бастион. Город, этот полумесяц из камней и деревьев, подобно пятну расползался по скалам. Бессчетные миллионы некогда жили, трудились и умирали здесь. Поколение за поколением, они превращали джунгли и горные склоны в нечто большее, нечто величественное… Урикс Девятисот Столпов, величайший из городов кратера, могучий на войне, мудрый в правлении — жемчужина Клакса.
Да, когда-то Урикс был сильнейшим из городов Клакса, первым среди королевств кратера. Теперь, благодаря Анхуру, он стал ничем. Алый Повелитель опустил взгляд на восемьдесят восемь Связанных Кровью, что прошли за ним по Дымному мосту и вверх по плачущим ступеням Серной цитадели, и нечто внутри него прошептало: «Так ли ты представлял себе этот день, принц Италанский? Об этом ли ты мечтал в долгом изгнании?»
Нет, подумалось Анхуру. Когда-то он надеялся править здесь, мудро и справедливо. Но теперь город обратился в пепел, как и его надежды. Осталась лишь единственная, жуткая цель.
Честно говоря, это приносило некоторое облегчение.
Позади Алого Повелителя уходили ввысь великие каменные двери чертога, превосходившие в высоту даже серных гаргантов Пламенных полей. По бокам от них стояли две громадные статуи, изображавшие отвратительных дракожаб, которые некогда владели Серным озером, в столетия, предшествующие приходу людей. Предки Анхура сразили чудовищ, возвели цитадель на их костях и стали править Пепельными джунглями в кратере Тефра.
— Урикс Девятисот Столпов, — прогрохотал он, разведя руки в стороны. — И ни единый не выстоял!
Облаченный в демоническое железо, Алый Повелитель внушительно смотрелся даже среди варварской толпы своих последователей. Броня и потрепанные шелка, которые Анхур носил под ней, были цвета засохшей крови. Шлем и побитая войной кольчуга — черными, как и однолезвийный топор, легко удерживаемый им в руке. Огромные плоские рога росли из боков шлема, образуя над головой искривленную руну Кровавого бога.
Свободная ладонь Повелителя лежала на навершии меча, что висел сбоку, убранный в ножны.
— Восемь дней, — уже тише произнес он. — Именно столько ушло времени?
«Ты разочарован, что всё так затянулось… или закончилось слишком быстро? — раздался шепот в голове. — Неужели ты так видел это в мечтах, Анхур из Клакса?»
Алый Повелитель не обратил внимания на голос, заглушив его с легкостью, рожденной опытом. Сейчас не было времени для сомнений, только для отваги. Подняв глаза, Анхур увидел, как нечто огромное пересекает небо, затмевая по пути сами звезды — чудовищное создание, сотворенное из дыма, и криков, и света безумной луны, отраженное в клинках Связанных Кровью. Кхорн, облаченный в вычурную броню, принявший облик оскалившегося боевого пса, шагал по красной тропе через пылающие небеса Акши; держа в руке Всеубийцу, бог искал войны, и за ним следовали Его легионы.
Подумав на мгновение, что Кровавый бог увидел его, Анхур крепче сжал топор, не понимая, что испытывает сейчас — страх или нетерпение. Мгновение прошло, и Алый Повелитель посмотрел на своих Кровоизбранных, чемпионов, доказавших право сражаться рядом с ним. Интересно, увидел ли Кхорна кто-нибудь из них? Анхур встретился взглядом с Волундром, огромным дробителем черепов, и ужасающий воин-кузнец кивнул. Его слабо дымящаяся наковальня чуть повернулась на шипастой цепи, когда великан натянул звенья, и оружие бойцов, собравшихся позади него, на мгновение засветилось.
— Чуете? — спросил Ападемак Голодный, ещё один из Кровоизбранных. — Ветерок мясника.
Громадный жрец бойни вытянул длинные, покрытые шрамами руки, будто хотел схватить смрад и притянуть к себе.
— Благое знамение. Кхорн улыбается нам, братья!
— А ты сомневался в этом, Голодный? — спросил Хрот Щитолом. Возвышенный смертоносец был так же широк, как жрец бойни — высок, и, в отличие от лишенного волос Ападемака, покрыт густой шерстью. На бочкообразную грудь Хрота спускалась длинная борода с заплетенными в неё костями и хрящами, а на боевом обвесе Щитолома позвякивало оружие всех форм и размеров; говоря, смертоносец поглаживал клинки. — Он даровал нам множество побед: сама Кровавая Ярость могла бы застрять у кратерных бастионов Вакстля, но мы сокрушили их за две недели.
— Именно так, брат. Сомнения — удел слабых. Кхорн призывает нас на пир, Хрот, и на пир мы должны отправиться, — мелькнула красная полоса, улыбка Ападемака. Его зубы приобрели цвет пролитой крови.
— Клакс наш, братья! — громче добавил жрец бойни, повернулся и воздел топор. По рядам Связанных Кровью пронеслось одобрительное бормотание.
— Нет, Ападемак, — произнес Анхур. — Клакс мой. И все королевства кратера Тефра тоже мои. Они — мое подношение Кровавому богу.
Алый Повелитель поднял топор, чтобы свет луны заиграл на черном лезвии широкого клинка.
— И правлю я этим оружием. Не забывайся, жрец бойни, иначе я добавлю твой череп к своим трофеям.
— Я не хотел вас оскорбить, господин, — с насмешливым поклоном отозвался Ападемак. — Забирайте мой череп, если пожелаете. Попрошу только укрепить его на вашем щите, чтобы даже после смерти я встречал врагов лицом к лицу и отводил их удары от вас.
Вытянув руку, Анхур завел оголовье топора ниже подбородка жреца бойни.
— Раболепие тебе не к лицу, Голодный, — сказал он, подняв голову воина.
— Приятно слышать, — ухмыльнулся Ападемак.
Фыркнув, Алый Повелитель отступил на шаг и посмотрел вверх. Небо потемнело, в черных облаках сверкали молнии без грома, а воздух стал чистым и каким-то резким.
— Гроза, мой господин, — произнес Берштук, самый дикий среди Кровоизбранных. — Она несет с собой грохот войны. Почему мы медлим здесь, когда вокруг ждет непролитая кровь?
С этим он ударил по скользким алым ступеням медным наконечником портала черепов.
Кровавый осквернитель был машиной для убийств, подгоняемой мыслями о грядущих сражениях. Его нагрудник скрывался за черепами, взятыми у защитников Вакстля, Италана и Клакса — героев и чемпионов, павших под зачарованным топором Берштука.
— Мы не медлим, носитель черепов, и наша битва ещё не закончена. На самом деле, она только началась, — ответил Алый Повелитель. Вслед за раскатами далекого грома его охватила внезапная спешка: приближался враг, истинный враг.
Анхур торопливо повел воинов в уставленные столпами коридоры Серной цитадели. Шагавшие позади Кровоизбранные, в свою очередь, молча вели за собой остальных бойцов Повелителя, и разбитые кости хрустели у них под ногами.
Они чувствуют это так же хорошо, как и я…
Что-то ощущалось в воздухе и слоистых, кровоточащих камнях бастиона, тянулось к покрытым алыми пятнами статуям, ряды которых возвышались вдоль дороги к сердцу дворца, и скалилось из каждой тени.
Таинственное присутствие усилилось, когда Анхур привел воинов в огромный центральный зал, где некогда восседали клаксийские короли-жрецы, верша суд над еретиками и бандитами. Теперь покои превратились в бойню: сотни тел лежали, сваленные штабелями, будто дрова, а полотнища содранной кожи свисали с колонн изорванными знаменами. Черепа были прибиты к любой возможной поверхности или сложены в высокие, жуткие пирамиды. Жужжали мухи, летавшие между столпов громадными извивающимися тучами.
Алый Повелитель в сопровождении своих бойцов направился к центру зала, и тут им наперерез шагнули крупные, нескладные создания, до того державшиеся в тени. Эти воины выглядели, как раздутые пародии на людей, обвисшие складки гниющей плоти, втиснутой в ржавые доспехи. Вооружены они были дырчатыми клинками, с которых стекал гной, и воняли хуже, чем любое поле боя. Как только Анхур поднял топор, короли порчи остановились и опустились на колени, издавая при этом многочисленные стоны и хрипы.
Кхорнит прошагал среди коленопреклоненных оспяных воинов. Пол зала начал опускаться, переходя в широкую, неглубокую воронку. Её устилал ковер из сшитых вместе кусков кожи, а под ним скрывалась мастерски вырезанная карта Тефры и разнообразных королевств этого кратера, занимающая всё углубление. На каждом дюйме содранных шкур виднелись кровавые руны и символы, при виде которых сердце Повелителя забилось быстрее. Этот покров изготовили из кожи последних защитников цитатели, и теперь он корчился, насыщенный могучей магией.
Но всё внимание Анхура было отдано тому, что висело над кожаным ковром. Восемь громадных пластин полированного обсидиана парили в центре зала; поддерживаемые в воздухе при помощи колдовства, они вращались с тяжеловесной механической точностью. Каждая из плит, не уступавших по величине дворцовым вратам, была тонка, как шелк, обрамлена в протравленную медь и помечена рунами Кхорна. Медленный танец пластин действовал почти гипнотически, и, когда всё они по очереди прокружились мимо Алого Повелителя, ему показалось, что к черной, как масляная сажа, поверхности обсидиана прижимаются неясные образы и чьи-то лица.
Плиты изготовили безумные умельцы Гибельного Горнила, назвавшие дело своих рук «Черным разломом». Учитывая предназначение пластин, Анхур считал имя вполне подходящим. Короли Горнила, работая с привычным для них жутким мастерством, обтесали и обкололи вулканическое стекло до полированной гладкости, а затем создали для каждой плиты медную оправу. На то, чтобы переправить пластины с обсидиановых полей Пылающей Дельты через Фельзитовые равнины и втащить по склону кратера, а затем опустить во внутренние джунгли, ушли месяцы. Не раз Повелитель мог лишиться их, по несчастной случайности или в результате действий врага. Потеря даже одной плиты стала бы катастрофой.
Анхур огляделся по сторонам, вспоминая, что именно здесь благородные семейства Клакса приняли последний бой, и здесь, под огромным позолоченным куполом, он вырезал их всех. Затем Повелитель посмотрел выше обсидиановых пластин; создатели придали внутренней стороне полушария форму гигантского нечеловеческого лица, сурового и бородатого. Работа дуардинов, вспомнил Анхур, их подарок первым королям Клакса в далекие полузабытые дни до пришествия Хаоса. Что до лица, то на потолке был изображен…
— Зигмар, — произнес Алый Повелитель, думая об увиденных им молниях, что метались в облаках.
— Да, таращиться он очень любит, — произнес чей-то голос, и Анхур хрипло усмехнулся. К нему подошло худощавое создание в длинных одеяниях с капюшоном и отдельных, ржавых частях доспеха.
— Не прекращает с тех пор, как я начал ритуал, — добавил чернокнижник, пока они вдвоем созерцали купол.
Прежде, чем Повелитель успел ответить, кружащиеся пластины набрали скорость и стали поворачиваться резче. Руны, вытравленные на медных рамах, раскалились добела, воздух загустел и стал приторным. Анхур ощутил запахи самородной серы и гниющего мяса, свернувшейся крови и жженой кости. Обсидиановые плиты начали подергиваться, раскачиваться, в беззвездной тьме загорелись булавочные уколы красного света. Кожаный покров принялся извиваться, будто от боли, а прошитые содранные лица мертвецов исказились в безмолвных криках.
Начала пузыриться кровь, запятнавшая каменную кладку, словно что-то зашевелилось под ней. Полуоформившиеся образы, вздымаясь и расплескиваясь вновь, тянулись к свету из-под засохшей красной пленки. Медные когти и черные рога пробились на поверхность — но лишь на мгновение. Литания раздосадованных, завывающих голосов почти оглушила Алого Повелителя, а затем умолкла, кровь успокоилась и вновь обрела неподвижность.
— Не обращайте на них внимания, мой господин. Пока что они не стоят затрачиваемых усилий, — худощавый человек отвернулся от медленно кружащихся обсидиановых прямоугольников. Он откинул капюшон, показав разлагающееся, мертвенно-бледное лицо. Из одной глазницы выпирал блестящий фасеточный глаз, точь-в-точь как у мух, роившихся в зале.
— Но скоро будут? — спросил Анхур. — Скоро ли ты закончишь, Пацак?
— Когда будет на то воля богов, и не мгновением раньше, — ответил Пацак из Многогранного Глаза. Посмотрев на Алого Повелителя, чернокнижник фыркнул. — Ваши злобные взгляды не ускорят ритуал.
Анхур опустил руку к мечу на бедре.
— Поберегись, Пацак. Однажды я пощадил тебя, но не помилую снова, если продолжишь испытывать мое терпение.
Чернокнижник взглянул на клинок в ножнах, затем на Анхура.