— Ну… Ладно, — решил Фил. — Страдания благодетельны для души!
Мы подошли к нише и остановились перед двумя креслами, между музыкой и шумом, там, в эпицентре власти.
Лорел медленно встал и пожал нам руки. Миштиго встал еще медленнее и не пожал нам рук, а пялился янтарными глазами на ничего не выражающем лице, пока нас представляли. Свободная незаправленная оранжевая рубаха ритмично колыхалась в такт движениям могучих легких веганца, которые выталкивали воздух из дыхательных отверстий в основании широкой грудной клетки. Он коротко кивнул и повторил мое имя, а затем повернулся к Филу с чем-то похожим на улыбку.
— Вы не против, если я переведу вашу «Маску» на английский? — спросил он, и звуки его голоса вибрировали, словно затихающий камертон.
Фил круто повернулся и ушел.
Тут мне на секунду показалось, что веганцу стало плохо, пока я не вспомнил, что смех у голубокожих несколько смахивает на хрип подавившегося козла. Я стараюсь держаться подальше от веганцев, избегая появляться на курортах.
— Присаживайся, — пригласил Лорел, явно чувствовавший себя неловко и пытавшийся скрыть смущение манипуляциями с трубкой.
Я подтянул кресло и уселся напротив:
— Ладно.
— Корт собирается написать книгу, — уведомил меня Лорел.
— Бывает.
— О Земле.
Я кивнул.
— Он выразил желание, чтобы ты был его гидом в поездке по определенным Древним Местам…
— Для меня это большая честь, несомненно, — отозвался я довольно сухо. — И мне также крайне любопытно знать, почему это удостоен быть избранным в гиды именно я.
— И еще любопытней, что же он может знать о вас, а? — вставил веганец.
— Да, верно, — согласился я. — На двести процентов.
— Все, что мне могла сообщить машина.
— Прекрасно. Теперь я знаю.
Я откинулся на спинку кресла и допил бокал.
— Когда я впервые задумал этот проект, то начал с Регистра Демографической Статистики Земли — просто в поисках общих сведений о людях, а затем, после того, как наткнулся на один интересный момент, попробовал проверить в Банке Сведений о Служащих Земного Управления…
— Мм-гм, — промычал я.
— …и на меня произвело большее впечатление то, чего они не сообщили о вас, нежели то, что сообщили.
Я пожал плечами.
— В вашей карьере немало пробелов. Даже сейчас никто не знает по-настоящему, чем вы занимаетесь большую часть времени… И, кстати, когда вы родились?
— Не знаю. Это произошло в крошечной греческой деревушке, а в том году там ни у кого не нашлось календаря. Но мне говорили, будто на рождество.
— Согласно сведениям в вашем личном деле, вам семьдесят семь лет. А согласно Регистру Дем-Стата, вам либо сто одиннадцать, либо сто тридцать.
— Я приврал насчет возраста, чтобы устроиться на эту работу. Депрессия была тогда в самом разгаре.
— Поэтому я составил профиль Номикоса, а он получился довольно выдающийся, и дал команду искать физические аналоги в Дем-Стате, с точностью до тысячной процента совпадения во всех банках данных, включая и закрытые.
— Некоторые коллекционируют старинные монеты, а иные строят модели ракет.
— Я обнаружил, что вы могли бы быть тремя, или четырьмя, или даже пятью другими личностями — сплошь греками, и один из них поистине удивителен. Это, конечно, Константин Коронес — один из самых древних. Родился двести тридцать четыре года тому назад. На рождество. Голубой глаз, карий глаз. Хром на правую ногу. Такая же линия волос и те же измерения по Бертильону.
— И те же отпечатки пальцев? Тот же рисунок сетчатки?
— Во многие старые досье Регистра эти данные не включались. Может быть, в те времена работали небрежней? Не знаю. Скорее, более беззаботно относились к тому, что имеет отношение к сведениям о гражданском состоянии…
— Вам ведь известно, что в данное время на этой планете проживает свыше четырех миллионов людей. Смею думать, копнув на три-четыре столетия в прошлое, вы сможете найти двойников и даже тройников, да притом не так уж и мало. Ну и что из этого?
— Из этого то, что вы довольно интригующая личность, вот и все. Можно сказать, это делает вас почти духом этой планеты. И вы столь же любопытно изуродованы, как и она сама. Несомненно, я никогда не достигну вашего возраста, каким бы он ни был, и мне просто любопытно, каким изыскам может предаваться человек, если ему дать столько времени, особенно учитывая ваше положение заведующего историей и искусством Земли.
— Вот потому-то я и запросил именно о ваших услугах, — заключил он.
— А теперь, когда вы посмотрели на меня — изуродованного и все такое прочее, мне можно отправляться домой?
— Конрад! — ткнулась в меня трубка.
— Нет, мистер Номикос, есть также и практические соображения. Мир этот суров, а у вас высокий потенциал выживаемости. Я хочу, чтобы вы были со мной, потому что хочу выжить.
Я снова пожал плечами.
— Ну, значит, решено. Что теперь?
Он тихо рассмеялся.
— Похоже, я вам не нравлюсь.
— Что навело вас на подобную мысль? Одно лишь то, что вы оскорбили моего друга, задавали мне неуместные вопросы, навязали мне из прихоти служение вам…
— …Эксплуатировали ваших соотечественников, превратили ваш мир в бордель и продемонстрировали предельную провинциальность человечества по сравнению с неизмеримо более древней галактической культурой…
— Я говорю не «ваша раса — моя раса», а в сугубо личном плане. И, повторяю, вы оскорбили моего друга, задавали мне неуместные вопросы, навязали мне из прихоти служение вам.
(Козлиное фырканье!)
— Целых три пункта! Разрешать этому человеку петь от имени человечества — оскорбление теней Гомера и Данте.
— На данный момент он самый лучший поэт, какой только у нас есть.
— В таком случае вам следовало бы обойтись без него вообще.
— Это еще не повод поступать таким образом.
— А я думаю повод, иначе не сказал бы этого. Во-вторых, я задавал те вопросы, какие считал нужными, и ваше право отвечать на них или не отвечать — как вы сочтете удобным, что вы и сделали. Наконец, никто вам ничего не навязывал. Вы — государственный служащий. Вам дали поручение. Спорьте с вашим Управлением, а не со мной. И, поразмыслив, сомневаюсь, что у вас хватает данных, чтобы столь вольно бросаться словом «прихоть», — закончил он.
Судя по выражению лица Лорела, его язва безмолвно комментировала происходящее.
— Тогда, если угодно, называйте свою грубость откровенностью или продуктом иной культуры и оправдывайте свое влияние софистикой, а запоздалые размышления — чем вам больше понравится. И не стесняйтесь, заваливайте меня всевозможными ложными суждениями, чтобы я мог, в свою очередь, судить о вас. Вы ведете себя, как Наместник Короля в Коронной Колонии, — решил я, выговаривая эти слова с большой буквы. — И мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. Так же как и сочинения вашего деда — вроде «Элегии земной блудницы». И вам никогда не дотянуть до него. Он обладает чувством, которое называется сопереживанием. А вы — нет. Чем бы вы ни считали старину Фила, на мой взгляд, это вдвойне относится к вам.
Сказанное о дедуле, должно быть, задело за живое, потому что он вздрогнул, когда его поразило моим голубым глазом.
— Так что поцелуйте меня в локоть, — сказал я, или что-то вроде этого, по-вегански.
Сэндс не настолько владеет веганским, чтобы уловить смысл, но сразу же стал издавать примирительные звуки, оглядываясь, чтобы удостовериться, не слышат ли нас посторонние.
— Конрад, будь любезен найти свое профессиональное отношение и снова надеть его. Срин Штиго, почему бы нам не продолжить составление плана?
Миштиго улыбнулся своей сине-зеленой улыбкой.
— И свести к минимуму наши разногласия? — спросил он. — Ладно.
— Тогда давайте перенесем нашу беседу в библиотеку, где поспокойнее и можно воспользоваться картой-экраном.
— Прекрасно.
Когда мы поднялись, готовые уйти, я почувствовал, что получил небольшое подкрепление, так как там, наверху, находился Дос Сантос, а он ненавидит веганцев. А где Дос Сантос, там всегда и Диана — девушка в рыжем парике, а она ненавидит всех; и я знал, что там находились и Джордж Эммет с Эллен. Джордж же — настоящая холодная рыба при общении с посторонними (да и с друзьями тоже, если уж на то пошло). И, наверное, позже забредет Фил и обстреляет форт Самтер. И, наконец, там находился Хасан — он много не говорит, просто сидит себе и курит свою траву, да смотрит мутными глазами; и если постоять рядом с ним и сделать пару глубоких вдохов, тебе будет плевать с высокого дерева, чего ты там брякнешь веганцам, да и любым другим тоже.
* * *
Я надеялся, что с памятью у Хасана не все в порядке или же он, хорошенько накурившись травы, витает в облаках. Надежда умерла, едва мы вошли в библиотеку.
Он сидел в кресле и потягивал лимонад. Ему было, наверно, лет восемьдесят — девяносто, а то и больше, но выглядел он лет на сорок, а действовать мог, по-прежнему, как тридцатилетний. Курс Спранга — Сэмсера нашел в нем крайне благодатный материал. Такое бывает не часто, фактически почти никогда. Некоторых людей он ввергает без всякой видимой причины в ускоренный анафилактический шок, и даже впрыскивание в сердце адреналина не вытягивает их обратно. Другие же, большинство других, застывают в своем возрасте на пять-шесть десятилетий, но некоторым изредка действительно удается помолодеть, пройдя курс, — примерно одному на сто тысяч.
Мне показалось поразительно странным, что в большом тире судьбы такой приз удалось выиграть этому.
Прошло свыше пятидесяти лет со времен Мадагаскарского Дела, на которое Хасана подписал Радпол для участия в их вендетте с тейлерцами. В Афинах он находился на жаловании у Самого́ (Покоящегося с Миром) Большого К., который и отправил его быстренько разделаться с Компанией Недвижимости Земного Правительства. Хасан это сделал. И хорошо. С помощью всего лишь одного крошечного ядерного устройства — силы, способной добиться быстрой модернизации и перестройки старого жилого фонда. Известный немногим как Хасан-убийца, он, по сути дела, является последним наемником на Земле.
И еще. Помимо Фила, который не всегда держал лишь меч без клинка и рукояти, Хасан принадлежал к тем Очень Немногим, кто мог помнить старого Карагиозиса.
Поэтому, задрав подбородок и выставив, как щит, пораженную грибком щеку, я постарался первым же взглядом затуманить ему мозги. Но то ли действовали древние и таинственные силы, в чем я сомневался; то ли он заторчал сильнее, чем я думал, что не исключалось; то ли он позабыл мое лицо, что было в принципе возможно, хотя и крайне маловероятно; то ли он упражнялся в применении профессиональной этики или низкой животной хитрости (он обладал и тем и другим в равной степени, но с упором на животную хитрость), — в любом случае, когда нас представляли друг другу, он не проявил никакой реакции.
— Мой телохранитель, Хасан, — произнес Дос Сантос, сверкнув улыбкой, подобной вспышке магния, когда я пожал руку, некогда, так сказать, потрясавшую мир.
Рука эта по-прежнему была очень сильной.
— Конрад Номикос, — Хасан прищурился, словно считывая это имя со свитка.
Всех остальных присутствующих я знал, поэтому поспешил к самому дальнему от Хасана креслу и держал свой бокал почти все время перед лицом, просто на всякий пожарный случай.
Поблизости находилась Диана Рыжий Парик. Она заговорила:
— Доброе утро, мистер Номикос.
Я поднял бокал в ответ.
— Добрый вечер, Диана.
Высокая, стройная, одетая почти во все белое, она стояла рядом с Дос Сантосом, похожая на свечу. Я знаю, что она носит парик, так как иной раз видел его сползающим на затылок, и он открывал часть любопытного и безобразного шрама, обычно скрываемого низкой линией волос. Иногда, когда я стоял на якоре, любуясь виднеющимися сквозь тучи обрывками созвездий, или когда раскапывал поврежденные статуи, я частенько гадал, откуда мог взяться этот шрам.
На ее пурпурных губах — татуированных, по-моему, я никогда не видел улыбки; из-за все время стиснутых зубов на скулах у нее ходили желваки, а постоянно нахмуренные брови образовывали между глаз букву Л. Маленький подбородок она держала высоко поднятым — в знак вызова? Говорила же отрывисто и напряженно, почти не шевеля губами.
Было трудно догадаться об истинном ее возрасте. Больше тридцати, во всяком случае.
Они с Доном составляют интересную пару. Он — темноволосый, говорливый, все время курит, не способен усидеть на месте больше двух минут. А она — дюймов на пять выше и горит не мерцая. Я до сих пор не знаю всей ее истории. И, надо полагать, никогда не узнаю.
Диана остановилась рядом с моим креслом, в то время как Лорел представлял Корта Дос Сантосу.
— Ты, — сказала она.
— Я, — согласился я.
— Будешь руководить этой экскурсией.
— Об этом известно всем, кроме меня, — не стал я спорить. — Не можешь ли уделить мне кроху своих знаний по этому вопросу?
— Ничего не знаю, ничего не хочу знать, — заявила она.
— Ты говоришь, словно Фил, — хмыкнул я.
— Ненамеренно.
— Тем не менее именно так. Так почему же?
— Что почему?
— Почему ты? Дон? Здесь? Сегодня?
Она коснулась языком верхней губы, а потом с силой сжала его зубами, словно хотела выжать из него сок или сдержать рвущиеся наружу слова. Затем оглянулась на Дона, но тот находился слишком далеко и не мог ничего услышать, да и вообще смотрел в другую сторону. Он был занят тем, что наливал Миштиго настоящую кока-колу из графина, стоящего на административном спуск-подносе.
По мнению веганцев, формула состава кока-колы была археологической находкой века. Утраченная во время Трех Дней, она была открыта вновь лишь десять с чем-то лет назад. Ходило, конечно, много недокока-кол, но ни одна из них не оказывала такого действия на обмен веществ веганцев, как настоящая. «Второй вклад Земли в галактическую культуру» — назвал ее один из их современных историков. Первым вкладом, конечно, являлась очень тонкая новая социальная проблема именно того типа, появления которой ждало не одно поколение отчаявшихся философов Веги.
Диана снова посмотрела на меня:
— Пока не знаю. Спроси Дона.
— Спрошу.
И я спросил-таки, хотя и позже. Я не был разочарован, поскольку ничего и не ожидал.
Но, когда я сидел, изо всех сил пытаясь подслушать чужой разговор, внезапно произошло наложение видения на видимое, того типа, который один психиатр классифицировал для меня как «псевдотелепатическое выдавание желаемого за действительное». Происходит это примерно так.
Я хочу знать, что где-то там происходит. У меня почти достаточно информации для догадки, и поэтому я делаю ее. Вот только это происходит так, словно я вижу и слышу все глазами и ушами одного из участников событий. Однако, я думаю, это не настоящая телепатия, потому что иной раз случаются и ошибки. Но, тем не менее, все, безусловно, кажется реальным.
Психиатр смог объяснить мне в этом явлении все, кроме причин его возникновения.
Вот почему я стоял посреди помещения,
глядел на Миштиго,
был Дос Сантосом,
говорил:
— …Тоже поеду, для вашей защиты. Не как секретарь Радпола, а просто как частное лицо.
— Я не просил вас о защите, — отвечал веганец. — Однако благодарю вас. Я принимаю ваше предложение избежать смерти от рук ваших товарищей.
Сказав это, он улыбнулся:
— Если те будут добиваться ее во время моего путешествия. Сомневаюсь, что такое случится, но я был бы дураком, отказавшись от щита Дос Сантоса.
— Вы поступаете мудро, — сказали мы, слегка кланяясь.
— Разумеется, — отозвался Корт. — А теперь, скажите мне, пожалуйста…
Он кивнул в сторону Эллен, только что закончившую спор с Джорджем и в гневе отходившую от него.
— Кто это?
— Эллен Эммет, жена Джорджа Эммета, директора Отдела Охраны Живой Природы.
— Какая у нее цена?
— Я не знаю, как она котировалась в последний раз.
— Ну, а в предпоследний?
— В прошлом она никогда не оценивалась.
— На Земле все имеет цену.
— В таком случае, полагаю, вам придется выяснить это самому.
— Всенепременно, — пообещал он.
Землянки всегда обладали для веганцев некой странной, если не сказать болезненной, привлекательностью. Один вегги, набравшись кока-колы, однажды сказал мне, что они — землянки — заставляют его чувствовать себя кем-то вроде зоофила. И это интересно, потому что одна девушка радости (итальянка) с курорта Кот д’Ор, было дело, призналась мне, хихикая, что «общение» с веганцами делает из нее что-то вроде «une zoophiliste».