Пролог
Автор все утро пыхтел над книгой, пытаясь найти там хоть малюсенькую дыру, в которую удалось бы втиснуть новую большую главу. А лучше - две. Но все было напрасно. Сценарий давно вышел из-под его контроля и наотрез отказался дробиться. Нет, конечно же, можно было бы добавить безумный эвент вроде 'атаки коварного и мерзкого кракена с богатым и сложным внутренним миром' или окончательно уйти в жанр эротики, расписывая 'невероятные и умопомрачительные переживания экстаза в тротиловом эквиваленте...', но так насиловать роман, который сейчас пока имел, хоть какую-то видимость композиции - не поднималась рука. Глаза не поднимались тоже, они слезились и от напряжения уже сильно болели. В голову лезли вялые, смутные, обрывочные слова в самых нелепых сочетаниях, не желающие связываться в осмысленные фразы. Ум был совершенно забит и оттуда, словно воняло несвежими, тупыми и банальными мыслями. Мозг был сейчас способен только к выдаче очередных затертых до дыр штампов. Стоило сделать перерыв и проветриться.
Из открытого окна запахло весной. Солнце старательно топило сосульки, длинными очередями капель талой воды залив подоконник. Снег под окном был уже почти черным и успел как следует утрамбоваться от лап шмыгавших мимо котов. Природа просыпалась под ритмичные звуки капели, птичьего пения и утробного кошачьего воя. А вот мозг автора, наоборот - засыпал, плавясь в теплых весенних лучах и приступах авитаминоза. Усталость, апатия и раздражение - все признаки были налицо. Хотя, именно последнее из них, могло быть, как раз вызвано необходимостью растянуть книгу на одну ее треть, до полумиллиона знаков, как того хотело издательство.
Он никак не мог найти решения этой проблемы, не искалечив попутно то, что ему самому, сейчас казалось 'целостным сюжетом, где действия и мотивы героев имеют внутреннюю логику, диктующую развитие событий'.
Автор уже, как получилось, развил двух второстепенных персонажей книги, при этом, едва не сделав их главными. Поступить так же с оставшимися, было нельзя - это бы уничтожило интригу и доконало развязку, с которой он и так протянул сколько смог. Разбавить же все, вставив через каждый абзац пространное описание дивной природы, значило усыпить пугливого читателя, заставив далее только мельком просматривать книгу по диагонали, цепляясь за редкие сигнальные маячки отдельных строк, которые могли еще хоть как-то удерживать на ней его внимание.
Все эти попытки привели лишь к замене нескольких корявых фраз и новой версии расстановки знаков препинания, ни на шаг, не приблизив его к цели. Измученный разум был стихийно захвачен бунтарскими мыслями о редакторской черствости и трагизме непонимания гениального замысла автора, чей гордый и свободолюбивый интеллект вынужденно прогибается под весом бездушной коммерческой машины.
'Эта книга никак не может быть написана в большем объеме. По крайней мере, не им. И не про это. И вообще не книга', - автор раздраженно отпихнул от себя клавиатуру. Он не мог заставить себя продолжить это бесполезное вчитывание, в практически уже наизусть выученный текст.
Для приличия, немного нервно побарабанив пальцами по краю стола и выдержав паузу, соответствовавшую скорости восстановления его величия и потерянного было достоинства, автор, изображая на лице всепрощение, подвинул клавиатуру обратно. К сожалению, свидетелем этого храброго демарша, был только его серый кот, чья невозмутимая усатая морда сейчас равнодушно взирала на эти терзания и творческие муки. Животное уже давно привыкло к взрывам такой легкой истерики этого двуногого постояльца на его территории, которому только из милости иногда разрешалось убрать его грязный лоток.
Не полагаясь более на понимание и сочувствие этой пушистой, бесчувственной твари, автор с горестным вздохом, вернулся к роману, скользя усталыми глазами по бесконечной стене мелкого текста...
1
Мира пряталась в эти холодных камнях со вчерашнего вечера. Девушка очень долго и тщательно искала место, откуда ей хорошо было бы видно ту часть берега, где сейчас шли последние приготовления к событию, на которое она бы предпочла не смотреть, ненавидя этих людей и даже себя за то, что пока не могла этому никак помешать.
Стена ветвей, немного расступаясь, образовала небольшое окно, которое оставалось только подчистить, срубив несколько мелких веточек, все еще заслонявших обзор. Джунгли на этой горе были настолько плотными, что даже в солнечный день здесь было сумрачно и прохладно. Прелая и влажная листва после вчерашнего ливня, все еще скользила под ногами, обнажая скользкую коричневую глину, обещавшую быстрый и болезненный спуск при любом неловком или неосторожном движении. А ей этого очень не хотелось, поскольку такое падение, неизбежно бы привлекло внимание большей части того оцепления, которое пряталось на этой же горе, чуть ниже уровнем. Мира не боялась свалиться прямо им в руки, будучи совершенно уверена, что они совсем не обрадовались бы такому подарку. Но, все это бы вызвало столько ненужного шума и гама, что неизбежно провалило бы ее операцию.
Задание казалось очень простым - просто смотреть, запоминать все и вернуться живой и незамеченной. Ей, в этот раз, не требовалось выслеживать ее цель или наводить хаос и панику в боевых порядках противника. Напротив, требовалось избегать малейшего риска. Даже одно только ее обнаружение, могло стоить жизни очень многим людям, а такие потери бы ей не простили. Внедрить своих людей, было чрезвычайно трудно, и любая ошибка угробила бы годы агентурной работы. На такую тонкую работу, она сама была неспособна, внося во все, что она делала, слишком много личного. Но в боевой обстановке, ей уже не было равных.
Мира помнила, что не всегда была совершенным орудием смерти. Ее милое личико выполняло роль приманки-фонарика морского удильщика, но за ангельской внешностью скрывалось бездонное озеро бешеной злобы, которую она лишь изредка могла вызвать в мир, при этом, всегда рискуя не вернуть все обратно. Но ее невинный вид и хрупкость фигурки, уже давно никого не обманывали - она была для этого слишком известна, а награда за ее красивую голову, была сравнима с бюджетом небольшого городка.
У девушки очень устали глаза и она позволила им отдохнуть, осторожно положив на камень мощный бинокль с антибликовой оптикой. Эту вещицу протащили в анклав контрабандой, но сейчас он полностью окупил все вложения. С его помощью, она прекрасно видела все детали происходящего, без всякого риска быть замеченной, несмотря на внушительный радиус контролируемой противником зоны.
На пляже, тем временем, все было почти готово. Далеко внизу, на узкой и золотистой полоске пляжа, суетливо бегали маленькие черные точки, завершая работу. В прошлом, Мира провожала этой же дорогой свою мать и память об этом сейчас выжигала ей сердце. Лютая ненависть, была не самым приятным свойством ума, заполняя в нем собой все свободное пространство и оглушала разум, не оставив ни малейшего места для тайника в ее уже темной душе, где могла бы сохраниться хотя бы тень сострадания к тем, кто так поступил с ее мамой. Она всегда была для девушки единственной опорой, светильником в холодной тьме этого равнодушного мира. Тогда он погас и Мира осталось в этой бездонной ночи одна, прячась в ее кошмарных тенях и осторожно впитывая их в себя до тех пор, пока сама не стала одной из них, взрастив тщательно лелеемое семя своей мести.
Она многому научилась от матери, но так и не успела перенять ее самое главное качество - безусловную любовь к людям и сострадание даже к своим палачам. В конце концов, они были ни в чем не виноваты, поскольку никогда не выбирали ни свою судьбу, ни ее обстоятельства, ни весь сложный набор эмоций и мыслей, омрачающих их несчастный разум. Их даже не за что было прощать, как нельзя винить грабли, за шишку на лбу - их просто туда положили. Но, мама в тот раз простила их всех, чтобы им стало легче, но не успела научить этому дочь.
Девушка отчетливо понимала, что она потеряла, превратившись в чудовище, использующее тот дар, что она получила от матери, как оружие, но все это, только еще ярче раздувало ее ярость и жажду. Она, порой чувствовала себя инвалидом, все чаще теряя эмоциональный контроль в уже самых безобидных ситуациях. И тогда была опасна даже для собственных людей, находясь во власти ослепляющей вспышки безжалостного гнева, и больше всего боялась остаться такой навсегда, с каждым разом, все труднее возвращая ясность рассудка. Именно поэтому, она чаще всего теперь ходила на задание одна. Пока же, ей ничего не угрожало, а люди внизу, сейчас всматривающиеся в непроходимые заросли джунглей, могли пребывать в спокойной иллюзии их безопасности, не зная, какое исчадие ада притаилось, буквально над их головами.
Мира снова поднесла к глазам бинокль - все были на месте, но что-то было не так. Как обычно, шел безобразный седой старичок, а несколько человек несли носилки с неподвижным телом, но она впервые видела тут девушку, которую хорошо знал каждый житель анклава. Впрочем, на отсутствие популярности, Мира тоже не жаловалась, будучи самым разыскиваемым человеком в стране. Сопровождающих, на этот раз, было тоже необычно много. Люди явно волновались, все время оглядываясь и озираясь, как будто искали поддержки у нервного старика, который с унылом видом плелся сзади и энергично жестикулировал, видимо, руководя всем этим процессом.
Красивая, стройная девушка уверенно шла в центре этого шествия, но выглядела очень расстроенной, бережно держа лежащее на носилках тело за руку. Она явно охраняла его, раздраженно и властно распихивая неловко столпившихся вокруг нее людей, и держалась подчеркнуто отстраненно и с врожденным достоинством, что указывало на ее высокое положение в местной иерархии.
Мира перевела взгляд на лицо человека, которого только что положили на землю, и едва не вскрикнула, чуть не выронив тяжелый бинокль от удивления. Она мгновенно все поняла и ловкой змейкой бесшумно скользнула между мокрых камней. Ей надо было поспешить с докладом. Происходило что-то неординарное и удивительное и они обязаны были в этом разобраться.
2
Ощущение движения, неясного шума, какая-то смутная возня. Совершенно нейтральное, ничем не окрашенное переживание бытия, словно холодный и бездушный автомат монотонно и равнодушно фиксировал происходящее. Амплитуда звука мягко увеличивалась, словно кто-то подкручивал регулятор громкости. Его тон стал мерным, спокойным и убаюкивающим. Движение прекратилось. Возникла какая-то смутная картинка. Просто пара мазков на черном фоне, которые стали постепенно складываться во все более крупные и отчетливые фрагменты. Что-то очень яркое и круглое больно слепило. Ум возрождался и наводил резкость, словно объектив фотоаппарата.
Влажность, легкое ощущение холода, что-то больно кололось. Тяжесть тела на песке. Солнце, волны, камень под щекой. 'Хану'. Откуда вдруг всплыл этот звук? Похоже, объекты появились все вместе, когда набирающий силу ум, привычно и удобно разделив, схваченную картинку на отдельные зоны, дал рождающимся объектам свои имена и связав их в понятия. 'Хану' и мир, 'я' и 'другое'. Просто ярлыки, таблички с названиями. Он не знал или не помнил, что это за имя и кто им когда-либо называл его так. Но, это было для него в этот момент, столь же бесспорно, как и то, что этот яркий и слепящий круг называется "солнцем".
И море. Перед ним было настоящее море. Мягкий песок блестел крохотными алмазными звездочками. Зеленая, с бегущими клеточками солнечных зайчиков, вода. Легкий и теплый ветер едва шевелил верхушки деревьев. Все это выглядело, как на банальных рекламных картинках в офисах туристических кампаний. Слишком хорошо, чтобы быть правдой и всерьез претендовать на реальность.
С чего же все началось? Возможно, это был сон - в этом Хану был почти уверен. Но даже эта версия, тогда появилась не сразу. Потому, что в самом начале не было совсем ничего - даже этого "начала" или этого "ничего". Ни темноты, подобной тому, что мы видим, когда закрываем глаза. Ни восприятия отсутствия этой темноты. Ни самого восприятия. Не было ни предыдущего момента, ни памяти, которая могла бы эти моменты связать в привычную для ума цепочку причины и следствия. Это состояние едва ли можно было назвать небытием, поскольку даже такое отсутствие воспринять было бы некому, как некому было сделать и вывод о невозможности такого восприятия. Времени не было, но не было и того, кто мог бы это заметить.
Хану помотал головой. Залезть умом в это переживание и разобрать все аккуратно "по полочкам" было совершенно невозможно. Похоже, это некий вид "осознанного сновидения", который ему, видимо, был хорошо знаком и ранее. Он даже знал, что события, объекты и сюжет такого сна можно какое-то время менять по своему желанию, вплоть до того всегда разочаровывающего момента, когда сновидение начинает превращаться в уже контролируемую полудрему перед окончательным пробуждением. Все понемногу рассыпается на части. События более не происходят столь же спонтанно и естественно, как это было чуть ранее, а персонажи застывают, превращаясь в скучных марионеточных кукол. Увлеченный разум отчаянно пытается все это оживить, собрать заново и продолжить. Растянуть ускользающий мир хотя бы на несколько секунд. Закончить все эти дела так, чтобы сюжет сохранил хоть какой-то смысл и иллюзию независимого и самостоятельного бытия.
Зачем он сейчас вообще думает об этом? Хану лениво потянулся и посмотрел прямо перед собой. Стоило бы позаботиться о себе и у него был повод волноваться. Даже, если это только сон, то все равно, это выглядело чрезвычайно реально. А значит, столь же реальными, тут могут быть неприятности. С другой стороны, осознанные сны, обычно очень редки, но в остальных случаях, никаких претензий по поводу нереальности, чаще всего, в снах никто не имеет.
Хану все еще так же комфортно лежал на мелком и белом, словно мука, песке, под узловатой веткой в тени большого раскидистого дерева, которое росло как бы из десятка различных мест, но все же, было одним и тем же деревом. В голову опять полезла какая-то мудреная ассоциация со словами 'одним и тем же...', требовательно и нагло настаивавшая на ее немедленном развитии и осмыслении и Хану с некоторым усилием, опять вернул ум к более насущным для него сейчас мыслям.
Кто он, как здесь оказался и почему сон столь неестественно реален? А может, уже сама реальность так неестественна? Прошлого, которое бы относилось лично к нему, Хану не помнил. Эта информация не была скрыта неким темным облаком и ее не заслоняла смутная преграда - ее просто не было.
Песок вокруг него был утрамбован десятками, если не сотней, отпечатков ног и грубо расчерчен какими-то геометрическими фигурами и линиями с небольшими кострищами по краям. В центре этого странного чертежа, некоторое время назад и обнаружил себя Хану, вывалившись тут из своего "небытийного небытия".
Все это, было подозрительно похоже на некий каннибальский ритуал, участники которого вдруг разом удалились, внезапно вспомнив о нехватке какого-то важного ингредиента. Тем более, что вытоптанная тропинка вела куда-то на покрытую джунглями гору.
В уме вдруг возникла идея рекламы эдакого баунти-рая с улыбающейся, длинноволосой и стройной девушкой в гамаке и в ослепительно белом купальнике, мило жующей что-то или скорее, кого-то. Рядом булькал большой, зловещего вида котел. Туда, образовывая застывающие в воздухе брызги прозрачной и вкусной воды, медленно и аппетитно засыпались золотые луковые кольца, кружки томата и прочей неестественно яркой и свежей зелени. Вокруг яростно прыгали доброжелательные каннибалы с великолепно нарисованными кубиками пресса. Они жизнерадостно потрясали рекламными баннерами вместо оружия, кричали "Спарта!" и "Аллоха!".
Хану закрыл глаза, чтобы опять попытаться сосредоточиться, но поняв, что больше ничего из памяти выдавить уже не удастся, осторожно похлопал вокруг рукой, убедившись в том, что встав, не провалится в черную бездну, утонув в очередном и уже не столь романтичном сновидении.