Хану яростно отпихнул от себя одеяло, разозлившись. Встав, и дойдя до ванной чтобы умыться, он обнаружил вдруг на ее стене любопытную вещицу. Возможно, ему за примерно выполняемые задания, словно крысиное лакомство в качестве бонуса, повесили зеркало.
Он пока не видел тут ни прислуги, ни обслуживающего персонала. Тем не менее, еда вчера аккуратно появлялась, как на скатерти-самобранке, а посуда убиралась вовремя. Теперь, еще и это зеркало. Инна, тоже всегда исчезает подозрительно быстро, будто бы тая в воздухе сразу за порогом. Может быть, тут на 'гостевом' этаже, все же есть раздвижные стены, как в детских аттракционах?
Щелей нигде не было видно, возможно стены были идеально подогнаны. Хану, наконец, набрался смелости и повернулся лицом к зеркалу. На него смотрел коротко стриженный и хорошо сложенный молодой человек с трехдневной щетиной и припухшими от недосыпа веками. Примерно, под тридцать. Умные серые глаза. Как у надежно привязанной к столбу собаки. Все понимает, а сделать ничего не может. Спасибо, что хоть пока кормят. Да, и остальные услуги тут на хорошем уровне... Он уныло вздохнул.
На раковину положили безопасную бритву, намекая на серьезность намечающегося мероприятия, дабы он не осквернил своим запущенным видом их драгоценный 'кармомограф'. Пока его никто не беспокоил, но ему было неясно, когда же должна начаться, эта чертова церемония. Наверное, это и хотела объявить ему Инна, когда ущипнула его. Надо было все же найти в себе силы и хотя бы поздороваться с ней утром или что тут принято говорить в таких случаях по их этикету?
Да нет, хорошо, что она ушла. Что бы он мог ей сказать сейчас - 'Привет, мне было очень хорошо, спасибо за все, но тут все несколько достало, прикончите уже меня быстрее'?
Хану не хотел бы сейчас говорить с ней, в душе чувствуя какую-то неловкость и слегка ощущая себя жертвой изнасилования под сильным наркотиком. С другой стороны, Инна пила то же самое вино, а значит разделила его энтузиазм в полной мере. Супостатам, вообще, можно было бы спокойно обойтись и без него. Эта девушка, сама по себе, и так была для него сильнейшим опьяняющим сознание средством, намного эффективнее любых галюциногенных грибов, но они, видимо, решили перестраховаться.
Ему пора бы было уже привыкнуть к тому, что тут все использовали его, как могли и делали с ним, что хотели. Хотя, оригинальный и творческий подход к этому, в данном случае, его сильно впечатлил и надолго запомнится.
Плана побега у Хану так и не было. Он и так знал, что лифт снова отключен, комната на лестницу надежно задраена, а во дворе под окнами снова сидит пара мрачных и настороженных громил. Такая возможность здесь могла быть только ночью, но даже ее, они достаточно грамотно и остроумно убрали. Оставалось только ждать, когда за ним снова придут.
Чувство голода напомнило ему о необходимости восстановить силы. Хану вяло поплелся в уже хорошо ему знакомую столовую справа, где мрачно и нехотя покусал свой завтрак.
Он чувствовал себя очень усталым, раздавленным и будто, обесцвеченным. Видимая безвыходность ситуации лишала его сейчас последних сил, энергии и воли к сопротивлению. Надо было чем-то занять себя и отвлечься, пока ум не дожрал сам себя, зациклившись в мучительном ожидании неминуемой развязки.
Хану подумалось, что возможно, в данный момент с этой задачей прекрасно бы справилась Инна. Хотя, с другой стороны, этой ночью, она отвлекла его так, что ни физических, ни эмоциональных сил повторить все это, уже все равно не осталось. Тем более, ее все равно сейчас не было. Наверное, зарядить батарейки, требовалось не только ему.
Депрессия усиливалась. Выбор доступных ему вариантов досуга, был очень небольшим и он снова пошел в библиотеку. Ему надо было просто как-то провести время и легче всего было бы убить его там.
Слепо ткнув рукой в первую попавшуюся книжку, он обнаружил сборник небольших новелл и раскрыв его на загнутой кем-то странице, стал читать заинтересовавшие его строки, словно написанные кровью в каком-то рваном ритме чьим-то быстро гаснувшим потоком сознания:
'Ровная, спокойная поверхность темной, густой, словно жидкий асфальт, воды. Лишь изредка на покрытой ряской поверхности, пробежит ленивая рябь от пугливой стайки мальков и еле уловимое движение в бездонной и пугающей толще болота.
Эфирные щупальца тьмы заботливо укрывали его поверхность, пряча от света нежную кожу его обитателей. Злобные, уродливые существа рыскали в клубящемся тумане и спрятавшись под его покровом, ревниво блюли границы мрачного царства.
Но впервые пробивший мглу луч, лишь на миг осветил в глубине пару ленивых и флегматичных существ, разорвав субстанцию тьмы на нелепо смешные и нестрашные клочья.
И вот, над пленкой воды, раскрыты в восторге глаза. Тварь жадно хватает живительный воздух и обнимая подаренный мир, стрелой устремляется к солнцу. Восторг затопил в океане блаженства, а время застыло в одной бесконечной секунде. Но стебли кувшинок и плети коряг лежат на плечах огромным, бесформенным грузом. Инерция движения вверх уж слишком мала и вот уже тварь беспомощно падает вниз.
Усталое тело опускается все ниже в темную глубину болота. Лучи света тают, растворяются и пропадают совсем, не в силах преодолеть чудовищное и тупое сопротивление толщи мутной воды. Они уже кажутся миражом, сказкой, где-то в далеком детстве спрятанной и забытой тайной, прекрасной и дорогой сердцу, старой игрушкой на пыльном чердаке.
Глубокая тоска затопила всю душу. Что-то внутри тянет, тревожит, не дает забыться, заснуть в бестолковых, суетных движениях мирского механизма, в убаюкивающем шепоте ее невидимых врагов. Тварь, словно соринка, инородное тело, застрявшее между идеально смазанных, притертых шестеренок часов. Она всем мешает, наступает не туда и делает не то. Все вдруг вокруг потеряло смысл и переполнилось фальшью, лживый оскал которой виден в самых обычных и невинных вещах.
Существо заточено в тюрьме своего тела, в воздушном пузыре тонущего корабля вдыхает последний доступный глоток воздуха. Мозг словно обнажен и открыт для обычно бесшумных мерзких звуков демонов высших сфер. Чудовищные видения призрачных существ, словно крадутся за спиной на цыпочках, строя ему жуткие рожи, пугая и издеваясь над ним. Тварь как бы смотрит старую ленту немого кино с другой стороны этого жуткого аквариума, снаружи чужого кошмара. Она теперь вне игры, словно навсегда перейдя невидимую и запретную границу.
Мир продолжает равнодушно взирать пустыми холодными глазницами на ее мольбу, молитву почти потерявшего рассудок создания, на разрывающий ее сердце вопль: 'Это все ложь! Этого не может быть! Пусть лучше смерть! Ведь должна же, где-то быть и цель и смысл!'.
И ей уже ничего было не надо от этого мира. Все пусто тут. Есть только свет, угадываемый по внутреннему зову, по едва угадываемому отражению, искорке, слабому отблеску - даже сквозь самую вонючую тину со дна болота.
И тварь обрушила все связи. Все цепи, что держали ее тут, поставив все на кон. У нее ничего больше нет, кроме этой надежды.
Напряглись струны мышц для рывка. Словно шаг через пропасть и сильный толчок. Мутное облачко взметнувшегося ила и вытянутые и испуганные морды сородичей рядом. Внутри все сжалось и ахнуло от собственной смелости.
Бросок тела вверх и оно режет густую воду, как масло. Ломая когти об ветви коряг, оставляя за собой длинную пузырьковую траекторию - след торжества любви и веры. Наслаждение чувством движения и все более свежая, светлая вода. Блики близкой и вечной игры света на поверхности.
Но опять падение, жгучее чувство обиды, неспособность взлететь и зацепиться за воздух, вскарабкаться по лучам, выплюнув в мир оболочку осточертевшего тела'.
Хану закрыл книгу. Он чем-то был похож на эту тварь. И этот город, был ее миром. Несмотря на все эти духовные учения, монастыри и университеты. Тут что-то пошло не так и видимо, все это началось с 'Кризиса веры'.
14
Шаги по коридору. Очень громкие и уверенные и их было много. За ним опять пришли. И ведь, как ни странно, все время находят. Даже вытащив его из бардо. Возможность оставаться инкогнито, сейчас уже казалась несуществующей роскошью.
Фальшиво сияющий Гридик, красавица Инна, два тупых и насупившихся бугая - полный комплект. 'Мы развлечем вас в бардо! - набор приключений и неприятностей для мертвеца, звоните только сейчас и получите Эддичку бонусом!' - неплохой рекламный слоган для этой компании. Он их услуги не оплачивал, а возврат ошибочно набранного заказа, видимо, не предусмотрен. Хану опять вздохнул. Скорее всего, он перевыполнил план по горестным вздохам, уже на много лет вперед.
- Доброе утро! Рад видеть вас в полном здравии и хорошем настроении! - радостно начал директор, вульгарно подмигнув ему.
Руки ему Гридик, на этот раз, исходя из прошлого опыта, протягивать не стал. Он был очень возбужден, энергичен и был одет в явно праздничную белую тогу с пурпурной полосой для самых торжественных случаев. Инне этот церемониальный наряд с красиво уложенной драпировкой, очень шел, как впрочем, и вообще все, что она одевала. Бугаям же в строгих серых костюмах, для полноты образа не хватало черных очков и пружинки провода за ухом. Нарядную и праздничную тогу, не испорченным избытком интеллекта верзилам, в ближайшем будущем одеть не грозило.
Хану, криво усмехнувшись, молча поднялся и кивнув Инне, пошел к выходу. Что бы там не было, он хотел встретить это с достоинством.
Они спустились по лестнице во внутренний двор вдоль длинной шеренги почтительно склонившихся людей, и зайдя с другой стороны здания, вошли в большие, богато украшенные деревянной резьбой двери парадного входа с улицы. На них был изображен умиротворенно выглядящий Флавий, в жесте благословения оскаленных злобой лиц окружающей его толпы.
Проходя через двери, они создали небольшую пробку и в этой заминке, не поворачивая к нему головы, Инна, незаметно взяв его за руку, ободряюще сжала ее.
Это был храм, с высоким, украшенным фресками потолком, красивыми деревянными колоннами и большим алтарем в его дальнем конце по центру. Картины, фрески и витражи, украшающие стены, ожидаемо изображали славное житие все того же достопочтенного старца в процессе явления им самых разных духовных подвигов и чудес. Судя, по описанным на них сценам, на всем свете не было более благородного и сострадательного старца. Впрочем, Скай, как его первый ученик, положивший начало славной традиции этого ритуала, так же занимал на них почетное место.
Но самое интересное было не там. На алтаре, в сидячем положении со скрещенными ногами, находилось мумифицированное тело Флавия в такой же белой тоге, как и все остальные, но с золотым орнаментом вместо пурпурной полосы. Высохшие глаза были закрыты веками, спина была прямой, а на лице застыло неприятная гримаса какой-то властной брезгливости. На голом лысом черепе сохранился пушок редких волос. В одной костистой руке он держал начищенный до блеска, небольшой медный кувшин с витиевато украшенной крышкой, в другой же находился зловещего вида древний стилет с подозрительно выглядевшими бурыми пятнами. На груди висело серебряное ожерелье в виде белого лотоса с огромным и бесцветным камнем на нем. В целом, мумия нисколько не напоминала того достопочтенного старца на потрете в библиотеке. Скорее, это напоминало типового персонажа фильма ужасов.
Все, видимо, было устроено так, чтобы заходящее за горную цепочку солнце, в определенный момент пустило бы свои лучи через цветные витражные окна прямо на этот, сверкающий гранями камень, что выглядело, как обычный и банальный человеческий штамп. Но пока солнечные зайчики еще медленно ползли по мраморному постаменту и этот момент наступит не скоро.
Помещение было заполнено тихо молящимися мужчинами и женщинами в тогах и густым, раздражающим нос запахом горящих свечей и ароматных палочек. Хану показалось, что в одной из них под капюшоном он узнал Марту.
Перед алтарем, спиной к ним, сидел лохматый и пожилой человек. Видимо, это и был тот самый Оракул. Он что-то тихо пел про себя, раскачиваясь в такт из стороны в сторону. Двое крепких молодых мужчин с короткой стрижкой, чем-то неуловимо напоминающих самого Хану, стояли по бокам от него, осматривая зал цепкими и внимательными глазами.
Интересно, где же у них этот пресловутый 'кармомограф', а может, они Флавия или Оракула, так называют? Или это тот камень на шее у мумии? - подумал Хану, поискав глазами в зале еще какой-нибудь странный механизм, который бы мог сгодиться для этого.
Бугаи остались подпирать стены на выходе, а они с Гридиком и Инной сели на пол в центре, прямо за спиной у продолжающего бурчать свои мантры Оракула.
Это длилось достаточно долго, пока он не подал знак одному из двух помощников, после чего, тот двумя руками медленно и подчеркнуто почтительно, взял у мумии ее медный кувшинчик и налил немного его содержимого в небольшую чашу, с поклоном протянув ее Хану.
Он с брезгливой подозрительностью обнюхал ее. Жидкость была чуть желтоватой и напоминала мочу. Запаха аммиака, вроде бы не было. 'Хорошо, хоть не пахнет' - мелькнуло у него в уме, но еще помня вчерашнее вино, Хану на секунду замешкался, уже более не проявляя желание пить все, что ему здесь подавали.
Гридик, аккуратно подтолкнув его локоть, показал взглядом, что сделать это все же придется.
Хану привычно выдохнул и выпил, с мстительным усилием вложив чашу в руку, не желающего ее брать директора. Помощник, не сразу смог забрать ее у занервничавшего Гридика. Чувствовалось, что тому неприятно или не положено касаться ее руками.
Возникшая небольшая возня нарушила мерный и привычный ход церемонии, привлекая к ним внимание всего зала. Почувствовав за спиной волнение, Оракул медленно обернулся к ним всем телом, словно у него болела шея. Им оказался совершенно безумного вида старик с большой татуировкой на лбу, полностью повторявшей рисунок на пляже, посреди которого, Хану и обнаружил себя, всего два дня назад.
По крайней мере, этот кусок пазла совпадал с тем, что он уже ранее слышал от Гридика. Вопрос был только в том, что было правдой из остальной, сейчас гораздо уже более важной для него части. Стилет в руке у Флавия намекал на очень неприятный для Хану финал, но возможности изменить тут что-либо за все это время, по сути, у него так и не было.
Внезапно, он почувствовал, что в очередной раз теряет сознание и нашел эту, все более укореняющуюся в его жизни тенденцию, весьма огорчительной и пренеприятной. Попытка изо всех сил закрепиться в теле, привела лишь к еще более сильному головокружению и появлению галлюцинаций.
Ожившие на стенах персонажи одобрительно хлопали голыми хвостами с кисточками и топали копытами, приветствуя его на своем адском пиршестве. Флавий и Скай, выдавив из головы уродливые и страшные рога, озабоченно склонились над ним, жарко шепча ему в ухо непристойные гадости, а из мраморного пола к нему веточками тянулись сотни мертвых человеческих рук, пытаясь зацепиться за его одежду и моля о спасении. Потолок над ним крутился, в витражных окнах наверху высветилась какая-то темница с решеткой и горько плачущий облик Инны, лежащей на ее полу. Его ноги оторвались от земли и Хану почувствовал, что его переносят, прежде чем все исчезло.
Внутри себя я скрываю своих врагов - демонов привязанности к эго.
Все мои мысли только увеличивают тревожащие эмоции.
Все мои действия в результате оказываются разрушительными.
Я даже не повернул на путь освобождения.
Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!
Дай мне свое благословение, чтобы привязанность к эго была отсечена под корень.
Самая незначительная хвала или порицание вызывают во мне радость или печаль.